Сефира и другие предательства - Джон Лэнган

Олбани и Нью-Йорке и знал города, расположенные между ними; нетрудно было представить, что возвращение в места юности способно всколыхнуть в нем самые разнообразные воспоминания. И вот сюжет рассказа начал вырисовываться. Оставался главный вопрос: в чьем доме парили воздушные шары? Я снова представил своего злодея – огромного неповоротливого человека, чью прежнюю профессию – торговля оружием, мне подсказал другой фрагмент из истории того края, остров Баннермана [85] на Гудзоне, мимо живописных руин которого мчатся поезда к Гранд-Сентрал и обратно. Баннерман, владевший островом, действительно торговал оружием, начав свой бизнес с покупки излишков, оставшихся со времен Гражданской войны США, и их перепродажи. Вследствие некой малопонятной травмы Генри Джеймс не участвовал в военных действиях (в отличие от двух его братьев, отличившихся на войне), и было интересно познакомить его с человеком, который зарабатывал деньги на оружии, с помощью которого война велась. Не могу точно сказать, откуда взялась молодая пара, с которой в начале рассказа разговаривает мой Джеймс, но эти люди дали ему возможность рассказать о себе и своей жизни (и мне – вставить ссылку на врача, который фигурирует в одном из романов Джеймса), а когда выяснилось, что они направлялись в тот же пункт назначения, что и он, появились дальнейшие возможности для развития сюжета. В ряде рассказов Джеймса молодые герои имеют дело с писателями и художниками старшего возраста; я подумал, что было бы интересно перевернуть этот сюжет, а также сделать из моего писателя более физически активную фигуру, чем его «оригинал». (Мне очень понравился образ Генри Джеймса в роли героя плаща и шпаги.) «Справку», которой завершается рассказ, можно отчасти назвать попыткой придать моему главному герою большего отождествления с писателем, но за годы, прошедшие с момента публикации рассказа, он вырос из «маскировки» для Джеймса в самостоятельного художника, и в недалеком будущем я надеюсь вернуться к нему и его творчеству.

«Цветение». Для всех, кто читал примечания к моему предыдущему сборнику, рассказ, названный впоследствии «Цветением», был первым, который я представил Эллен Датлоу для ее антологии «Лавкрафт освобожденный». В то время произведение называлось «Самое прекрасное, что ожидает нас всех» – его я позаимствовал из стихотворения моего коллеги из «Сани Нью Палтц» Денниса Доерти. История берет свое начало в инциденте, подобном тому, с которого начинается рассказ: когда я ехал на юг по трассе Нью-Йорк Стэйт Трувей, на бордюре, рядом с разделительной полосой автострады, заметил термоконтейнер. В отличие от персонажей рассказа, я не остановился, чтобы рассмотреть его, но увиденное показалось мне достаточно странным, чтобы запечатлеться в памяти, и когда Эллен предложила мне принять участие в ее антологии, посвященной Лавкрафту, это стало, пожалуй, второй идеей, пришедшей мне в голову. (Первой было желание сделать с Лавкрафтом то, что я сделал с По для антологии Эллен «По», а именно – написать рассказ, в котором биография писателя переплетается с элементами его художественной литературы. Однако в тот раз я решил отказаться от такого подхода, поскольку не хотел повторяться.) Пока мой главный герой не заснул, первоначальный вариант рассказа в значительной степени совпадал с напечатанным здесь. Однако впоследствии они расстались. В первом варианте рассказа, когда главная героиня понимает, что ее муж съел содержимое термоконтейнера, она обнаруживает его на кровати – туловище его вскрыто, причудливое существо, словно жуткое дерево из кошмарного сна, поднимается из его груди, рассекая воздух длинными ветвями. Хуже того, муж как будто наслаждается происходящим, бормоча: «Какая красота…» (Мне кажется, что на рождение образа дерева, вероятно, повлияла картина Майкла Уэлана, написанная для рассказов Лавкрафта издательства «Дель Рей», на которой изображено голое дерево, ствол которого сплошь состоит из кричащих лиц.) Реакция Эллен на этот рассказ была менее чем восторженной. Эллен напомнила мне, что в ее описании произведения, которое она искала, не упоминалось никаких щупалец, и мое жуткое дерево было для нее слишком уж «щупальцеобразным». Она попросила меня дать ей неделю или две на раздумье, но я запаниковал и сказал, что отзываю рассказ с публикации и напишу для ее антологии другой. Им стал «Город собаки», который для текста такой длины вышел слишком близко к сроку выхода антологии, хотя Эллен в конце концов опубликовала его в сборнике «Лучшие страхи года». Тем временем я решил, что рассказ, которому я дал название «Самое прекрасное, что ожидает нас всех», нуждается в доработке. Странное раскрытие сюжета показалось слишком внезапным, слишком необоснованным (что, признаться, настолько понравилось моему хорошему другу Лэрду Баррону, особенно название, – что он использовал его в качестве названия своего третьего сборника [и последующего рассказа]). Когда С. Т. Джоши спросил, есть ли у меня что-нибудь для второго тома серии «Черные крылья», который он редактировал для издательства «ПС Паблишинг», я решил внести существенные изменения в сюжет. Я наткнулся на статью о раскопках Гебекли-Тепе в Турции, в которой обсуждалась недавняя коррекция даты места найденных артефактов с 4000–5000 гг. до н. э. до удвоения этого значения, что делает его намного старше, чем, скажем, пирамиды, и возбуждает множество увлекательных вопросов об истории человечества. Приблизительно в то же время я читал о Седне, одном из группы транснептуновых объектов, в которую входит Плутон [86]. Это примерно в три раза дальше от Солнца, чем Нептун, карликовая планета, поверхность которой необычно красного цвета. Объединение этих двух открытий показалось мне повествовательным приемом, весьма характерным для Лавкрафта, и когда поиск событий, происходивших одновременно со строительством Гебекли-Тепе, привел меня к теориям, касающимся исчезновения народа Кловис в Северной Америке, в частности, одна (по-видимому, довольно спорная) гипотеза, связывающая это исчезновение с атмосферным взрывом кометы, я почувствовал, как элементы моей развернутой истории скользят на свои места, складываясь в единую картину. (Все дело в этих непостижимых понятиях и пространствах – будь то время, космос либо то и другое.) Развивались события и в отношении героев рассказа. В предыдущей версии сюжета действия мужа были в значительной степени отделены от действий жены: он съедает странный предмет, а она позже обнаруживает, что вследствие этого он жутким образом преобразился. Мне пришло в голову, что история вышла бы намного интереснее, если бы жена стала частью трансформации, которая мне представлялась как «цветение», – у меня появилась бы возможность описать, на что был похож такой опыт, так сказать, изнутри. Я уже рассказывал об этом в предисловии к предыдущему сборнику, но, пожалуй, стоит повторить: когда меня просят написать что-либо связанное с Лавкрафтом, неизбежно я обнаруживаю, что прибегаю к исследованию именно «домашних», семейных ситуаций. В соприкосновении возвышенного и интимного есть нечто такое, что весьма