100 легенд Токийского кафе призраков - Джулиан Седжвик
«Скоро проснусь, – подумал я, – и температура спадет».
– Так вот, – начал каппа, утерев клюв тыльной стороной ладони, – я очень занят. Но мне надо донести до тебя парочку прописных истин. – Его взгляд снова скользнул к моему столу, заваленному неудачными набросками. – Ну и беспорядок, – проворчал каппа.
– Как… Вы что делаете в моей комнате? – наконец выдохнул я.
Каппа швырнул полуобглоданный огурец на мою постель, подхватил пошарпанный дипломат, щелкнул пряжками и принялся шарить внутри.
– У меня много встреч: на работе приходится пахать и днем и ночью. Так что буду краток.
Он с важным видом махнул в мою сторону каким-то блокнотом.
– Не могу двигаться, – прохрипел я.
– Да, выглядишь неважно, – вздохнул каппа. – Но это пройдет. Меня послали провести разъяснительную работу. Думаем, мы сможем с тобой сотрудничать.
– Послали? – вырвалось сипение из моей груди.
– Ага, из ОЗЁ. Общества защиты ёкаев. Отдел по связям с людьми. Ты оскорбил наше доброе имя. В последнее время делал это частенько.
– Оскорбил?
– Да, оскорбил. Слова я подбираю тщательно. Всегда. Нельзя болтать попусту, когда надо столько всего сделать, а рук не хватает. У меня на севере, в Иватэ, жена с ребенком, чтоб ты знал. Это нелегко. Они зачем-то решили, что им нужен этот новомодный… телевизор. И на какие деньги прикажешь его покупать?
Я попытался смириться с тем, что оказался в ночном кошмаре, и дышать стало чуть легче.
– Не могли бы вы принести стакан воды?
Каппа почесал затылок, затем его лицо исказилось в некоем подобии улыбки. Он взял стакан с моего стола и направился в угол, служивший мне кухней. Включив кран, каппа дождался, пока вода доползет до краев стакана, и принес его мне. Вблизи, если честно, мой гость оказался не самым привлекательным созданием. Кожа у него была грубая и пятнистая, а между зубами застряли куски огурца. Когда каппа наклонился поставить стакан на татами[19] у моей постели, на меня пахнуло чем-то затхлым – такой запах к концу лета исходит от застоявшейся воды в сточных каналах.
Я с трудом сделал глоток, наблюдая, как каппа отходит к изножью постели, подбирает огурец и снова его кусает.
– Вы и сами неважно выглядите, – заметил я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.
Не имеет значения, говорил я с каппой во сне или наяву, почему-то мне было немного его жаль.
– Потому что мне приходится пахать как лошадь, – простонал тот. Внезапно он сунул огурец в карман и сказал куда более резко: – А все из-за таких идиотов, как ты!
– Эй, ну нельзя же вот так вламываться в дом и оскорблять… – запротестовал было я, но каппа повелительно поднял ладонь, будто строгий регулировщик, и остановил меня:
– Будь добр, помолчи. А теперь слушай.
Он открыл маленькую черную записную книжку, облизал когтистый палец и принялся листать страницы.
– Да, вот оно: «Двадцать восьмое июня. Объект, будучи в баре, произнес: „Не верю я в призраков и прочую шушеру“. Тринадцатого июня в четыре пополудни пошел мимо храма Инари, не поклонился и даже продолжил жевать жвачку. Первого июля – то же самое. Двенадцатого июля сказал, цитирую: „Нет у меня времени на всю эту устаревшую чепуху типа ёкаев. Мы живем в современном мире, а от балласта предрассудков прошлого надо избавляться“. Конец цитаты. Четырнадцатого февраля заявил, что „байки уже свое отжили“, и назвал скульптурное изображение знаменитого местного каппы игрушкой. Ни в этом, ни в том году не посетил на Новый год храм. Летом на Обон[20] не навещал могилы родных». Дело закрыто. – Каппа захлопнул записную книжку и со смаком щелкнул резинкой, закрепляя обложку. – Ой-ой-оюшки. Солидный список преступлений. Когда последний раз оставлял пожертвование в храме? Покупал кому-нибудь амулет на удачу или чтобы пожелать гладкой дорожки?
– Я… я таким не занимаюсь. Хочу быть материалистом, полезным обществу…
– И для этого ты собираешься писать истории? – Последнее слово каппа выплюнул с презрением. – Ладно, слушай внимательно. Больше предупреждать не буду.
Я попытался было возразить, но монстр поднял руку и щелкнул средним пальцем о большой, отчего тело снова сковало, а грудь сдавило. Каппа принялся ходить взад-вперед по моему футону, размахивая обглоданным огурцом, будто лектор указкой, и заговорил раздраженным тоном человека, который раз за разом приходит к другим рассказывать одно и то же, но никто не желает его слушать.
– Ни я, ни мои единомышленники, господин материалист, себя не изжили. Не погрязли в прошлом. Только потому, что вы, люди, научились запускать огромные жестянки в космос и передавать картинки по воздуху, вы с чего-то решили, что теперь знаете ВООБЩЕ ВСЕ! Чушь. Вы думаете, что можно избавиться от загадочного, от суеверного; от всей чертовщины, предпочитать медицину мудрости предков, верить политикам, но не богам-ками. Вот только глупо полагать, что все создания такие же. Вы считаете, у вас есть право решать, что настоящее, а что – нет, что живо, а что мертво. Кто вообще может определять, кто существует на самом деле, а кого просто выдумали? Вы спорите, существуют ли призраки и ду́хи-лисицы, но не задаетесь вопросом, реальны ли вы сами. Вы живете в мире, полном созданий, о которых вы знаете, которых выдумываете, которых боитесь, а еще таких, о которых вы НИ МАЛЕЙШЕГО понятия не имеете. И даже не догадываетесь, что те существуют. Целые народы проплывают мимо вас, а вы даже этого не чувствуете, как купальщик в заливе, который и не подозревает, что глубоко в толще воды под ним бесшумно скользит стая огромных китов. Живы и деревья, и грибы, и реки, и ветер, и множество невидимых вам созданий вроде меня – ёкаев и ками, и существа, для которых у вас даже названия еще нет. А вы… – Он выразительно ткнул огурцом в мою сторону. – Вы думаете, что можете что-то решать, отрицать то, чего не видите или видеть не можете. Но скажи-ка…
Он еще раз громко хрустнул пупырчатым огурцом и хорошенько прожевал его,
