Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Он устроился на верхней ступеньке лестницы, ведущей на чердак, свесив ноги в проем, и крутил за гриву деревянного коня, которого взял, невесть откуда. У него были беспокойные руки художника, ему постоянно требовалось что-то развинчивать, отколупывать, собирать.
“Нервная натура, – подумал Алесь язвительно. – Вечно ему надо влезть в разговор!”
– Тебе не пора возвращаться в Горький? – угрюмо спросил он.
– Не пора, – Даник показал язык. – Я птичка вольная, летаю, где хочу.
– Нет, правда, тебя мама еще не потеряла? – вклинился Ленька. – Ты ей хоть раз позвонил?
– Нет, – Даник отложил деревянную лошадку и сцепил руки в замок. – Какая разница? Мамаша все равно надеялась, что я свалю на все лето в гастроли вместе с театром. Но меня не отпустили в школе, Шуба не подписала разрешение, потому что я не пионер.
Алесь смутился. Теперь он понял, почему Камалов приехал в гости даже без теплого свитера. От темного цыганского взгляда стало бы не по себе и бесчувственному пню, но Ленька оказался непрошибаемым.
– Что значит “какая разница”? – начал он тоном прилежного старосты. – Ты, получается, убежал из дома?
– Получается.
– Так тебя, может, уже с милицией ищут! Получается, мы тебя скрываем. Ты же подводишь меня, подводишь моих родителей…
Даник коротко рассмеялся, глядя на собственные руки с тонкими, нервными пальцами.
– Это не смешно, – отрезал Ленька. – Ты должен сегодня же позвонить матери. А завтра мой отец может подбросить тебя на машине до Горького.
– Спасибо, на автобусе доберусь.
Алесь вдруг понял, что не будет рад, если Камалов уедет. Не сейчас, когда он наконец-то стал похож на человека. Даник, казалось, перестал играть привычную роль. Лицо сделалось злым, губы побелели. Несколько раз он подергивал плечами, будто решался на что-то. Неожиданно для себя, Алесь сказал:
– Лень, это не твое дело. Что ты, в самом деле, как курица-наседка?
Потом он посмотрел на Даника – злого, взъерошенного, с дергающимися углами рта, готового сорваться с места. И добавил:
– Перебирайся сюда, если хочешь. Мне как раз страшновато в доме одному, а отчим приезжает только по субботам. Можешь занять чердак.
Камалов провел пальцами по лицу, словно убирал невидимую паутинку – раньше Алесь уже видел, что он таким образом смахивает с себя образ, когда репетирует. Через миг на губах Даника уже играла обыкновенная для него снисходительная улыбка.
К вечеру, когда Камалов притащил на чердак несколько одеял и свил себе гнездо на тахте, Алесь позвал его вместе чистить картошку к ужину. Они сели прямо на крыльцо, нагретое за день и теплое до сих пор. Даник закатал рукава слишком большой для него рубашки из шкафа Родиона Григорьевича и спросил, жмурясь на красное закатное солнце:
– Мне давно интересно, почему ты переехал из Беларуси?
И Алесь, наконец, рассказал свою историю.
Глава 6. Раскоп
Июнь перевалил за половину. Ребятам нечем было заняться, и они целыми днями болтались по поселку, думая, к чему бы себя приложить. Жара наводила на них лень и скуку. Каждое утро они ходили купаться, пока не обгорели до красноты. Леньке досталось больше всех: через два дня на пляже у него поднялась температура, а кожа с плеч теперь облезала хлопьями. Даник нашел где-то велосипед с кривой камерой, прикатил на двор и торжественно пообещал отремонтировать, но с тех пор не притрагивался к ржавому уроду. Алесь разбил стекло в бинокле отчима, уронив его из чердачного окна. Больше ничего интересного не происходило.
Тогда Ленька взял дело в свои руки и предложил сходить в лес за грибами. Никто из пацанов не знал дорожек, поэтому сначала они топтались по проторенному пути, где дачники давно посрезали все подосиновики и лисички.
Дальше тропинка вела в густой сосновый бор. Путь здесь устилали мягкие сухие иголки, а морщинистые, кривые корни вздувались под землей, как вены на теле старика. Мягкая тишина обволокла ребят, когда они ступили под тень ветвей. Птиц почти не было слышно, шаги людей и голоса тонули в бору, будто их ловила мягкая паутина, шалью свисающая тут и там. Остро пахло смолой. В корнях сосен нашлись лисички.
Ленька склонился было к грибам, когда из кустов раздался пронзительный хохот. Он резко отдернул руку и обернулся, чтобы узнать, кто из друзей решил пошутить. Но Даник и Алесь тоже удивленно озирались.
– Может, птица? – Даник поднял бровь. Всем видом он старался показать, что ничуть не боится.
В тот же миг за деревьями мелькнул чей-то силуэт и зашелестели удаляющиеся шаги.
– Пойдемте обратно, а? – попросил Алесь.
– И даже грибов не наберем? – спросил Камалов нарочито пренебрежительно. – Брось, просто местные шутят, наверное.
– Мне тоже это не нравится, – Ленька нахмурился. – Если шутят, то как-то не смешно.
Даник закатил глаза – мол, подчиняюсь решению большинства. Но на лице его при этом промелькнуло облегчение. Без споров ребята пошли обратно по собственным следам, оставленным на ковре мха. Двигались быстро, не оборачиваясь, без шуток и разговоров. Густая тишина обступала их. Всю дорогу Леньке казалось, что за ними кто-то следит.
На опушке собирала в плетеный короб орехи тетка Тамара. Из-за накрученных на голову платков она казалась горбатой, как верблюд. При виде ребят она приветливо улыбнулась и помахала рукой.
– Это вы смеялись в кустах? – в лоб спросил Ленька.
– В кустах смеялась? Нет, – медленно сказала она. – Наверное, Хохотун шалит.
С первого взгляда непонятно было, сколько Тамаре лет. Она одевалась, как старуха, в длинные юбки и вязаные кацавейки, обувала уродливые галоши и повязывала голову платком. Но спокойное, правильное лицо с прямым носом и маленьким нервным ртом, выглядело совсем юным.
– Носишь мой подарок? – строго спросила Тамара, посмотрев на Даника. – Носи. Добрая вещь от зла укроет.
– Тогда кто это был, если не вы? – Ленька настороженно всмотрелся в чащу, но зеленый покров был тих.
– Ай, не в лесу об этом говорить! Пойдемте-ка в гости, дети, хоть чаем вас напою.
Тамара жила одна. Все, что она любила, это складывать фигурки из газет и вырезать игрушки из дерева. Маленькими деревянные и бумажными зверями и человечками был заставлен весь ее дом. Избу Тамары нельзя было спутать с другими. Ее крыльцо украшали медвежонок, грубо вырезанный из чурбана, и ворон, сложивший деревянные крылья. Другие игрушки, поменьше, смотрели на проходящих мимо людей с подоконника.
Пол веранды устилали стружки, обрезки коры и опилки. На кухне, под потолком, висела на тонкой нити жар-птица с крыльями, растопыренными, как веер. Там, где не стояли и не лежали деревянные игрушки, пространство занимали бумажные поделки, умело сложенные без
