Мэйв Флай - С. Дж. Лид
11
В моем Лос-Анджелесе есть второй бар, еще один в дополнение к "Вавилону". Но о нем почти никто не знает. Я никогда не приводила сюда ни Кейт, ни кого-либо еще, и вы можете проехать мимо сотни раз и даже не узнать о его существовании. На другом конце Стрипа от "Бэбс", между "Каким-то там виски" и рекламным щитом "Свит Джеймс (Ваш адвокат по несчастным случаям!)", находится "Тэйта Тайки Лаунч", расположенный под землей в квадратном приземистом здании с лепниной без опознавательных знаков. Внутри сидит Бармен, чье имя я так и не узнала и никогда не узнаю, потому что он самый угрюмый бармен на свете. Возможно, когда-нибудь мы займемся сексом, но я не уверена. Его хаос низкого уровня, скорее всего, несовместим с моим. Он стоит за скользкой барной стойкой из темного дерева, перед стеной, увешанной кружками тайки[13] и полароидами женщин топлесс. Я давно подозреваю, что все эти женщины - близкие подруги Бармена, так как часто застаю его задумчиво смотрящим на эти снимки, а дважды видела, как он в порыве ярости разрывал одну из фотографий на куски, заливал их виски в стакане и снова заливал в свое хриплое горло.
Когда я прихожу в "Тэйта Тайки Лаунч", там есть еще только один человек, сидящий в дальнем конце бара с лицом, погруженным в бокал дорогого французского красного, заказанного на заказ, и бутылкой рядом с ним. Я так и не смогла определить, кто он - Джонни Депп или чрезвычайно убедительный пародист Джонни Деппа. Впрочем, это не имеет значения.
Я прихожу сюда дважды в неделю, всегда в одни и те же дни и в одно и то же время. Джонни всегда здесь, и Бармен, и я. С потолка свисают фальшивые уменьшенные головы, а на барной стойке стоит банка с зубами, предположительно фальшивыми, но кому как не нам знать. Бармен играет только эмбиент или дэт-метал, но я уже несколько лет назад начала платить ему за то, чтобы он ставил песни на Хэллоуин во время моих регулярных визитов, и теперь это стало обычным делом. Сегодня, когда я захожу в ресторан, моя "Пинья колада" ждет меня рядом с банкой зубов, а из тусклых колонок звучит песня The Specials "Ghost Town". "Пинья колада" - это, на мой взгляд, идеальный напиток. Холодный, сладкий и оргазмически искусственный. Однако я пью его только здесь и только в одиночестве, поскольку употреблять свой истинный напиток в присутствии посторонних - слишком интимно. Бармен и Джонни, конечно, не в счет.
Песня "Ghost Town" была выпущена в 1981 году группой The Specials, всеми любимой британской двухтональной группой. Двухтональность, конечно же, относится к периоду ямайского ска-метал-новейшей волны-метал-панка, который был придуман компанией "2-Tone Records" (основанной за три года до выхода "Ghost Town" Джерри Даммерсом из The Specials) как средство снятия расовой напряженности в Англии времен Тэтчер, по крайней мере, для преодоления этого разрыва в панк-сцене. Песня имела огромный успех, но вызвала возмущение в Ковентри (Англия), где якобы находился город-призрак. В то же время в группе возникли давние разногласия, и "Ghost Town" стала последней песней, записанной первоначальным составом из семи человек. Напоминание о том, что хорошее никогда не длится долго. А еще под эту песню можно выпить.
Джонни кивает мне, не поднимая головы, и я наклоняю свой бокал в ответ. Сегодня он выглядит не лучшим образом. Выходит из запоя. Я ему сочувствую. Как никогда и никому. Я отношу бокал за свой столик и устраиваюсь на своем месте. Открываю книгу.
Если коротко, то шедевр Батая - это девяносто с лишним страниц пропитанной мочой и кровью новеллы 1928 года о разврате, молодости и велосипедных прогулках. Обычно я читаю ее в оригинале на французском языке, "Histoire de l’Oeil", но в данном случае я читаю английский экземпляр из маленькой лавки редких книг, расположенной за большим книжным магазином через дорогу и несколькими домами ниже. Перевод довольно хороший. Новелла начинается с того, что Симона, дальняя родственница и сексуальная партнерша рассказчика, окунает свою "киску" в блюдце с молоком. В книге много общего с яйцами и, как я уже сказала, мочой, немного психологических пыток, а кульминацией становится убийство втроем испанского священника и вставка его глазного яблока во влагалище Симоны. На создание романа сильно повлияли отношения Батая с его парализованным отцом, который часто мочился на глазах у юного Жоржа и заставлял его смотреть, и его биполярной матерью. Это, во всех смыслах этого слова, сказочно.
Но есть проблема. Страница, на которую упала книга на вечеринке. Tа, которую увидел Гидеон. Страница, которую я перечитывала слишком много раз, чтобы сосчитать.
Яйца - это очень эротично, до боли эротично. Батай был прав. Наполните ими ванну, лягте обнаженным телом и дайте им растрескаться одно за другим, медленно, нежно касаясь вашей кожи, под вашим весом. Сахарное брюле превращается в шелковистый белый крем. Это просто, и это реально, и это так прекрасно, чисто и беспутно, что мои мечты полны этого, мои мысли заняты другим, когда дети позируют передо мной на работе, когда я кормлю кота Лестера, когда я смотрю на Стрип.
Но в конце концов. Я уже столько раз пыталась. Сегодня я попробую еще раз, но я уже знаю, что у меня ничего не получится. Это, наряду со многими другими разочарованиями этой вселенной, слишком очевидно невозможно. Просто нет способа удержать яйцо в заднице полностью, чтобы оно не разбилось, - это главный образ книги, который воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Может быть, вареное. Но тогда нет ни сдавливания, ни вытекания, ни медленного стекания желтка, абортированной птицы, нерожденного динозавра, ползущего по ноге, золотистого и светящегося, ловящего свет, цепляясь за крошечные волоски, гладкие поры.
Я переполнена, думая об этом, об этом затруднительном положении, об этой загадке, с невообразимой яростью. Она ослепляет меня. Она здесь, всегда здесь. Даже сейчас, когда все так просто. Я делаю глубокий вдох и допиваю свой напиток до дна.
Ярость. Гораздо реальнее, чем кровь внутри меня. Гораздо сильнее, чем любовь, страх или смерть.
* * *
Моя бабушка сидит со мной, снова за тем же столом в "Джонсe". Снова нетронутые тарелки со спагетти и недопитые стаканы с алкоголем. Шесть месяцев моей новой лос-анджелесской жизни. Мое новое начало. До того, как я нашла дорогу в парк.
Моя первая работа в городе была
