Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Алесь покорно слушал, ковыряя землю носком ботинка, и даже умудрялся поддакивать в нужных местах. Однажды он даже взялся за книгу сам, но отчим закричал на него:
– Куда, куда! Грязными лапами не трогай! Ты этими руками только что рыбу потрошил.
Это было вдвойне обидно, потому что окуней велел пожарить на ужин именно Родион Григорьевич. Алесь с ненавистью уставился на бледную, унылую рожу писателя, наискось пересеченную автографом. И автор, и отчим вызывали в нем сейчас только неприязнь.
– Я для него кто-то вроде грязной дворняги, – пожаловался Алесь ребятам. – Дом сторожу – хорошо. Молчу – еще лучше. А вот вещи хозяйские трогать – это ни-ни!
Леня посочувствовал, а Даник промолчал и только мрачно усмехнулся. Но, когда на следующий день ребята собрались в штабе послушать кассеты, Даник взялся за новую карикатуру. Скрючившись на тахте, он что-то рисовал шариковой ручкой. На губах у него играла самая сволочная из всех его улыбок. Присмотревшись, Алесь понял, что Камалов самозабвенно портит любимую книгу Родиона Григорьевича.
– Ты что! – зашипел Алесь в ужасе. – Прекрати! Он же нас убьет!
– Ты же сам говорил, он тебя за человека не считает, – глаза Даника колко блеснули.
Заглянув через его плечо, Алесь наконец увидел, что он рисует. На развороте семнадцатой и восемнадцатой страницы появилась детальная карикатура: пионеры с дебильными улыбками доят быка. То, что это именно бык, было показано недвусмысленно. Свое художество Даник подписал: "С каждого быка – норму молока!" Алесь тихо застонал. Это была самая пошлая и отвратительная картинка, которую он видел в своей жизни. Сердце упало куда-то в живот, да там и осталось. Он махнул рукой, оставил Камалова в покое и пошел ставить чайник. Если до этого он еще надеялся отбить книгу с минимальными потерями, сейчас было поздно.
С тяжелым сердцем, представляя, как Родион Григорьевич вышвыривает его из дома, Алесь принес воды с колонки и полил огород. Но, когда он вошел в дом, отчим сидел за столом на обычном месте с томиком "Звезды, которая ведет нас".
– Вот умели раньше писать, – патетически сказал он, прихлебывая чай с лимоном.
Ни разу в жизни Родион Григорьевич так и не открыл книгу дальше первой страницы.
***
Счастливая, вольная жизнь могла закончиться для Алеся внезапно. После завтрака отчим и мать попросили его остаться за столом. Родион Григорьевич нервно тер пальцами лысый череп, будто он мог запылиться. Казалось, его начищенная до блеска голова вот-вот противно заскрипит. Мама отводила глаза.
– Вы разводитесь? Или всего лишь собираетесь сдать меня в детдом? – неловко пошутил Алесь.
– Мне в конторе предложили путевку в санаторий, – сказала мать. – Родя работает, ты же знаешь. Ему не дают отпуск. Мы не сможем провести лето вместе.
– Ну и что? – не понял Алесь. Они и так, все трое, жили своими, отдельными друг от друга жизнями.
– Тебе нужно поехать в какой-нибудь пионерский лагерь, – отчим крякнул. – Я за тобой присматривать не могу. Мало ли что!
Наверное, он принимал пасынка за гораздо более смелого, заводного, обаятельного мальчишку, который мог бы собрать на чужой даче толпу друзей, подпалить дом или хотя бы устроить маленький потоп. Но Алесь жил мирно, пропалывал грядки и варил щи, а в свободное время боролся с учебником арифметики. Пытаясь сосредоточиться, он щипал себя за щеки и подбородок, поэтому после занятий лицо у него всегда было красное, будто его искусали пчелы. Квадратные уравнения никак не покорялись.
– Не нужно за мной присматривать! – Алесь, минуя мать, посмотрел прямо на отчима. – Подождите, здесь же дом, огород. Кабачки, вон, поливать надо. Если дядя Родя приезжает по выходным, а мама в санатории, то кто будет за дачей смотреть?
Лицо отчима сделалось задумчивым и удивленным. Диковатый, молчаливый пасынок впервые назвал его “дядей Родей” – прежде Алесь вообще избегал хоть как-то к нему обращаться.
– Просто оставьте меня на даче! Я здесь все умею!
– Ну, смотри, – потирая бритую голову, с непонятным выражением сказал отчим.
И Алесь снова зажил, как маленький мужичок, хозяин. Он легко управлялся с домом. Электричество и телефон советская власть провела, а вот за водой приходилось ходить на колонку. За раз Алесь мог утащить два маленьких ведра или одно, но большое. Топить печь и рубить дрова он уже умел. У бабки в Яблоневом тоже не было газа. На огороде отчим колышками разметил грядки моркови, свеклы и редиса и обтянул пленкой маленькую теплицу под огурцы. Рядом раскинули вездесущие плети кабачки. Только они-то здесь и росли хорошо.
Единственным соседом Алеся был дядя Захар, бывший тракторист с искалеченной рукой, который жил в "Краснополье" с престарелой матерью. Они были людьми мирными и славными, никому не причиняли вреда и даже мышей не травили и не били лопатой, а выкидывали за околицу. Бледная, почти прозрачная старушка выходила на двор подышать воздухом только ранним утром и поздним вечером, когда не мучила дневная жара. Дядя Захар одной рукой носил тяжелое ведро с колонки и легко управлялся с рубанком и топором. Он даже сам крутил из газеты папироски ловкими пальцами, черными от табака.
Однорукий хозяин не мог толком работать в огороде, поэтому на его участке росли только плодовые деревья: вишня, груша, несколько диких яблонь с мелкими, кислыми ранетками. Зато в окнах всегда горел теплый желтый свет. Эту дачу было видно издалека. Заблудившись впотьмах, Алесь каждый раз выходил на ее свет, поэтому темно-зеленая низенькая дача казалась ему особенно милой и славной. Как будто там жили дальние, почти незнакомые, но все равно любящие его родственники.
Вот только жутковато было одному, без собаки, засыпать в темном доме, когда за окнами что-то тоскливо выло и скребло когтями в калитку.
– Это псы дикие расплодились, – понимающе сказал Ленька, расчесывая комариный укус на коленке. – Одно время в деревне жил охотник, который держал в клетках волчат, лисят, медвежат даже. Звери после его смерти разбежались все, а через год стали появляться полукровки. Вроде как смесь домашних собак и волков, огромные, шерсть дыбом, глаза горят.
– Полуволки – это хуже всего, – согласился Алесь. – И огня не боятся, и людей не любят.
– Мне вообще в Краснополье не по себе, – признался Леня. – На дачах ничего, все люди как люди. А в старую деревню войдешь, и аж мороз по коже.
Он показал загорелую руку, по которой бегали мурашки. На губах у него при этом сверкала улыбка. Алесь согласился. Рассказывать страшилки, сидя на залитом солнцем чердаке, было очень приятно.
– Соседей бояться глупо, – сказал Даник снисходительно. – Белый день, все на виду. Что
