Дин Кунц - Франкенштейн: Мертвый город

Улыбаясь Фарли, его мать сказала:

— Он всегда хорошо разбирался в науке. Думаю, он будет следующим Биллом Гейтсом.

— Билл Гейтс не ученый, мама.

— Ну, он миллиардер, что тоже неплохо.

— Он даже не закончил колледж, — ответил Фарли.

— Значит, у него было время?

— Кем я хочу стать, — сказал Фарли, — так это следующим Робертом Хайнлайном. Он писал лучшую научную фантастику.

Увидев в Фарли Сэмплз инструмент, с помощью которого можно убедить этих людей, что угроза не была внеземной, Карсон сказала:

— Сынок, нанотехнологии не только научная фантастика, не так ли?

— Нет, мэм. Скорее всего, это будет следующий большой шаг. Усовершенствования создаются каждый день. Но наши нанотехнологии не так развиты, как те, которые в руках инопланетян.

— Возможно, и так, — сказала Карсон. — Возможно, существует секретная подземная лаборатория, где-то вдоль того, что вы, местные, называете Шоссе Конца Времен. Возможно, я знаю, кто управляет этим местом, и, возможно, Майкл и я — часть команды, пытающейся его прикрыть. Что бы ты сказал об этом?

Фарли сказал:

— Святые…

— Прикуси язык, мальчик, — предупредила его мать.

— … макароны, — закончил Фарли.

Позвав двух женщин, которые работали в смежной столовой, Долли сказала:

— Шэнона, Вера, лучший способ для Карсон и Майкла понять, с чем мы столкнулись, это показать им ваше видео.

Шэнона Фэллон и Вера Гибсон вошли в кухню с сотовыми телефонами, в которых у них было видео потрясающе красивой молодой женщины, играющей «Пикин и Гриннин», когда она вдруг превратилась в машину смерти, которая просверлила лицо Джонни Танкредо и затем, кажется, растворила и поглотила его полностью.

Майкл, оставаясь Майклом, сказал:

— Святые макароны.

Карсон не сказала ничего, потому что если бы она изложила свои мысли словами, то могла бы только сказать: «Мы мертвы».

Глава 15

Мистер Лисс включил свет в гостиной, и Намми увидел Боза, сидящего за пианино и играющего печальную музыку.

Настоящий офицер Барри Бозмен сидел мертвым на кухне в нижнем белье и купальном халате. Если мистер Лисс был прав, это было похоже на марсианский Слепок Боза.

Слепок не отреагировал на включившийся свет. Он просто продолжал играть музыку.

Держа ружье перед собой, мистер Лисс подкрался ближе к игравшему на пианино, но не на опасное расстояние. Мистер Лисс был храбрым, но не тупым.

Намми стоял подальше и был готов бежать. Он был тупым, все верно, но недостаточно тупым, чтобы думать, что он не мог бы убежать.

— Ты, — сказал мистер Лисс резко. Когда Слепок не ответил ему, старик сказал:

— Эй ты, сукин сын, марсианское отродье, что ты делаешь?

Музыка была такой печальной, что склоняла Намми к слезам. Это была такая музыка, как в фильмах, когда молодая мать умирает от рака, и к ней подводят ее маленьких детей по одному к кровати для прощания, и папа этих детей идет домой с войны, но может не успеть вовремя и попрощаться лично, и ты так сильно хочешь переключиться на «Энимэл Плэнет» или «Фуд Нетворк», или даже на «Спайк Ти-Ви», куда угодно, кроме этого. Ты не можешь вспомнить, почему начал это смотреть, но теперь не можешь отвести взгляд, ты должен узнать, попадет ли отец туда вовремя. Он всегда попадает туда вовремя, но мать всегда умирает, и потом тебе так плохо следующий день или два, ты используешь упаковки «клинексов», и никогда не знаешь, как там маленькие дети без матери. Такая вот музыка.

Слепок продолжал молчать, и мистер Лисс сказал:

— Ты слишком хорош, чтобы поговорить со мной? Не смей оскорблять меня, ты, кровожадный марсианский отброс. Если ты меня оскорбишь, я отрежу твой заносчивый нос, положу его в блендер с мороженым, сделаю мясной коктейль и выпью. Я делал это раньше, сотни раз.

Мысль о молочном коктейле со вкусом носа заставила Намми дважды зажать рот, но он был достаточно сильно уверен в том, что не собирался выблевать свой ужин.

— Я даю тебе еще один шанс, ты, вонючий внеземной кусок дерьма. Что ты здесь делаешь?

Слепок не посмотрел вверх. Он смотрел на свои руки, на клавиши. Он сказал:

— Что я здесь делаю, так это играю на пианино, — и его голос звучал точно так же, как голос Боза.

— У меня есть глаза. Не говори мне то, что я и сам вижу. Почему ты играешь на пианино?

— Когда я скачал его память, то научился играть. Он мог играть очень хорошо, и я сейчас могу так же.

— И что — я должен поаплодировать? — спросил мистер Лисс, его злость стала даже ярче, как это обычно происходит, когда он позволяет ей разойтись. — Должен ли я выйти и купить дюжину роз и подождать у чертового служебного входа твою жалкую марсианскую задницу? У тебя никогда не было ни минуты репетиций, так что не ожидай каких-либо оваций стоя от Конуэя Лисса. Почему ты тратишь впустую время за пианино вместо того, чтобы захватывать мир, как остальные представители твоего смертоносного рода?

— Я сел сюда перед рассветом и играю без ошибок до сих пор, — ответил Слепок.

Намми был впечатлен и хотел спросить марсианина, сколько он может не писать, но полагал, что станет объектом гнева мистера Лисса. Он предпочитал не быть таким объектом.

— Ты испытываешь мое терпение, Дарт Вейдер. Ты для меня не больше, чем пятно тараканьей блевотины, так что не испытывай мое терпение. Я не спрашивал у тебя, как долго, я спросил, почему?

По какой-то неведомой ему причине Намми был почти загипнотизирован руками марсианского Боза, тем, как они плавали по клавиатуре, едва касаясь черных клавиш и белых, на самом деле казалось, что не касались вовсе, казалось, вместо этого, извлекали музыку из пианино посредством магии.

Слепок сказал:

— Этим утром… на кухне… во время передачи памяти, когда его жизненный опыт передавался мне… он умер от кровоизлияния мозга.

— Я знаю, что он умер, — сказал мистер Лисс и плюнул на пол. — Этот коп мертв, как Уайетт Эрп[32], мертвее, чем долбаная скала. Что, черт возьми, с тобой не так? Все, что ты делаешь — говоришь мне то, что я уже знаю, не то, что я хочу знать.

Руки плыли по клавишам, как будто что-то искали. То влево вместе, затем в разные стороны, то вместе посередине, затем обе вправо, как будто потеряли что-то важное, они пытались это найти, и музыка была всего лишь чем-то, что происходило во время поиска, как в фильмах музыка начинается тогда, когда актерам это нужно. Что бы эти руки ни искали, они были печальны, потому что не могли это найти, и поэтому музыка была печальной.

Слепок Боза все еще не отрывал взгляд от клавиатуры. Он сказал: