Глен Кук - Покоритесь воле Ночи
– У вас послание от королевы? – спросила она.
– Да, – отозвался брат Свечка.
– Нам от нее много вестей доходит. Думаю, ничего нового в вашем послании не будет. Но Изабет сказала – вы будете говорить от ее имени. Думает, мы доверим вам решение, которое послужит на благо Коннека.
– Нет-нет, Сочия… Графиня… Нет! Я такой древний, что сотворение мира застал. Я очень стар! Мне нужно отдохнуть. Чудо еще, что Господь не призвал меня во время этого путешествия.
– Он вас не призвал, потому что знает: вам еще предстоит работа.
Кедла хихикнула.
– Эти люди меня провожали, – сказал монах. – В основном это хорошие люди. Хотя вот этой матери с младенцем не помешало бы пообтесаться.
Сочия широко улыбнулась Кедле, и Кедла улыбнулась в ответ. Начальник телохранителей что-то прошептал графине на ухо, и она сказала:
– Я ее знаю. Вместе зимовали в Альтае. Кедла, у тебя уже двое детишек. Значит, либо Сомс объявился, либо ты поняла, что он такой не один на свете.
Лицо Кедлы омрачилось, но она кивнула:
– Объявился. Снова меня обрюхатил, а потом подставился под стрелу. Сам король Арнгенда его укокошил. Заслуженное возмездие, да еще и ирония судьбы.
– Ха! Ты знаешь, что тебя называют Цареубийцей? Так ты мне еще больше нравишься. Но я завидую! Жаль, не мне удалось такое. Ну, может, когда-нибудь потом. Арнгендцы так и будут сюда являться, пока не покончим с Анной Менандской.
Брат Свечка смерил Сочию пристальным взглядом. На что она намекает?
– Графиня, – сказал он, – некоторые из моих спутников почти так же стары, как я сам, и все мы притомились в пути. Да еще дождь снова собирается.
Последние десять дней то и дело шел дождь. Атмосферные фронты не шли в Коннек, как обычно, с берегов Родного моря, но спускались с северо-запада, принося с собой грозы и иногда даже суровые ветры и град. Очередной знак: мир меняется.
– Ты, ты и вы – останетесь со мной, – принялась раздавать приказы Сочия, указывая на Гатора, Кедлу и брата Свечку, – нужно поговорить. Мартин, Джоселин, отведите остальных в приготовленное мною жилище.
– У Кедлы дети, и надо их… – заикнулся было брат Свечка.
– Пусть возьмет с собой, – сказала Сочия и всмотрелась в маленький отряд, почти всех его участников она помнила по Альтаю. – Все как один еретики. Вас я помню: мы в горах сидели. А вот тебя не помню.
– Эскамерола, с вашего разрешения, ваша светлость. Я в Альтае не была, родители не стали уезжать из Каурена.
– Родня? Кузина? Понимаю. Идем с нами, поможешь Кедле с детьми, – решила Сочия и посмотрела на маленького Раульта. – Памятуя, какие испытания ему выпали в младенчестве, вырос он крепким малышом.
Брату Свечке показалось, что Эскамерола вот-вот растает. Девушка была как две капли воды похожа на Кедлу.
– Не бойся, – сказал он ей, – графиня ест на обед только арнгендцев да церковников.
Сочии это замечание не понравилось, и она выместила неудовольствие на своих телохранителях, а те лишь обрадовались.
Было очевидно, что графиню тут боготворят.
После нескольких часов, проведенных в Антье, брат Свечка понял, что за время его отсутствия Сочия сделалась объектом поклонения у молодых солдат. А еще понял, что сам Антье живет теперь одной лишь войной. Бесконечная война против врагов графа Реймона и Коннека превратилась в основное дело горожан – мужчин, женщин и детей. Все до последнего человека прониклись ужасной и трагической решимостью: да, зло уничтожит Антье, но то, как город сражался, навсегда останется в людской памяти. Еще тысячу лет, поминая всех тех, кто бьется с тьмой за правое дело, будут поминать и Антье.
Насколько удалось разузнать брату Свечке, никто эту доктрину не проповедовал, она сама сформировалась у горожан, сплотившихся среди этого кошмара.
– Ночь создала человека, а человек создает Ночь, – пробормотал монах.
Он опасался, что сейчас в Антье зарождается своего рода пророчество и люди, воображая собственную судьбу, творят ее.
Сочия привела их в ту же уютную комнату, где они беседовали во время прошлых визитов монаха. Слуги принесли еду и напитки. Кедла и Эскамерола занялись малышами, а брат Свечка и Сочия пересказывали друг другу вести.
– Когда я понесла, у меня изменился взгляд на жизнь, – вдруг огорошила старика Сочия. – Я лучше стала ценить то, чему вы пытались все эти годы меня научить. Я все еще не согласна, но теперь понимаю, что вы имели в виду.
– Небеса торжествуют!
– Слышу в вашем голосе неприкрытое ехидство.
– Возможно. Возможно, я потерял веру, потерял всякую способность верить.
– Просто себя жалеете, потому что реальный мир вас не отпускает. Только вы преспокойно устроитесь в своей удобненькой тепленькой вере, как вдруг кто-нибудь вроде меня раз – и огрел вас по физиономии реальностью, будто холодной дохлой рыбиной.
– Что-что?
– Много месяцев репетировала эту фразу, а как сказала – вышло совсем не так хорошо.
– Очень даже хорошо, дитя мое. Думаю, какой бы ни была наша изначальная вера – пожалуйста, если угодно, назови любую, – во времена, подобные нынешним, единственная осмысленная философия – это отчаяние.
– Вот еще! Чушь какая! Мои родные были ищущими свет, и мои братья, упокой Господь их душу, никогда не теряли веры, но и оружия не складывали. Совершенный, я совсем не понимаю, что говорю. Может, мне бы лучше родиться тысячу лет назад, когда поражение было неизбежно, а мера величия определялась тем, насколько яростно сопротивляешься этой неизбежности.
– Покоритесь воле Ночи.
– Что-что, совершенный?
– Твои слова описывают то, как видели мир почти все люди до появления Аарона Чалдарянского. Не важно, что думает, делает и ощущает отдельно взятый человек, боги все равно поступят как им вздумается. Покорись воле Ночи, и тебе не так крепко достанется.
– Я говорю о неповиновении, совершенный, а не о покорности, – возразила Сочия. – Бейся до конца.
– Уверена, вы тут вдвоем веселитесь вовсю, – вмешалась Кедла, – но зачем нас всех сюда притащили?
Брат Свечка посмотрел на Кедлу и Эскамеролу: у обеих на коленях сидел ребенок.
– Сочия, она права.
– Ага. Ладно, старик, расскажите мне о своем путешествии. Поведайте, чего хочет королева и что вы сами об этом думаете. А вы, барышни, поправляйте, если сочтете нужным. Я ведь, хоть и люблю совершенного, хорошо знаю, через какие толстые очки он смотрит на мир.
Целый час брат Свечка пересказывал ей свою историю. Дважды вмешивалась Кедла, а Эскамерола не проронила ни слова – баюкала маленького Раульта, пока тот не заснул.
– Не знаю, когда вернется Реймон, – пожаловалась Сочия. – Может, когда покончит со всеми захватчиками. Скорее всего, подоспеет как раз к рождению первенца. Пока доверил здешние дела мне. Так что, совершенный, говорите начистоту. Зачем Изабет вас послала? Чего ей надо?
Брат Свечка достал бумаги и сказал то, что ему поручили сказать. Сочия не ответила. Монах уже чуть не падал от усталости и попросил отпустить его.
– Благодарю вас, совершенный, – кивнула графиня. – Вас разместят в обычной вашей келье. Ступайте.
И она принялась болтать с Кедлой о житейских делах вроде грудного вскармливания и родов.
Через три недели после брата Свечки в Антье приехал граф Реймон. Был он не слишком весел. Силы главнокомандующего в боевом порядке покинули Коннек, с ними сбежали и члены Конгрегации. Не осталось больше врагов, некого было пытать и вешать, разве что нарушающих общественный порядок смутьянов.
Реймон Гарит не очень понимал, что ему делать теперь, когда нет врагов.
37
Люсидия, Большая война
Кампанию Индалы по объединению каифатов Аль-Минфета и Каср-аль-Зеда прозвали Большой войной. Аль-Суль Халаладин вряд ли мог пожелать себе лучшего военачальника, который прикрывал бы пути сообщения: Нассим Ализарин сделал так, что мимо Тель-Муссы не мог пройти ни на восток, ни на запад ни один караван, ни один отряд разведчиков, пожелавших шпионить за Шамрамди. На засевших в Гериге арнгендцев наседали каждый день, хотя ша-луг и приходилось опасаться их юного предводителя. Анселин Менандский показал себя яростным, хитроумным и упорным воином и отвечал ударом на удар.
Постепенно Нассим Ализарин проникся к мальчишке уважением.
Арнгендцы и дринджерийцы с люсидийцами постоянно и поочередно выставляли патрули, каждый надеялся вынудить противника совершить ошибку. Гора одержал чуть больше побед: юность Анселина нет-нет да и давала о себе знать, и временами он уступал нетерпению.
В то лето с юга шли не слишком утешительные вести: Гордимер нажил на собственную голову неприятности из-за своего образа жизни и дурного нрава (который становился все дурнее) и растерял дружбу многих приближенных, но не утратил своего военного гения, делавшего его смертельно опасным противником.
Тайная сила Гордимера заключалась в том, что он никогда не проигрывал сражения, если стоял во главе войска или отряда. Еще мальчишкой в школе неутомимых отроков Лев ни разу не уступал в поединке товарищу ша-луг; став молодым офицером, успешно выполнял все задания и всегда возвращался домой со своим отрядом.
