Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Внезапно начали возвращаться те места, где я с ней побывал – устроенная ею экскурсия по аду. Дорога к Тенистому берегу, которую Адриана Истлейк называла (вызывая у отца ярость) Бульваром пьяницы. Сам Тенистый берег. Случившиеся там ужасы. Бассейн. Цистерна.

– У него открыты глаза, – воскликнул Джек. – Слава Богу! Эдгар, вы меня слышите?

– Да. – От крика я осип. Хотелось есть, но сперва – смочить саднящее горло. – Пить… может кто-нибудь помочь страждущему?

Уайрман протянул мне одну из больших бутылок с водой «Эвиан». Я покачал головой.

– Пепси.

– Ты уверен, мучачо? Вода, возможно…

– Пепси. Кофеин. – Не единственная причина, но я полагал, что хватит и этой.

Уайрман отставил «Эвиан» и дал мне пепси. Газировка была теплой, но я ополовинил банку, рыгнул и сделал еще глоток. Оглянулся и увидел только моих друзей и грязный коридор. Не нашел в этом ничего хорошего. Наоборот, пришел в ужас. Моя рука (вновь она осталась у меня одна) одеревенела и тряслась, словно я работал ею не меньше двух часов, но тогда куда подевались рисунки? Я боялся, что без рисунков все увиденное растает, как сон. И ради этой информации я рисковал даже большим, чем жизнь. Я мог лишиться рассудка.

Я попытался подняться. Боль пронзила голову в том месте, где я ударился о стену.

– Где рисунки? Пожалуйста, скажите мне, где рисунки?

– Расслабься, мучачо, вот они. – Уайрман отступил в сторону и показал мне неровную стопку листов, вырванных из альбомов. – Ты рисовал, как одержимый, закончив рисунок, вырывал его и продолжал. Я их собрал и сложил.

– Хорошо. Отлично. Мне нужно поесть. Я умираю от голода. – И судя по ощущениям, я говорил чистую правду.

Джек огляделся. Чувствовалось, что ему не по себе. Послеполуденный свет, который падал на лестницу и холл перед ней, когда я взял Новин с колена Джека и отошел в коридор, заметно померк. Еще не стемнело (нет, подняв голову, я увидел, что небо синее), но не вызывало сомнений, что вторая половина дня либо заканчивается, либо уже плавно перетекла в вечер.

– Который час? – спросил я.

– Четверть шестого, – ответил Уайрман, даже не посмотрев на часы, и я понял, что сверялся он с ними постоянно. – Заход солнца через пару часов. Плюс-минус. Поэтому если они выходят только ночью…

– Думаю, что да. Времени хватит, и мне все равно нужно поесть. Из этих развалин мы можем выбираться. В доме делать больше нечего. Хотя нам, возможно, понадобится лестница.

Уайрман вскинул брови, но вопроса не задал.

– Если мы где ее и найдем, так только в амбаре. Отсюда следует, что время нас все-таки поджимает.

– А что делать с куклой? – спросил Джек. – С Новин?

– Положи ее в коробку-сердце и возьми с собой, – ответил я. – Она заслуживает того, чтобы мы отвезли ее в «Эль Паласио» к другим вещам Элизабет.

– Где наша следующая остановка, Эдгар? – полюбопытствовал Уайрман.

– Я вам покажу, но сначала о другом. – Я указал на пистолет под ремнем Уайрмана: – Эта штуковина заряжена, верно?

– Абсолютно. Новая обойма.

– Если цапля вернется, я хочу, чтобы ты ее пристрелил. Первым делом.

– Почему?

– Потому что это ее цапля. Персе использует птицу, чтобы следить за нами.

ii

Мы покинули дом тем же путем, каким и вошли в него, и попали в ранний флоридский вечер, полный ясного света. Над головой синело безоблачное небо. Под солнцем Залив сиял серебром. Через час или около того сияние начнет тускнеть, превращаться в золото, но пока до этого не дошло.

Мы поплелись по бывшему Бульвару пьяницы, Джек нес корзинку для пикника, Уайрман – пакет с едой и альбомы «Мастер», я – мои рисунки. Униола что-то шептала нашим ногам. Тени тянулись за спинами к развалинам особняка. Далеко впереди пеликан заметил рыбу, сложил крылья и спикировал, как штурмовик. Цапли нигде не было видно, да и Чарли-жокей исчез. Но когда мы добрались до гребня, после которого тропа раньше полого спускалась, лавируя между дюнами (теперь эрозия превратила пологий участок в крутой обрыв), мы увидели кое-что еще.

Мы увидели «Персе».

Корабль стоял на якоре в трехстах ярдах от берега. Со свернутыми новенькими парусами. Покачивался с борта на борт, словно маятник часов. С того места, где мы вышли к берегу, нам не составляло труда прочитать название корабля, выведенное в носовой части по правому борту: «Персефона». Парусник казался покинутым, и я полагал, что так оно и было: в дневное время мертвецы оставались мертвецами. Но Персе мертвой не была. В этом нам крепко не повезло.

– Господи, он словно выплыл с ваших картин, – ахнул Джек. Справа от тропы была каменная скамья, едва видимая среди кустов, которые выросли вокруг. Сиденье оплели лианы. Джек плюхнулся на нее, таращась на парусник.

– Нет. – Я покачал головой. – Я рисовал настоящий корабль, а ты видишь маску, которую он натягивает в дневное время.

Уайрман стоял рядом с Джеком, прикрыв глаза ладонью. Потом повернулся ко мне:

– Они видят его с Сан-Педро? Не видят, правда?

– Может, некоторые и видят, – ответил я. – Смертельно больные, люди с психическими отклонениями, временно не принимающие свои лекарства… – Тут я подумал о Томе. – Но он приплыл за нами – не за ними. Этой ночью мы должны покинуть на нем Дьюма-Ки. Дорога закроется для нас, как только зайдет солнце. Живые мертвецы, возможно, находятся на «Персефоне», но в джунглях хватает других тварей. Некоторых… как паркового жокея, создала в детстве Элизабет. Другие появились после того, как Персе вновь проснулась… – Я запнулся. Не хотел говорить, но сказал. Считал, что должен: – Вероятно, каких-то нарисовал я. Свои Буки есть у каждого.

А подумал я о скелетах, которые тянулись руками к лунному свету.

– То есть по ее плану мы должны покинуть остров на корабле, так? – спросил Уайрман.

– Да.

– Отряд вербовщиков во флот? Как в доброй старой Англии?

– Очень похоже.

– Я не могу, – покачал головой Джек. – У меня морская болезнь.

Я улыбнулся и сел рядом с ним.

– Морские вояжи в наш план не входят.

– Это хорошо.

– Ты можешь вскрыть курицу и оторвать ножку?

Он выполнил мою просьбу, и они наблюдали, как я сожрал сначала одну ножку, потом вторую. Я спросил, не хочет ли кто грудку, а когда оба отказались, принялся за нее. Съев половину, подумал о моей дочери, которая, бледная и мертвая, лежала в Род-Айленде. Продолжил есть, периодически вытирая жирную ладонь о джинсы. Илзе меня бы поняла. Пэм – нет, Лин, вероятно, тоже нет, но Илли? Да. Я боялся того, что ждало впереди, но знал, что Персе тоже боится. Если бы не боялась, не прилагала бы столько усилий, чтобы не пускать нас сюда. Наоборот, приняла бы с распростертыми объятиями.