Темные проемы. Тайные дела - Роберт Эйкман
«Генри и Маргарет Сойеры», значилось на их рождественских открытках с адресом в мелком городке графства Чешир, который и на городок-то не тянул – скорее уж на раздавшуюся в размерах манчестерскую коммуну.
Визитка Генри Сойера сообщала, что он способен «сдвинуть землю», хотя близкое знакомство с этим человеком не обличало в нем ни мощь Атланта, ни ум Архимеда, ни даже волю к сотрясению мира, каковая имелась у Маркса или, скажем, Гитлера. А уж если вам на глаза попадалась желтая спецавтотехника, пребывавшая в его ведении – парк громоздких машин, отмеченных клеймом «СОЙЕР» и способных хоть в одиночку укатать в бетон целый взвод солдат, – на ум невольно приходил вопрос, реально ли способен столь невзрачный человечек держать подобных монстров под контролем.
Маргарет Сойер старалась знать о рабочих делах мужа как можно меньше – и, как и многие другие зажиточные манчестерские женушки, стремилась реализовать себя как домохозяйка. Ее тоже окружала техника – на кухне, в ванной, в гостиной; измельчающая, сушащая, чистящая, – но куда более мелкая и безобидная. Предполагалось, что этой технике надлежало освобождать время для ухода за детьми – парой девочек и одним мальчиком, – но что хорошо в идее своей, не всегда работает без накладок на практике. Едва ли Маргарет могла рассчитывать на какое-то более исключительное, чем у других манчестерских женушек, счастье, но лишь однажды ночью в Швеции ей удалось отбросить без остатка навязчивую мысль о собственном несчастье. Но и прежде несчастной она точно не являлась – просто женщина, непригодная ни для первой, ни для второй из означенных крайностей. Можно сказать, она была из тех, кто не верит, что эти самые крайности существуют.
Сойерам пришлось отправиться в Совастад, в восточную часть центральной Швеции, где через горы строили большую, широкую, опасную и дорогую дорогу в Норвегию. Так как он должен был пробыть там как минимум неделю, шведы, неизменно гостеприимный народ, предложили ему взять Маргарет с собой. Те шведские жены, у кого не было собственной карьеры, могли бы позаботиться о ней в течение дня, проследить, чтобы она хорошо провела время. Маргарет, конечно, согласилась – и в итоге все сложилось хорошо. Никто за всю ее жизнь так о ней не пекся, и никогда раньше ее дни не были такими насыщенными и бодрыми. В среде более состоятельных шведов бытовала могучая, неутомимая круглосуточная учтивость, от которой она совершенно отвыкла – и от которой к концу недели устала до чертиков, хотя и не признавалась в этом даже самой себе: раньше, в Чешире, она верила, что именно такого обращения ей катастрофически недостает. Генри тоже как-то подувял, и даже признался ей, что считает шведских бизнесменов и методы ведения бизнеса очень трудоемкими.
– И чем они моложе, тем хуже, – добавил он. – Такие проницательные и хваткие – запрягают тебя, как мула, а потом разворачивают и преподают тебе урок о британском империализме и о том, что не так с нашими больницами. Поди пойми, как с такими быть.
Маргарет, несмотря на всю эту социальную бурю, не находила Совастад оживленным городом. Он раскинулся вдоль берега огромного черного озера, считавшегося самым большим не только в Швеции, но и в Европе; высокие горы на западе закрывали путь солнцу в середине дня, отчего улицы плавали в полумраке, а озерная вода смахивала на гуталин. Говорили, что озеро было настолько глубоким, что его невозможно было измерить, и что, как это частенько бывает в подобных обстоятельствах, в его недрах обитает огромный и страшный монстр неизвестного зоологии вида и происхождения. В краеведческом музее была выставлена уйма изображений этого монстра. Трио шведских дам, все – выряженные не в пример лучше ее самой и уж точно получше сохранившиеся, потащили ее в этот самый музей, где им был, похоже, досконально знаком каждый экспонат, что в Манчестере и представить было нельзя. На гравюрах позднего Средневековья монстра изображали с выпученными глазами, болтающимся языком и густыми не то усами, не то водорослями, опутывающими пасть. В пособиях по натурфилософии XVIII века его внешний вид упростился до чего-то вроде стандартной геральдической змеи в стиле барокко. Столетие спустя, с развитием научного подхода, местное население прибегло к самым ужасным варварским приемам, намереваясь изловить и убить чудовище; все ловушки, сооруженные для такой цели, были достоверно продемонстрированы, а шведки до мельчайших подробностей объяснили, как эти штуки должны работать. Маргарет даже порадовалась, услышав, что желанная дичь не попалась ни в одну из них.
– Значит, существо до сих пор живет в озере? – спросила она, не в силах выговорить настоящее шведское имя озерного монстра.
– Дети вам скажут, что да, – ответили шведские дамы.
Озеро на самом деле было названо в его честь, как они объяснили: «Орм», что значит «змея». Такое шведское слово, близкое к английскому «worm» – «червь», Маргарет могла освоить. Высокая тесситура[104], присущая этому языку, ей была совершенно недоступна. Как бы то ни было, в путеводителе по региону, попавшемуся ей позже, было написано, что озеро получило свое название из-за змееподобной формы, с длинными заводями, которые, как щупальца, оплетают гору.
Совастад, заключила Маргарет, был слишком мал для того, чтобы удержать марку собственных амбиций. Шведы довели каждую городскую черту до совершенства – все было красиво спроектировано, полностью функционально, но этому великолепию не хватало в первую очередь населения, способного развеять доминирующий дух природной дикости и запустения. К половине четвертого дня становилось ясно, что все это сообщество втянуто в постоянную борьбу с жестокими силами природы, как какая-нибудь эскимосская колония. В городе имелись все удобства, но они напоминали удобства авиабазы накануне войны не на жизнь, а на смерть. Маргарет не думала, что существует лучший способ адаптироваться к опасным скалам, грозящим камнепадами, и бесконечным суровым зимам, о которых часто говорили в шутку, но при этом на удивление мрачно. Вне всякого сомнения, шведы творили здесь чудеса, но чувство напряжения было всепроникающим. Возможно, только
