Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Как твои жена и дочь?

– Пэм – в Калифорнии, у матери. Мелинда во Франции. После похорон Илли она какое-то время побыла с Пэм, а потом улетела. Думаю, поступила правильно. С этим придется сжиться.

– А как ты, Эдгар? Тебе удастся с этим сжиться?

– Не знаю. Разве Скотт Фицджеральд не сказал, что вторых действий в американской жизни не бывает?

– Да, но тогда он уже был горьким пьяницей. – Уайрман положил цилиндр себе на ноги, наклонился ко мне. – Выслушай меня, Эдгар, и выслушай внимательно. В действительности действий пять, и не только в американской жизни – в каждой полностью прожитой жизни. Точно так же, как и в любой пьесе Шекспира – комедии или трагедии. Потому что именно из них и сотканы наши жизни – из комедии и трагедии.

– У меня в последнее время с комедией совсем плохо.

– Да, – не стал он спорить, – но в третьем акте есть определенная надежда. Я сейчас живу в Мексике. Я говорил тебе, да? В прекрасном маленьком горном городке, который называется Тамасунчаль.

Я попытался произнести название.

– Тебе нравится, как оно слетает с языка. Уайрман видит, что нравится.

Я улыбнулся.

– Что-то в нем есть.

– Там продается захудалый отель, и я подумываю, не купить ли его? Чтобы вывести такое заведение на прибыль, придется потерпеть три убыточных года, но у меня теперь толстый кошелек. Я не отказался бы от партнера, который разбирается в строительстве и техническом обслуживании зданий. Разумеется, если ты хочешь и в дальнейшем сосредоточиться на карьере художника…

– Думаю, ты и сам все знаешь.

– Так что скажешь? Давай поженимся на наших судьбах?

– Саймон и Гарфункель[201], тысяча девятьсот шестьдесят девятый год, – кивнул я. – Или около того. Не знаю, Уайрман. Сейчас решить не могу. Я должен закончить еще одну картину.

– Действительно, должен. И какой силы будет ураган?

– Не знаю. Но «Шестому каналу» понравится.

– Предупреждение поступит заранее, не так ли? Разрушений, понятное дело, не избежать, но никто не погибнет.

– Никто не погибнет, – согласился я, надеясь, что так оно и будет, но когда фантомная конечность правила бал, не было никакой возможности что-либо гарантировать. Вот почему я намеревался поставить крест на моей второй карьере. Но еще одну, последнюю, картину я собирался закончить. Потому что хотел отомстить. Не только за Илли, но и за остальных жертв Персе.

– С Джеком перезваниваешься? – спросил Уайрман.

– Практически каждую неделю. Осенью он начинает учиться во Флоридском университете в Таллахасси. Обучение я оплатил. А пока они с матерью переезжают в Порт-Шарлотт.

– Тоже на твои деньги?

– Если на то пошло… да. После того как отец Джека умер от воспаления кишечника, у них с матерью возникли серьезные финансовые трудности.

– Идея тоже твоя?

– Совершенно верно.

– То есть ты думаешь, что Порт-Шарлотт достаточно далеко к югу, и там будет безопасно.

– Думаю, да.

– А север? Как насчет Тампы?

– Максимум – ливневые дожди. Это будет маленький ураган. Маленький, но мощный.

– Маленькая, с жесткими территориальными рамками «Элис». Как в тысяча девятьсот двадцать седьмом.

– Точно.

Мы смотрели друг на друга, когда мимо на своей моторке вновь пронеслись три женщины, смеясь громче и махая руками энергичнее, чем прежде. Сладкие пташки юности, летящие на послеполуденных винных кулерах[202]. Мы им отсалютовали.

– Выжившим родственникам мисс Истлейк не придется тревожиться насчет получения лицензий на строительство на их новых земельных приобретениях? – спросил Уайрман, когда успокоились волны, поднятые моторкой.

– Думаю, не придется.

Он помолчал немного, кивнул.

– Хорошо. Отправить целый остров в сундук Дейви Джонса[203]. Меня устраивает. – Он поднял серебряный цилиндр, посмотрел на оранжевый буй, отмечающий местонахождение впадины на дне озера Фален, перевел взгляд на меня. – Хочешь сказать слова прощания, мучачо?

– Да, – кивнул я, – но много их не будет.

– Тогда готовься. – Уайрман встал на колени, повернулся к борту, цилиндр оказался над водой. Солнце отражалось от полированного серебра – я надеялся, что в последний раз за ближайшую тысячу лет… но меня не покидала мысль, что Персе умела выбираться на поверхность. Проделывала это раньше и, возможно, смогла бы проделать и на этот раз. Даже из Миннесоты ей, так или иначе, удалось бы добраться до caldo.

Но я произнес слова, которые держал в голове:

– Упокойся навеки.

Уайрман разжал пальцы. Послышался тихий всплеск. Мы перегнулись через борт и наблюдали, как серебряный цилиндр, отразив последний блик солнца, плавно исчезает из виду.

ii

Уайрман остался на ночь, потом на вторую. Мы ели стейки с кровью, пили зеленый чай во второй половине дня, говорили о чем угодно, только не о недавнем общем прошлом. Потом я отвез его в аэропорт, откуда он улетел в Хьюстон. Там он собирался взять напрокат автомобиль. По его словам, чтобы посмотреть страну.

Я предложил проводить его до контрольного пункта, но он покачал головой.

– Не хочу, чтобы ты смотрел, как Уайрман снимает туфли перед выпускником школы бизнеса. Adios мы скажем здесь, Эдгар.

– Уайрман… – начал я и больше ничего не сказал. Перехватило горло.

Он обнял меня, расцеловал в обе щеки.

– Послушай, Эдгар. Самое время для третьего действия. Ты меня понимаешь?

– Да.

– Приезжай в Мексику. Когда осознаешь, что готов. И если захочешь.

– Я об этом подумаю.

– Обязательно подумай. Con Dios, mi amigo; siempre con Dios[204].

– И с тобой, Уайрман. И с тобой.

Я наблюдал, как он уходит, с сумкой на плече. Мне внезапно вспомнился его голос в ту ночь, когда Эмери напал на меня в гостиной «Розовой громады». Уайрман показал себя во всей красе: прокричал «cojudo de puta madre», прежде чем вогнать серебряный подсвечник в лицо мертвяка. Мне хотелось, чтобы Уайрман обернулся… и мое желание исполнилось. «Должно быть, поймал мысль», – сказала бы моя мать. Или сработала интуиция. Так сказала бы няня Мельда.

Он увидел, что я стою на прежнем месте, и его лицо осветилось улыбкой.

– Живи днем, Эдгар! – крикнул он.

Люди поворачивались, смотрели на него.

– И позволь жить дню, – откликнулся я.

Он отдал мне честь, рассмеялся и ушел. Разумеется, со временем я поехал на юг, в его маленький городок, но, хотя он по-прежнему живет в своих изречениях (они для меня всегда в настоящем времени), больше я Уайрмана никогда не увидел. Он умер двумя месяцами позже на рыночной площади Тамасунчаля, когда торговался, покупая свежие помидоры. Я думал, у нас еще будет время, но мы всегда так думаем, не правда ли? Мы так часто обманываем себя, что могли бы зарабатывать этим на жизнь.