Догоняй! - Анатолий Уманский
Но все равно что-то точило душу, и перед глазами снова и снова вставало обугленное дерево на берегу.
– Я подожду его, мамочка, хорошо? – предложил он. – Тебе надо поспать.
– Не могу. Акико все время снится. Просыпаюсь – а ее нет!
Но в конце концов, прождав еще час или больше, мама все же вернулась в дом, легла рядом с Юми и почти мгновенно заснула.
Джун сидел на крыльце, подставляя лицо ночному ветру. Он думал об Акико, которая умерла в своей колыбельке, окруженная любовью и заботой, а не на полу с разбитым черепом и вытекающими мозгами. Дункан не позволил этому случиться. Дункан остановил Годзу, чуть не задушившего маму. Дункан собрал для них хворост. Дункан кусал маму за грудь. Дункан обещал принести консервы. Дункан ударил его ногой.
Джун обхватил голову руками, пытаясь выдавить назойливые мысли. Потом встал и тихонько прошел в лачугу. Мама спала с Юми в обнимку, постанывая во сне. Он склонился над ними, слушая их дыхание.
– Акико, – еле слышно пробормотала мама. – Акико.
Он сглотнул комок в горле и снова вышел на крыльцо. Постоял немного, а потом сорвался с места, да так, что земля брызнула из-под сандалий.
Он был у самого моста, когда массивный силуэт отделился от перил и шагнул навстречу. Джун вскрикнул, налетев на него с разбегу. От удара воздух со свистом вырвался из груди. Отлетев, мальчик упал на спину.
– Какая встреча! – Рожа Горо, украшенная новой черной повязкой, заслонила лунный свет. – А я как раз за тобой. Куда торопишься, Серизава?
– Я… я… – Он хотел сказать «я передумал», но вспомнил о ноже у Горо на поясе. – Я только хотел узнать…
– Экий ты нетерпеливый, Серизава, – ухмыльнулся Горо, будто единственным своим глазом мог видеть Джуна насквозь. – Было рисково, но мы справились. Он даже не успел выхватить пушку. Все ради тебя, Джу-тян. Ну как, готов пролить американскую кровь?
Сердце Джуна оборвалось. Значит, все. Лейтенант у них в руках. Еще вчера это известие привело бы его в восторг.
– Я… я, кажется, ногу вывихнул. – Он осторожно пощупал лодыжку. – Ой, как больно!
– Я могу ее вылечить, Джу-тян. – Одним неуловимым движением Горо выхватил нож и поднес к лицу Джуна. Лезвие хищно блеснуло во мраке. – Знаешь, может, Тэцуо ты и нравишься, но меня ты со своими девчачьими ручонками всегда бесил, – доверительно сообщил Горо. – Тебе хоть раз приходилось ими работать, принцесса Сакура? Мы с Кентой с пяти лет ходили с отцом на промысел!
– Я ри-рисовал… – пролепетал Джун, пытаясь отползти. Горо тут же прижал его рукой к земле, словно кот мышонка. Мелкие камушки впились мальчику в спину, но ладонь Горо была грубее. Не успевшие зажить порезы на груди отозвались саднящей болью.
– «Я ри-рисовал»! – тоненьким голоском передразнил Горо. – Голову отрубить врагу – это не карандашиком водить по бумаге. А скажи мне, Серизава: почему кто-то с детства должен как проклятый вкалывать, пока ты сидишь в теньке и ри-рисуешь? Почему Тэцуо ставит тебя выше нас с Кентой? Почему твое смазливое личико не обгорело, а? – Он повернул голову так, что свет луны упал на изрубцованную половину лица, а потом схватил Джуна за волосы и поднес нож ближе. – Чем ты лучше нас, а?
– Ни-ничем…
– Ответ не-неправильный, Се-се-серизава. Ты хуже нас. И, если ты подведешь Тэцуо, а я в этом не сомневаюсь… Помнишь, как он разделал ту девку?
– Я… я… – Джун стучал зубами. – Я не подведу…
Горо нехотя убрал руку и выпрямился. Джун поднялся на дрожащие ноги. Бросив на него исполненный презрения взгляд, Горо сунул нож обратно в чехол и вразвалочку пересек мост. Джун плелся следом.
– Рин, – пробормотал он, когда они проходили мимо сгоревшей вишни.
– Что? – обернулся Горо.
– «Ту девку» звали Рин. Вы с братом хорошо знали ее.
– Американская подстилка, вот как ее звали, – бросил Горо. – Так же, как твою мамочку. А ты весь в нее. Надеть платьишко – вылитая пан-пан.
Джун не кинулся на него лишь потому, что не сомневался: Горо только того и ждет. Злоба, исходящая от него, казалась физически ощутимой, как ядовитый жар «пикадона».
– Этот гад чуть не задушил Тэцуо, – пробормотал Горо, обращаясь скорее к самому себе. – Схватил за глотку и не отпускал, даже когда Кента дал ему по башке. Тэцуо легко мог воткнуть нож ему в печень, но хотел взять его живым. Для тебя! – Он оглянулся на Джуна через плечо. – Почему, Серизава?..
И тогда Джун наконец понял, за что братья Харада так его ненавидели. В глазах Горо горела дикая, звериная ревность. Неотесанный, лишенный воображения, он боготворил Тэцуо так же, как еще недавно Джун, да только проникнуть в голову своего кумира никогда бы не смог. Горо родился чернью, и даже сотни «пикадонов» не хватило бы, чтобы снести незримый барьер сословных предрассудков, отделявший его от Тэцуо, барьер, который возводился веками, когда еще прадеды их прадедов не появились на свет… И Джун, такой же простолюдин, как и они, разрушил этот барьер в несколько движений карандаша. Для братьев Харада, потерявших все, что было им дорого, Тэцуо стал огнем, горящим в равнодушной холодной тьме; они вились вокруг него, как мотыльки вьются вокруг керосиновой лампы, бестолково колотясь о стеклянный колпак, но лишь Джуна Ясима подпустил к себе, лишь ему дозволил сжечь крылья в своем ослепительном сиянии.
Как им было не возненавидеть его?
Джун даже пожалел бы Горо, кабы не грязный его язык.
– Тэцуо даст мне все, что я попрошу, – произнес он, с удовольствием отметив, как губы Горо дернулись в зверином оскале. – Может, я попрошу у него твою башку, если ты еще хоть слово скажешь о моей маме…
– Сперва сам отсеки башку янки, Серизава! – прошипел Горо. – Ну, пошевеливайся!
Над пустырем висела ватная тишина, бурьян чуть заметно колыхался, серебрясь в лунном свете. Тэцуо, положив руку на рукоять меча на поясе, ждал их у стены своего дома, рядом с тенями матери и сестры. Черный силуэт сливался с темнотой, лицо и руки белели призрачными пятнами.
Он подошел к Джуну, отодвинув Горо, и внезапно заключил его в объятия. Джун не обнял его в ответ, но и вырваться не пытался – просто стоял, свесив руки, чувствуя, как сердце Атомного Демона бешено колотится под тканью черного гакурана. Тэцуо отстранил его и с горделивой улыбкой оттянул
