Догоняй! - Анатолий Уманский
Ну как и лейтенант из этих?
– Ты не представляешь, от чего отказываешься.
– И не хочу представлять. Я хочу только, чтобы вы оставили нас в покое.
– Я не жду, что мы станем с тобой друзьями, – произнес Дункан. – То, что я сделал вам, смывается только кровью, а это мы с тобой уже проходили. Но все-таки я спас твою жизнь после того, как ты поставил под удар мою. Ты у меня в долгу, и все, чего я от тебя хочу, это чтобы ты пару часов посидел со мной в долбаном кинотеатре.
– Я тоже спас вашу жизнь. Мы в расчете.
Лейтенант хмыкнул:
– Ты имеешь дело с прирожденным делягой, сынок, а это значит, что я всегда найду предложение, от которого даже такой маленький бука не сможет отказаться. Ты посмотришь со мною фильм, если я пообещаю никогда, никогда больше не появляться у вас на пороге?
– Напрасно я не отрубил вам голову.
– Тогда бы моя голова каждое утро прикатывалась к вам на порог, чтобы цапнуть тебя за ногу. От меня так просто не отделаешься.
Джун задумался. Может, рискнуть? Те жуткие мужчины, если верить рассказчикам, всегда до тошноты ласковы и обходительны (чего о лейтенанте точно не скажешь), да к тому же трусливы, как крысы (и это тоже не про него, чего уж там). Да и мысль о том, чтобы никогда больше не видеть этого человека и не слышать гнусного «бэби-сан», обращенного к маме, была слишком заманчива…
– Вы обещаете, что больше никогда не придете?
– Это будет нелегко, приятель. Ох, нелегко. Верь не верь, а только я успел уже прикипеть к вашей семейке. Стоял за дверью, слушал, как вы читаете, и… А, не важно. Уговор дороже денег. – Лейтенант грустно улыбнулся и поднял руку. – Слово офицера.
– Но как же мама? Они с Юми вернутся, а нас нет…
Дункан достал из портфеля тетрадь в кожаной обложке и карандаш. Выдернул листок.
– Оставь записку. Надеюсь, писать ты не разучился?
Кинотеатр «Суйсэн», ставший теперь офицерским клубом, достойно перенес атомную бомбардировку – лишь каменные стены почернели от копоти да пришлось заменить выбитые окна. Сейчас там крутили только американские фильмы для солдат и офицеров, но чиновники префектуры, помогающие оккупационной администрации, тоже имели право посещать сеансы. Правда, такая честь была довольно сомнительной, поскольку подгулявшие янки любили приводить своих бэби-сан и демонстративно обжиматься с ними, дабы лишний раз подчеркнуть, кто здесь победители; однако искушение прикоснуться к богатой чужеземной культуре, много лет находившейся под запретом, оказалось сильнее уязвленной гордости, и чиновники приходили снова и снова.
Джун в последний раз ходил в «Суйсэн» с отцом – на очень длинный мультфильм под названием «Божественные моряки Момотаро». Папа, не знавший, что жить ему осталось всего пару месяцев, хохотал до слез, когда Момотаро и его друзья-зверушки задавали жару трусливым британцам, а когда в конце маленькие обезьянки играли в десантников, прыгая на нарисованный мелом американский континент, он в восторге молотил кулаками по подлокотникам. Что бы он сказал, узнав, что его сын вернется сюда с врагом, янки, человеком, который творил всякие гнусности с мамой?
«Я делаю это только ради тебя, папа, – сказал Джун про себя. – Чтобы он больше никогда не приблизился к маме. Если только слово американского офицера чего-нибудь стоит…»
Смеркалось, и отсветы уличных фонарей жидким золотом мерцали на мокром асфальте. Несколько парочек околачивались у крыльца: девушки, по виду старшие школьницы, что-то щебетали своим кавалерам на таком ломаном английском, что те вряд ли хоть слово могли разобрать, но все равно смеялись, сверкая белыми зубами. Джун подумал, что американцев отбирают в армию, как лошадей, – в первую очередь глядя в зубы.
Дункан втолкнул его в тесный проулок за кинотеатром (тот самый, в котором Рин Аоки в последний раз отрабатывала свои йены, о чем Джун, конечно же, знать не мог) и забарабанил кулаком в дверь черного хода. Несколько минут спустя послышалось страдальческое оханье, и дверь с лязгом отворилась, явив обоим круглую, красную и весьма недовольную физиономию. Торчащие над ушами клочья седых волос и круглые, подслеповато моргающие глаза придавали ей сходство с разбуженным старым филином.
– Ernie! – радостно возопил Дункан. – What’s up, you old sot [65]?
– Uh-oh, Danny, – сердито заухал-заскрипел филин, – glad to see you’re okay, but why break down the door [66]?
– It’s urgent [67].
Дункан с портфелем наперевес протиснулся мимо старика, на волосок разминувшись с его внушительным пузом, и втащил за собой Джуна. В полумраке мальчик разглядел коридорчик с бежевыми стенами и узкую лесенку, ведущую, очевидно, в будку киномеханика. Эрни зачем-то выглянул в проулок, прежде чем затворить дверь и повернуться к гостям. На нем были мятые серые брюки с красными подтяжками и рубашка в полоску, которую под мышками украшали внушительные пятна пота. Ничего удивительного – духота в коридорчике стояла страшная.
– Well, Ernie, – Дункан вытер рукавом взмокший лоб, – what’s on the program today [68]?
– Uh… Something Chaplin. «Modern times», I think. – Эрни повертел толстым пальцем в пунцовом ухе, словно пытаясь прочистить голову. – Yes, like this [69].
– Wouldn’t it be better to put «Fantasia» in place of poor old Charlie? – спросил лейтенант вкрадчиво. – You know, guys don’t care what you’re show there, they just want to cuddle gals[70].
Старик задумался на мгновение, потом вздохнул:
– No, not better. Poor old Charlie lasts for less than an hour and a half, and your «Fantasia» is more than two. That’s six damn reels… By the way, what kind of boy did you bring with you?[71]
– Illegitimate son, – сказал Дункан без тени улыбки. – The kid really wants to watch this cartoon[72].
– Well, our boys want to look at Paulette Godard’s legs when she puts on roller skates, – развел руками Эрни. – Sorry, Danny[73].
Лейтенант задумчиво помял подбородок, потом просиял.
– Look, Ernie, how about three bottles of «Gordons»[74]?
– Six. – Эрни зачем-то оттянул большими пальцами подтяжки и отпустил со звонким щелчком. – One for each damn reel[75].
– Ernie, have mercy on your poor old liver. Three is enough for you[76].
– Six, – скрипнул старик.
– Ernie, for God’s
