Рута Шейл - Двоедушник

– Какое именно условие?

– Он хочет, чтобы ты поехала с ним, – ответил Антон неохотно.

– Я? С ним? – не ожидая такое услышать, Ника опешила. – Но куда? Зачем?

– Так и думал, что откажешься… – проговорил он, хотя она пока что, вроде, не отказалась. – Этого он не уточнил. Но я догадываюсь. Игни собирается найти… э-э… свидетелей.

– Свидетелей не было, – твердо сказала Ника. Она знала это точно. Все знали.

Никто ничего не видел.

– Они есть, – настаивал Князев. – Просто не совсем обычные. И они не станут говорить с Игни. Зато с тобой, возможно, да.

– Пф-ф, – выдохнула Ника сквозь зубы. Вот и как к такому относиться? – В принципе, я не против, чтобы куда-то поехать и с кем-то там пообщаться. Если это действительно поможет Ксюше.

– Ника, я и сам толком не знаю… Но ничего другого предложить не могу.

Она собиралась еще раз заверить Антона в окончательности своего решения, однако сделать это помешал хлопок двери. Вернувшаяся Шанна радостно потрясала пакетом с продуктами, горя желанием немедленно устроить пир.

От приглашения присоединиться Ника отказалась.

– Город совсем не изменился, – делилась за ужином мама. Из Черневского Труда она вернулась около полуночи. Ника поела раньше и теперь просто сидела рядом, чтобы маме не было скучно. Люстру включать не стали – довольствовались светом вытяжки над плитой и фонарей с улицы. – А помнишь Танечку Казакову, подружку твою по садику? Я ее на вокзале встретила. Она в Германии учится, как раз приехала родителей навестить. Из такой глубинки – а смогла, пробилась. И все-то у нее, знаешь, продумано. До самой пенсии распланировала. Вот выучусь, говорит, теть Гель, работать буду, деньги откладывать, потом замуж выйду за немца… А в Труд возвращаться не собирается.

Никакую Таню Казакову Ника, конечно, не помнила. Но мама так увлеченно о ней рассказывала, что уточнять не хотелось. Перечислив многочисленные Танечкины достоинства, вспомнила наконец о более важном:

– А что насчет Ксюши? Есть новости? Ох, беда-то какая… Надо ее родителям позвонить. Сейчас уже, наверное, поздно…

Ника не успела ответить. В дверь постучали. Именно постучали – звонок давным-давно не работал.

Мать взглянула на дочь:

– Ты кого-то ждешь?

– Н-нет…

Ангелина Власовна пошла открывать. Ника осталась за столом и прислушивалась к разговору в прихожей.

– Здравствуй. К Вере? – спросила мама, как показалось Нике, напряженно. Еще и назвала ее этим дурацким именем. Сколько раз из-за этого ссорились.

– К вам. Покажите мне те места, где пропали девушки, – ответил пришедший.

Узнала голос. Еще бы не узнать.

– Ты и сам можешь выяснить, – не то вопрос, не то утверждение.

– Но не так быстро.

– Ну, проходи… – предложила мама. – Игни, верно ведь?

Игни. Ника почувствовала холод в груди. Она согласилась искать свидетелей похищения вместе с ним, но не думала, что это случится так скоро. Да еще ночью.

С Игни… Или Антоном. Хотя, вообще-то, какая разница?

А потом он зашел в кухню, и она сама себе ответила.

Похож. Даже очень. Но не точная копия.

Вообще, если не присматриваться – а Ника мгновенно отвернулась, – то можно спутать. Или в темноте, как тогда, на кладбище. Но если всмотреться (этим она занялась уже потом, когда убедилась, что он на нее не смотрит), то и волосы другие, и нос, и линия скул.

Похожи в целом, но разные в частности. Бывает же…

А высокий какой – можно сказать, высоченный. Наверняка на целую голову выше нее. Хотя, Антон, наверное, такого же роста, но в случае с Игни эта разница воспринималась иначе. Более ощутимо.

Теоретически Ника знала, что люди, страдающие раздвоением личности, способны перевоплощаться до неузнаваемости. И дело вовсе не в том, чтобы сменить старые джинсы на черные кожаные брюки, а пуховик – на байкерскую куртку с заклепками.

Даже не в умении управлять мотоциклом только по ночам.

Игни действительно выглядел по-другому. Смотрел и двигался по-другому. Совсем иначе пахнул.

Последнее невозможно было не заметить. Этот запах Ника уловила еще до того, как увидела самого гостя. Довольно сильный, горький, травянистый. Не поддающийся однозначному определению. Он не был приятным или неприятным. Он вызывал тревогу.

Ангелина Власовна тоже почувствовала. Прежде чем разложить на столе карту города, она приоткрыла форточку.

Это была та самая карта, на которой гадалка показывала места пропажи девочек их родителям. До сих пор карандашные галочки остались.

Игни – Ника решила, что все-таки не Антон, – подошел ближе. Исходящий от него горький аромат стал еще ощутимее.

Из-под ворота куртки виднелся край татуировки. Острые черные углы, часть какого-то орнамента, а по контуру – покрасневшая воспаленная кожа. У Антона точно не было ничего подобного.

– Я не знаю город, – произнес он, хмуро разглядывая схему. – Что здесь находится?

– Старая водокачка, – опередила маму Ника. – А вот это – заброшенная гостиница. Ее закрыли на реконструкцию несколько лет назад, но так и не начали ремонт. Вроде бы.

– Сразу две брошенки… – Игни задумчиво потер подбородок. – Если честно, фиговое совпадение. А третья?

Увы, для потустороннего существа, каким представляла его Ника, «вторая душа» выражался чересчур прозаично. Вот изрек бы сейчас что-то вроде: «То состояние, в котором я нахожу эти прекрасные образчики архитектуры позапрошлого века, повергает меня в глубочайший сплин и жесточайшую мехлюндию», – сразу бы поверила в его компетентность. А «фиговое совпадение» – так она и сама может.

Редкостная ерунда в голову лезла. Должно быть, нервное.

И из-за этой ерунды Ника прослушала, как мама предложила Игни погадать на своих камнях, но тот отказался – мол, несрочно.

– Надеюсь, я смогла тебе помочь, – заключила наконец Ангелина Власовна. И склонилась над столом, чтобы свернуть карту. – Время позднее. Нам с Вероникой пора…

– Спать.

Игни шепнул это слово ей на ухо. Потом вдруг посмотрел прямо на Нику, дважды коснулся пальцем запястья – время! – и так же, жестом, дал понять, что будет ждать на улице.

Про карту мама забыла. Про все остальное, кажется, тоже. И медленно побрела в свою комнату.

Размышлять о произошедшем было некогда. Ника бросилась к себе, одним рывком натянула джинсы, вторым – толстовку. Сунула ноги в кроссовки. Куртку надевала на ходу, спускаясь по лестнице на улицу.

Мотоцикл стоял на обочине. Только сейчас она поняла, что ехать придется на этой чертовой пугающей штуковине. От одной только мысли в ногах появилась противная слабость, а в сердце – предчувствие неизбежной гибели.