Стивен Кинг - Исход (Том 1)

Стью, шагнув вперед, пожал протянутую руку. (Кин снова весело запрыгал вокруг Стью, не осмеливаясь, однако, возобновить свои объятия.)

— Стюарт Редмен. Не беспокойтесь насчет оружия. Я встретил не так уж много людей, чтобы стрелять по ним. По правде говоря, до вас я не повстречал ни одного.

— Хотите икры?

— Никогда не пробовал.

— Значит, пришло время попробовать. И если вам она не понравится, здесь много всяких других вкусностей. Кин, прекрати прыгать. Я знаю, тебе не терпится возобновить свои дружеские объятия — я же вижу тебя насквозь, — но веди себя прилично. Всегда помни, что именно умение сдерживать себя отделяет высших существ от низших. Во всем контроль!

Благородная натура собаки, к которой были обращены эти призывы, одержала верх, и Кин улегся у ног хозяина, часто дыша. На его морде сияло нечто вроде широкой улыбки. По собственному опыту Стью знал, что улыбающаяся собака либо кусачая, либо чертовски добрая. Эта вроде бы не походила на кусачую.

— Я приглашаю вас позавтракать, — приветливо произнес Бейтмен. — Вы единственное живое существо, которое я увидел за последнюю неделю. Вы останетесь?

— Был бы рад.

— А вы южанин, не так ли?

— Восточный Техас.

— Ошибся, извините. — Бейтмен хохотнул над собственной остротой и вернулся к своей акварели, изображающей деревья, росшие по другую сторону дороги.

— На вашем месте я бы сразу не садился на этот стул, — сказал Стью.

— Вот черт! Вечно все забываю. — Бейтмен изменил курс и направился к небольшому просвету в деревьях.

Стью увидел маленький переносной холодильник, стоящий в тени, с чем-то вроде белой скатерти для пикников, наброшенной на него. Когда Бейтмен откинул полотно, Стью понял, что не ошибся.

— Раньше это принадлежало общине баптистов Вудсвилла, — пояснил Бейтмен. — Я присвоил эти вещи. Вряд ли баптисты будут горевать о них. Все они отправились к Иисусу прямым рейсом. По крайней мере, все баптисты Вудсвилла. Бедняги, теперь им придется исповедоваться поодиночке. Однако, я думаю, баптистам рай покажется не таким уж восхитительным, если Всевышний не разрешит им пользоваться телевидением — возможно, там это называется раевидением, — по которому они смогут смотреть передачи Джерри Фолуэлла и Джека Ван-Импа. Нам же остается языческое поклонение природе. Кин, не наступай на скатерть. Контроль, всегда помни об этом, Кин. Что бы ты ни делал, всегда контролируй свои эмоции. Может быть, нам стоит пойти искупаться, мистер Редмен?

— Зовите меня Стью.

— Согласен.

Они пересекли дорогу и обмылись холодной родниковой водой. Стью чувствовал себя счастливым. Встреча именно с этим человеком, именно в это время казалась чем-то непреложно правильным. Ниже по течению ручья Кин плескался в воде, потом потрусил в лес, заливаясь веселым лаем. Стью проследил за ним взглядом и с удивлением подумал, что, возможно, все будет хорошо. Хо-ро-шо.

Стью не очень понравилась икра — ее вкус напоминал холодное из рыбы — но у Бейтмена были еще бастурма, салями, две банки сардин, немного привядших яблок и огромная коробка с сушеным инжиром. «Инжир очень полезен для пищеварения», — заметил Бейтмен. Пищеварение не доставляло Стью никаких хлопот с тех пор, как он выбрался из Стовингтона и пустился в путь, но ему все равно понравился инжир. Да и вообще, ел он с отменным аппетитом.

Во время трапезы Бейтмен поведал Стью, что он был ассистентом профессора социологии в Вудсвиллском колледже. Вудсвилл, как сообщил он, это маленький городок («знаменит» единственным колледжем и четырьмя бензозаправками, сказал он Стью) милях в шести отсюда. Жена Бейтмена умерла десять лет назад. Они были бездетны. Большинство коллег недолюбливали его, и чувство это было взаимным. «Они считали меня безумным, — сказал он. — Некая доля правды в их предположениях не способствовала укреплению наших взаимоотношений». Он воспринял эпидемию супергриппа хладнокровно, потому что теперь у него появилась возможность считать себя вышедшим в отставку и рисовать сколько душе угодно, а он всегда мечтал об этом.

Разделив десерт (торт «Сара Ли») и протягивая Стью его долю на бумажной тарелке, он сказал:

— Я ужасный художник, просто никудышный. Но я сказал себе, что в этом июле нет на земле художника-пейзажиста лучше, чем Глендон Пэкуод Бейтмен, бакалавр гуманитарных наук, магистр гуманитарных наук и изящных искусств. Дешевый трюк эгоиста, зато лично мой.

— А Кин и раньше был вашей собакой?

— Нет — ведь это было бы очень странным совпадением, не так ли? Я думаю, Кин принадлежал кому-то из жителей города. Я видел его пару раз, но так как я не знал его клички, то взял на себя смелость дать ему новое имя. Кажется, он не возражает. Секундочку, Стью.

Бейтмен быстро перебежал дорогу, и Стью услышал, как нош Глена хлюпают по воде. Он сразу же вернулся, штанины его брюк были закатаны по колено. В каждой руке он нес упаковку из шести банок пива.

— Это нужно было пить во время еды. Какой же я рассеянный!

— И после еды это будет как раз кстати, — успокоил его Стью, — Спасибо.

Они открыли банки, Бейтмен поднял свою.

— За нас, Стью. Пусть дни наши проходят в радости и счастье, ум наш будет удовлетворен и не болит поясница.

— Аминь.

Они чокнулись и выпили. Стью подумал, что никогда еще пиво не было таким замечательным на вкус и, возможно, никогда уже не будет.

— А вы не очень-то многословны, — сказал Бейтмен. — Надеюсь, вы не считаете, что я танцую на могиле мира, образно говоря.

— Нет, — ответил Стью.

— Я всегда относился к миру с предубеждением, — продолжал Бейтмен. — И спокойно признаюсь в этом. Мир в последней четверти двадцатого столетия обладал, по крайней мере для меня, всей прелестью восьмидесятилетнего старика, умирающего от рака кишечника. Говорят, обычно эпидемии поражали народы цивилизованного Запада на стыке столетий — многих столетий. С тех пор мы облекаемся в траурные одежды, посыпаем голову пеплом и начинаем стенать: о Иерусалим… или Кливленд, как в данном случае. Танец смерти пронесся по мировой сцене конца пятнадцатого века. Бубонная чума — «черная смерть» — косила человеческие жизни в конце четырнадцатого. Коклюш — в конце семнадцатого и первый известный взрыв инфлюэнцы — в конце девятнадцатого. Мы настолько привыкли к самому понятию — грипп, нам это вообще кажется самой обыкновенной простудой, так что никто, кроме историков, даже не догадывается, что сто лет назад его просто не существовало.

Именно в последние три декады каждого столетия появляются религиозные фанатики, предоставляющие факты и доказательства того, что Армагеддон близок. Конечно, такие типы встречаются во все времена, но именно к концу столетия их ряды, кажется, просто разбухают… и огромное количество людей воспринимают их всерьез. Появляются чудовища. Аттила, Чингисхан, Джек-потрошитель, Лукреция Борджиа, Чарльз Менсон, Ричард Спек и Тед Банда в наше время, если хотите. Ученые, даже более странные, чем я, выдвинули гипотезу о том, что люди западной цивилизации нуждаются в основательной чистке, и обычно это оказывается приуроченным именно к концу столетия, чтобы человечество могло встретить новый век очищенным и полным оптимизма. А в данном случае нам подсунули сверхврага, и если хорошенько подумать, то во всем этом есть глубокий смысл. Мы не просто входим в новое столетие, мы стоим на пороге нового тысячелетия, золотого века. — Бейтмен задумался — И теперь я думаю о том, что действительно танцую на могиле мира. Еще пива?