Иван Панкеев - Копья летящего тень

Во мне стремительно нарастал гнев, и я хорошо знала, к чему это приводит. Продолжая стоять посреди тротуара, не обращая внимания на оглядывающихся на меня прохожих, я старалась взять себя в руки. И мне это удалось. Глубоко вздохнув, я посмотрела в ту сторону, куда ушел Женя, и увидела его высокую фигуру на другой стороне улицы, возле одной из пятиэтажных «хрущевок».

В этом доме жила Лена.

Немного помедлив, я перешла через дорогу и скрылась в арке ворот. Пройдя через двор, я метнулась к крайнему подъезду, куда только что вошел Женя, неслышно открыла и закрыла дверь, крадучись поднялась по ступеням. Лена жила на пятом этаже.

Я была с ней знакома и однажды даже приходила к ней домой, но дальше этого дело не пошло, мы были с ней совершенно разные.

В отличие от меня, Лена прочно стояла на земле и никогда не сомневалась в том, что ее жизнь должна быть счастливой и благополучной. На это были, разумеется, свои основания. Отец Лены был деканом самого престижного в университете, юридического, факультета, и сама Лена училась там же. У нее были еще более темные, чем у Жени, глаза, орлиной формы нос, маленький, яркий рот, коротко остриженные черные, слегка вьющиеся волосы, развитая грудь, женственные бедра. Лена была создана для дома, кухни, выращивания детей, уюта и всевозможных благ. Ее отношения с Женей Южаниным обещали быть серьезными.

Лена жила в однокомнатной «хрущевке», подаренной ей родителями, у которых была роскошная двухуровневая квартира в другом конце города. Вернее, Лена жила с родителями и только приходила «к себе» по мере надобности.

Неслышно, словно выслеживающая мышь кошка, я поднялась на четвертый этаж и остановилась, услышав наверху голоса. Скорее всего, у Лены в квартире кто-то был, поэтому они с Женей разговаривали вполголоса на лестничной площадке. И я без труда слышала все, о чем они говорили. Я даже слышала их шепот и поцелуи, слышала их счастливый смех…

В моих бледно-зеленых глазах снова загорелось холодное, зловещее пламя. Я желала этим двоим зла! Я страстно и исступленно желала им зла! Мне хотелось измучить, изранить, искромсать их, заставить их здоровые, нормальные души обливаться кровью, заставить их пережить то, что переживала сейчас я, прислонившись к холодной, грязной стене.

Они договаривались о свидании; в десять вечера Женя должен был прийти к ней в ее «хрущевку»…

Что ж, пусть приходит! Но только не в ее «хрущевку». Он придет совсем в другое место.

И когда я неслышно спускалась по лестнице, внутри меня клокотал и рвался наружу злорадный смех.

И Женя Южанин пришел! В назначенный час, в назначенное — мной! — место.

Около десяти, когда все уже ложились спать и больничные коридоры пустели, я спустилась на первый этаж и направилась в другое крыло здания, где находилась флюростанция.

Такое идиотское название — флюростанция! Здесь делают рентгеновские снимки всем претендентам на больничную койку. Рядом с флюростанцией находится дезинфекционная станция, где продают всевозможную отраву для крыс, мышей и тараканов. Мне всегда нравились такие старомодно-милые заведения. Флюростанция — это небольшой закуток, состоящий из прихожей, в которой умещается одна-единственная кушетка, и собственно рентгеновского кабинета. Рентгеновский кабинет каждый вечер запирается, зато в прихожей можно делать все, что угодно. Если сюда, к примеру, зайдет с улицы какой-то бомж, чтобы переночевать, его никто не заметит. Это не самое плохое место для любовных свиданий.

Усмехнувшись про себя, я толкнула дверь, вошла и села на жесткую, еще сталинских времен кушетку, ожидая прихода Жени Южанина.

Он пришел ровно в десять, и это меня обрадовало: мне нравится в людях точность. Глядя на него, я с удовлетворением отметила, как ровно и спокойно бьется мое сердце.

Женя Южанин был теперь в моей власти.

Вид у Жени был растерянный и испуганный, тонкие пальцы судорожно сжимали завернутые в целлофан розы. Эти розы предназначались мне. Женя явился на любовное свидание.

На мне был цветастый, самой идиотской расцветки больничный халат, из-под которого вылезал край мятой ночной рубашки, на ногах у меня были заштопанные во многих местах шерстяные носки и стоптанные домашние тапочки, волосы были немытыми, от меня пахло больницей. Какое это имело теперь значение?

К своему удивлению, я не испытывала теперь к Жене Южанину никакой нежности. Но меня неудержимо влекло к нему.

Положив на край кушетки цветы, он сел возле меня и взял меня за руки. Мои ладони были ледяными. Его бархатистый, теплый взгляд скользнул по моей плоской груди, торчащей из воротника халата тощей шее, поднялся с моим бесцветным губам, встретился с моим взглядом. Отстранившись от него, я встала и закрыла дверь ножкой стула. Теперь нам никто не мог помешать. Снова сев на кушетку, я расстегнула молнию его куртки, помогла ему раздеться. Все это я проделала так ловко, будто всю жизнь только этим и занималась.

Без слов — да и о чем мы могли с ним теперь говорить?! — Женя склонился надо мной. Никогда до этого я не ласкала мужчину, но то, что я делала теперь… моя страсть напоминала порыв безумной ярости. И Женя Южанин, о котором мечтали десятки университетских девушек, теперь выл и стонал от дьявольского наслаждения.

Я получила то, что мог мне дать обычный, нормальный мужчина. Женя Южанин вполне годился для этого.

Внезапно силы покинули меня, и я ничего не могла с этим поделать. Сев на кушетку, я набросила на себя халат, стыдливо прикрываясь.

Женя тоже сел, уставившись на меня ничего не понимающим взглядом.

— Как ты… оказалась здесь?.. — настороженно и подозрительно спросил он. — И почему… я здесь?

Я молчала, отвернувшись от него. Сказать ему, что я ведьма?

Внезапно он вцепился рукой в мое плечо. Мне стало больно, и я повернулась к нему. Красивое лицо Жени было искажено ненавистью.

— Ты заманила меня сюда! Ты заставила меня сделать это! Ты… — он не находил больше слов. Закрыв ладонями лицо, он, к моему изумлению, зарыдал. Будто это не он меня, а я его лишила невинности! Впрочем, это могла быть просто истерика после большого напряжения чувств. Что касается меня, то впервые в жизни я испытала ощущение телесной сытости. Его переживания меня совершенно не интересовали. Мне хотелось спать. Судорожно натянув на себя одежду, Женя Южанин сел на край кушетки, взял меня одной рукой за подбородок и медленно повернул к себе мое бледное от усталости лицо. Некоторое время он молча смотрел мне в глаза, потом ударил со всей силы по щеке, наотмашь, как бьют смертельно ненавистных врагов. Струйка крови быстро потекла с моей разбитой губы по подбородку, на воротник халата…