Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Гонщик кивнул.
– Монеты и мята – в кармане Радима. Поставим точку в этой истории.
9
На второй этаж они не поднялись. Гостеприимно приоткрытая дверь нашлась под лестницей. Тусклый электрический свет сочился из щели вместе с плесенью, которая разукрасила абстрактным узором притолоку. Гонщик перекрестился и беззвучно зашевелил губами. Петр обратился не к христианскому Богу, но к покойному деду: «Проведи меня сквозь этот кошмар».
С оружием наготове охотники за нечистью спустились по ступенькам.
Подвал был захламленным помещением с низким потолком. Лампочка озаряла груды сгнивших картонных коробок, канистр, паллетов, сломанных стульев, упаковок с медицинскими масками. Концентрированный запах протухшей еды сообщал: они следуют в верном направлении. Тепло, тепло, горячо – как в детской игре. Потревоженные пауки засновали по грязному мангалу. Петр предплечьем утер вспотевший лоб и обогнул трухлявый шкаф.
Обнаженная женщина стояла на коленях у дальней стены. Они уже встречались: ночью в пансионате для аутистов, на шествии Крампусов в Риегровых садах. Наяву женщина выглядела гораздо хуже, чем в видениях. Парикмахер, обривший ее налысо, был пьян или слеп. Или использовал садовые ножницы. Кое-как остриженный скальп покрывали порезы. Худое, кожа да кости, тело вызывало ассоциации с концлагерем. Его испещрили ссадины и раны. Ужасающая гематома синела на бедре. Петр подошел достаточно близко, чтобы различить ожоги на почти плоской груди и плечах. Кто-то тушил об женщину сигареты.
Вейгел. Но зачем? Разве они не заодно?
Сбитый с толку, Петр скользнул взглядом по цепям, ведру с мочой и миске, наполненной жареными куриными ножками.
– Что здесь, черт подери, произошло? – спросил Гонщик.
Запястья женщины обхватывали железные браслеты. Руки были разведены в сторону и цепями прикованы к кольцам в противоположных стенах. Цепь покороче отходила от ошейника, удерживая женщину в горизонтальном положении.
Но если она – пленница упырей…
Прерывая мысль Петра, женщина подняла голову. Тень сошла с лица, как вуаль. Несомненно, Вейгел или кто-то иной сковал в подвале носителя древнего демона. То, что сидело в мумии, в земле, в саду Томаша, под липой, нынче находилось в искалеченной оболочке женщины лет тридцати.
«Ее зовут Пандора, – раздался в сознании Петра дедушкин голос. – Вейгел убил остальных упырей и посадил хозяйку на цепь, чтобы Лихо переселилось в него и ни в кого другого».
Женщина облизала кровавую корку на разбитых губах. Возможно, когда-то она была хороша собой, но зло, устроившее в ней гнездо, превратило бедняжку в ходячий труп. Задолго до того, как Вейгел пустил в ход кулаки и окурки. Так мог бы выглядеть портрет Дориана Грея, будь Грей дамой. Порок, отпечатавшийся на костистом лице. Левый глаз, испепеляющий визитеров злобой. Правый вовсе отсутствовал, потерянный давным-давно. Петра бросило в дрожь при виде ухмылки, которой одарила его скованная фамильяром ведьма.
– Посмотри, – пробормотал Гонщик.
Стену позади женщины покрывала серо-коричневая пушистая гадость. Она перебралась и на потолок и образовала над пленницей рисунок, отдаленно напоминающий иллюстрацию из учебника по анатомии: общее строение кровеносной системы. Прихотливый чертеж, удивительным образом совпадающий с положением израненного тела, словно плесень росла внутри теоретического отражения Пандоры на потолке и не выходила за контуры силуэта.
Петр подумал об одинокой смерти: трупы, покуда запах гниения не привлечет внимание соседей, истекают разжиженными тканями и оставляют после себя отпечатки. Плесень выглядела так, будто на потолке кто-то разлагался. Она смердела.
Петр сделал осторожный шаг к источнику вони и грибка. Старое чудище из славянского фольклора покинуло мумию и поселилось в женщине, сожрав личность.
– Прости меня, – прошептал Петр, обращаясь к пленнице. И хотя он стоял перед главным своим врагом, страх притупился. Сжимая рукоять девятимиллиметрового SIG Sauer, Петр видел перед собой измученную долговязую женщину, стремительно разрушающуюся оболочку. Но совсем другим зрением он видел также мумию в откопанном ящике.
– Я тебя остановлю, – произнес Петр, обращаясь к плесени, покрывающей кладку и потолок.
Пандора склонила голову к острому плечу, прислушиваясь, и втянула ноздрями воздух.
– Возьми. – Гонщик порвал целлофан и подал Петру разрезанные пополам монеты. Петр положил пистолет на стопку поддонов и подошел вплотную к Пандоре.
Кем она была? О чем мечтала, кого любила, во что верила, до того как столкнуться с Одноглазым Богом? Понимает ли она, что здоровяк, явившийся в подвал, – причина ее несчастий? Человек, выпустивший джинна из бутылки…
Петр коснулся пальцами подбородка Пандоры. Она тихонько зашипела.
– Тс-с…
Стараясь действовать предельно аккуратно, Петр вложил кусочек монеты в пустую глазницу. Лакуна казалась совсем неглубокой, но серебро отлично в ней уместилось. И второй, и третий кусок, и, наконец, четвертый: две монеты целиком. Пандора застыла, словно прислушиваясь к своим ощущениям. Голубой глаз следил за Петром выжидающе. Она решила сотрудничать? Но почему?
– Мята, – сказал Гонщик.
Пандора оскалила зубы – обыкновенные, без паранормального свечения, – но не отвернулась. Характерный аромат приглушил вонь Господнего хлеба. Петр покрутил листья в пальцах и погрузил шарик в глазницу.
Сколько же там свободного места?
Он дистанцировался от Пандоры, расправился, зацепив макушкой лампочку. Та закачалась на шнуре, устраивая в подвале театр теней. Свет откатился, на секунду укрыв скованную женщину тьмой, и вновь озарил поросшую плесенью кладку.
Пандора изменилась.
Петр лишился дара речи, готовый списать увиденное на игру теней. Но лапочка, качнувшись назад и снова вперед, отмела сомнения.
Женщина трансформировалась. Удлинялся ее подбородок, утончался нос, черепная коробка вытягивалась и сплющивалась. Пустая глазница ползла по лицу, как жук… она поднималась. Через бровь, вверх, нарушив все законы здравого смысла. Голова Пандоры преобразовывалась, здоровый глаз при этом буравил Петра, а губы кривились в ухмылке.
– Обруч! – вспомнил Петр и замахал рукой, не отрывая взгляда от королевы упырей. Женщина превращалась в того, кто владел ею, – в Одноглазое Лихо. Кожа утолщалась, приобретая мраморный оттенок, по ней змеились трещины старых шрамов. Молочные железы пропали. Грудная клетка выломалась килем. Петр словно смотрел допотопный хит видеопроката, фильм про оборотня. И так же, как герои того фильма, бездействовал, поглощенный непостижимым процессом.
Пандора росла, увеличиваясь в размерах. Конечности… шишки суставов… нижняя челюсть, теперь напоминающая о хищном обитателе океанского дна. Браслеты впились в запястья, ошейник – в горло. Пальцы, вдвое длиннее нормальных, распрямились. Их венчали желтые ногти. Великанша двух с половиной метров ерзала на коленях.
– Возьми! – крикнул Гонщик.
Петр выхватил у него обруч и понял: железяка, рассчитанная на человеческий череп, не охватит голову преобразовавшейся Пандоры. Отчаянье впилось клещами в сердце.
Пандора открыла огромный рот. Женские зубы выпали, как драже. Из десен и неба росли вкривь и вкось гвозди. Дыхание дряхлого пса вырывалось
