Стивен Кинг - Исход (Том 1)

Если все же суть сохранилась, то, может быть, кто-нибудь спросит, зачем тогда было начинать все сначала? Разве это не простое потакание своим прихотям? Лучше бы это было не так; иначе это означало бы, что огромную часть своей жизни я потратил впустую. Как это случается в действительно хороших романах, целое всегда значительнее, чем сумма отдельных частей. Если бы это было не так, следующее было бы великолепно принятой версией «Ганзеля и Гретель»: Ганзель и Гретель были парочкой деток у очень хороших, добропорядочных родителей. Их добрая матушка умерла, а отец женился на стерве. Этой стерве дети мешали, она хотела избавиться от них, чтобы у нее было больше денег. Она так заморочила голову своему безмозглому муженьку, что он согласился отвести Ганзеля и Гретель в лес и там убить их. Отец детишек смилостивился над ними в последний момент, оставив бедняжек медленно умирать от голода в лесу, вместо того чтобы они мгновенно умерли под острым лезвием его ножа. Блуждая по лесу, они наткнулись на домик, сделанный из карамели. Он принадлежал колдунье, пожирающей людей. Та заперла детей и сказала, что, когда они станут жирненькими, она съест их. Но детки как нельзя лучше расправились с ней. Ганзель зажарил колдунью в ее собственной печи. Они нашли богатства колдуньи, наверняка разыскали и карту, потому что в конце концов вернулись домой. Когда они вернулись, папочка дал стерве коленкой под зад, и все втроем зажили после этого мирно и счастливо. Конец.

Не знаю, как на ваш вкус, но для меня эта версия ущербна. Суть та же, но очарование исчезло. Она похожа на «кадиллак» со снятыми хромированными бамперами и ободранной краской. Конечно, он едет, но как, дамы и господа?

Я не стал восстанавливать все четыреста опущенных страниц; существует различие между тем и этим, как ни вульгарно это звучит. Я пожелал, чтобы кое-что из исключенного там и осталось. Другие места, как, например, несогласие Франни с ее матерью в самом начале книги, кажется, обогащает и добавляет важности повествованию, которым я — как читатель — наслаждаюсь от всей души. Возвратившись на несколько секунд к «Ганзелю и Гретель», вы вспомните, как злюка-мачеха требовала, чтобы ее муж принес ей сердца детишек в доказательство того, что злодеяние в лесу свершилось. Дровосек продемонстрировал завидную смекалку, принеся ей сердца двух зайчишек. Или вспомним след из хлебных крошек, оставляемый позади себя Ганзелем, чтобы он и его сестра могли найти ту дорогу. Подумайте хорошенько! Но когда он попытался найти дорогу назад, оказалось, что птицы склевали крошки. Эти фрагменты не имеют никакого отношения к нашему повествованию, но в каком-то смысле они формируют смысл рассказываемого — эти значимые и в чем-то мистические составные повествования. То, что может показаться скучным, они превращают в занимательный рассказ, и это увлекает заинтригованных читателей уже не одну сотню лет.

Подозреваю, что ничто не повлияет на вас так сильно, как эта история с хлебными крошками, оставленными Ганзелем, но я всегда сожалел, что никто, кроме меня и нескольких самых приверженных читателей, никогда не встречал маньяка по имени Ребенок… или не признается, что случилось с ним после преодоления туннеля, соединяющегося с другим на противоположной стороне континента, — туннеля Линкольна в Нью-Йорке, который двое из героев преодолели в начале романа.

Итак, Постоянный Читатель, вот перед вами «Исход» в том виде, в каком писатель задумал его. Итак, к худшему или к лучшему, храм его души теперь прочно стоит на месте. И конечная причина появления этой версии романа весьма проста. Хотя этот роман никогда не был моим любимым, он, кажется, многим очень нравится. Когда я даю интервью (хотя это случается так редко, насколько только возможно), журналисты всегда заговаривают со мной об «Исходе». Они обсуждают героев так, будто те существовали на самом деле, и часто задают вопрос: «А что случилось с таким-то и таким-то?»… как будто я получаю от них весточки.

Меня постоянно спрашивают, будет ли поставлен фильм по этому роману; скорее всего, ответ будет положительным. Будет ли это хороший фильм? Не знаю. Хороший или плохой, фильм всегда губительно действует на предмет фантазии. Люди готовы бесконечно обсуждать разные роли. Мне всегда казалось, что именно Роберт Дюваль великолепно сыграет Ренделла Флегга, но, как я слышал, на эту роль предлагают Клинта Иствуда, Брюса Дерна и даже Кристофера Уолкена. Все они кажутся подходящими, точно так же как Брюс Спрингстин может интересно сыграть Ларри Андервуда, если он когда-нибудь попытается воплотить этот образ (и, основываясь на его ролях по видео, мне кажется, он сделает это хорошо… хотя лично мой выбор пал бы на Маршалла Креншоу). Но, в конце концов, я думаю, что, возможно, для Стью, Ларри, Глена, Франни, Ральфа, Тома Каллена, Ллойда и того темного приятеля лучше всего будет принадлежать только читателям, которые сами воплотят их в каком-то образе, руководствуясь своим воображением, превратив их в движущихся, меняющихся персонажей, что не под силу самой искусной камере. Кино, в конечном счете — это всего лишь иллюзия движения, состоящая из сотен тысяч неподвижных фотографий. А воображение движется своим путем, напоминая отливы и приливы. Фильмы, даже самые лучшие из них, это застывший вымысел — любой из видевших «Полет над гнездом кукушки», а потом читавший роман Кена Кизи ловит себя на том, что трудно, даже невозможно, представить себе Рэндла Патрика Макмерфи иначе, как только в образе Джека Николсона. Это не обязательно плохо… но это ограничивает. Слава и смысл хорошего романа в том, что он безбрежен и подвижен; хорошая вещь принадлежит каждому читателю по-своему, каким-то неповторимым образом.

И наконец, я пишу по двум причинам: чтобы доставить удовольствие себе — во-первых — и другим — во-вторых. Возвращаясь к этому длинному рассказу о мрачном периоде христианства, смею надеяться, что я справился с этими двумя задачами.

24 октября 1989 года

Со стороны смотря на улицы в огнях,

На вальс смертельный вспышек и фантазий,

Ты не пиши, поэт, ни строчки.

Все отойдет, и будь что будет,

Наступит миг их в быстротечной ночи.

Попытку выстоять предпримут ли они?

По даже раненых, не то, что мертвых,

Отправят прямиком в Страну Забвенья.

Уж ясно было, что не в силах жить она!

И дверь открылась, и ветра явились,

Свеча погасла, и огонь исчез,