Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Время идет, мучачо, – напомнил Уайрман. – День на исходе.

– Знаю, – ответил я. – И моя дочь умерла навсегда. Я все равно голоден. Есть что-нибудь сладкое? Торт? Печенье? Гребаные леденцы?

Ничего не было. Я удовлетворился еще одной банкой пепси и несколькими ломтиками огурца в соусе «ранч», хотя по виду и по вкусу он мне всегда напоминал чуть подслащенную соплю. Но по крайней мере от головной боли избавиться удалось. Образы, что пришли ко мне в темноте (те самые, что столько лет хранились в набитой тряпками голове Новин), таяли, но я без труда мог восстановить их по рисункам. Я в последний раз вытер руку о джинсы и положил на колени стопку вырванных из альбома и смятых листов: семейный альбом из ада.

– Высматривай цаплю, – предупредил я Уайрмана.

Он огляделся, бросил взгляд на корабль, покачивающийся на волнах, потом посмотрел на меня.

– А может, для Большой птицы больше подойдет гарпунный пистолет? Заряженный одним из серебряных гарпунов?

– Нет. На цапле она иногда летает, точно так же, как человек ездит верхом. Она бы, вероятно, хотела, чтобы мы потратили на цаплю один из серебряных наконечников, но мы больше не пойдем навстречу желаниям Персе. – Я невесело улыбнулся. – Эта часть жизни у дамы в прошлом.

iii

Уайрман попросил Джека встать, чтобы он смог очистить скамью от лиан. Потом мы все сели, три воина поневоле – двоим было уже далеко за пятьдесят, один только-только шагнул за двадцать. Перед нами простирался Мексиканский залив, разрушенный особняк остался позади. Красная корзинка и заметно опустевший пакет с едой стояли у наших ног. Я полагал, что на рассказ у меня есть двадцать минут, может, и полчаса: времени все равно оставалось достаточно.

Я на это надеялся.

– Связь Элизабет с Персе была крепче, чем у меня, – объяснил я. – И более глубокой. Я не знаю, как девочка это выдерживала. Едва фарфоровая фигурка попала к ней, Элизабет видела все, хотела она этого или нет. И все зарисовывала. Но самые ужасные картины она сожгла, прежде чем уехать из этого места.

– Как картину урагана? – спросил Уайрман.

– Да. Я думаю, она боялась их мощи, и правильно делала, что боялась. Но она видела все. А кукла все это фиксировала. Как телепатическая камера. В большинстве случаев я видел то, что видела Элизабет, и рисовал то, что рисовала она. Вы это понимаете?

Оба кивнули.

– Начнем с этой тропы, которая в свое время была дорогой. Она вела от Тенистого берега к амбару. – Я указал на длинную, сплошь увитую лианами постройку, в которой мы рассчитывали найти лестницу. – Не думаю, что бутлегера, который привозил сюда спиртное, звали Дейв Дэвис, но уверен, что это был один из деловых партнеров Дэвиса, так что немалая часть выпивки попадала на Солнечный берег Флориды через Дьюма-Ки. С Тенистого берега – в амбар Джона Истлейка, оттуда – на материк. Складировалось спиртное в паре джаз-клубов в Сарасоте и Венисе: Дэвису в этом шли навстречу.

Уайрман посмотрел на скатывающееся к горизонту солнце, на часы.

– Мучачо, ты считаешь, что в сложившейся ситуации нам нужно все это слушать? Как я понимаю, да?

– Будь уверен. – Я вытащил рисунок кега. Широкую горловину закрывала навинчивающаяся крышка. На боковой поверхности полукругом было написано слово «TABLE», под ним, тоже полукругом – «SCOTLAND». Выглядели надписи не очень: рисунки получались у меня лучше, чем буквы. – Виски, господа.

Джек указал на бесформенную человекоподобную фигурку, которая находилась над «SCOTLAND» и под «TABLE». Я нарисовал ее оранжевым карандашом, стояла она на одной ноге, вытянув вторую назад.

– Кто эта деваха в платье?

– Это не платье – килт. Как я понимаю, это должен быть горец.

Уайрман вскинул кустистые брови.

– За этот рисунок премии тебе не видать, мучачо.

– Элизабет засунула Персе в маленькую бочку для виски. – Джек задумчиво смотрел на рисунок. – А может, Элизабет и няня Мельда…

Я покачал головой.

– Только Элизабет.

– И какие у него размеры?

Я поднял руку на два фута от скамейки, подумал, поднял чуть выше.

Джек кивнул, но при этом нахмурился и спросил:

– Она засунула фарфоровую фигурку в кег и завернула крышку. Или заткнула горловину затычкой. Утопила Персе, чтобы та заснула. Я вот чего не понимаю, босс. Она же начала звать Элизабет из воды. Со дна Залива!

– Пока не будем об этом. – Я засунул рисунок бочонка в самый низ и показал им другой. Няня Мельда звонила по телефону в гостиной. Что-то вороватое чувствовалось в наклоне головы, в сутулости плеч, показанных одним или двумя штрихами, но и этого хватало, чтобы понять, как южане воспринимали сам факт, что черная домоправительница пользовалась телефоном в гостиной, даже при чрезвычайных обстоятельствах. – Мы думали, что Ади и Эмери прочитали об этом в местной газете и вернулись, но газеты Атланты не сообщали о двух маленьких девочках, утонувших во Флориде. Когда у няни Мельды отпали последние сомнения в том, что девочки пропали, она позвонила Истлейку – Хозяину – на материк, чтобы сообщить дурную весть. А потом позвонила туда, где Ади проживала со своим мужем.

Уайрман ударил кулаком по колену.

– Ади сказала няне, где будет жить. Разумеется, сказала!

Я кивнул.

– Наверное, молодые запрыгнули в поезд тем же вечером, потому что приехали на Дьюма-Ки на следующий день, еще до наступления темноты.

– И к тому времени две средние дочери тоже вернулись домой, – догадался Джек.

– Да, собралась вся семья. И вон там… – я указал на воду, где в ожидании темноты покачивался на волнах красивый белый корабль, – было много лодок. Поиски тел продолжались три дня, хотя все уже понимали, что девочки мертвы. И я не сомневаюсь, что Джона Истлейка меньше всего интересовало, каким образом его старшая дочь и ее муж узнали о случившемся. В эти дни он мог думать только о пропавших близняшках.

– «ОНИ ИСЧЕЗЛИ», – пробормотал Уайрман. – Pobre hombre[189].

Я показал им следующий рисунок. Три человека стояли на веранде «Гнезда цапли», махали руками, а большой старинный автомобиль уезжал по дробленому ракушечнику подъездной дорожки к каменным столбам и нормальному миру за ними. Я нарисовал несколько пальм, банановых деревьев, но не зеленую изгородь; в 1927 году изгороди не существовало.

В заднем стекле автомобиля виднелись два белых овала. Я по очереди коснулся каждого.

– Мария и Ханна. Возвращаются в школу Брейдена.

– Очень уж они равнодушные, или вы так не думаете?

Я покачал головой.

– Не думаю. Дети не скорбят, как взрослые.