Самая страшная книга 2025 - Юлия Саймоназари
Она взяла его за руку и потянула к себе. Марк сунул фонарик в обрезок трубы, торчащий из стены сейнера, забрался в раковину и лег на ослизлую мягкую мантию. Женщина-устрица нависла над ним и стала нежно гладить его по щекам, губам, лбу, волосам… Он смотрел в ее огромные выпученные глаза и тонул в их люминесцентном сиянии, словно рыбешка, парализованная ядом.
Женщина-устрица окутала Марка мантией, прижалась к его паху полными грудями и принялась елозить ими вдоль члена. Ее мягкие и невесомые движения постепенно набирали силу, пробуждая в Марке сладострастный жар, от которого тело покалывало мириадами иголочек, будто его облепили морские ежи.
Ее ласки становились грубее и быстрее, приближая Марка к пику наслаждения. И от предвкушения надвигающегося экстаза у него перехватило дыхание, онемели пальцы и глаза закатились под веки.
Марк выгнулся и замер. Мышцы скрутило судорогой, семя вплеснулось в мантию женщины-устрицы, и шквал невыразимых ощущений, каких он прежде никогда не испытывал, обрушился на него, подобно цунами. Он задрожал, стуча зубами, и обмяк.
В объятиях морской девы чувства Марка остыли, мысли заледенели, страхи канули в бездну, память притупилась, тревоги ушли. Он лежал, перемазанный ее слизью, равнодушный, холодный, апатичный.
Солнце подобралось к горизонту. Медные лучи золотили море, невозмутимое и равнодушное ко всему бренному. Безветрие словно лишило остров дыхания. Тишина раздулась куполом медузы и поглотила мир.
Марк сидел на палубе, привалившись спиной к стене рубки, и разглядывал свои руки. Бархатистая гладкая кожа отливала едва заметным перламутром и пахла морем и устрицами. Он чувствовал себя обновленным, сильным, несокрушимым и… отрешенным. Память выцвела, эмоции высохли, душа очерствела. Мир потерял смысл, да и жизнь потеряла смысл. Теперь он хотел только обладать Ею.
Послышались скрип металла и шаркающие шаги – по трапу поднимался дед. Походка его утратила твердость, лицо пожухло, прежний колючий блеск в глазах померк. Он весь скукожился, но все еще бодрился. Хотя ему явно не хватало объятий женщины-устрицы.
– Сходил тут, гребешков набрал, – примирительно начал старик, взойдя на палубу. – Ты, кажется, любил их маленьким?
Марк не ответил.
– А помнишь, как мы вместе сделали воздушного змея и запускали его на утесе?
Марк снова промолчал. Дед подозрительно сощурился и спросил:
– С тобой все в порядке?
– Лучше не бывает.
– Ты это… Давай не дуйся на старика. Ну повздорили… Всяко бывает.
Марк встал, схватил деда за руку, посмотрел в его тусклые глаза и сказал:
– Я знаю, как ты добываешь жемчуг.
Он выгреб из кармана горсть жемчужин и высыпал их в широкую старческую ладонь.
– Опять ходил в мою каюту?!
– Нет. Спускался в машинное отделение.
Дед, переменившись в лице, отбросил ведро с морскими гадами и замахнулся. Жемчужины выпали из его ладони и часто застучали по истертым половицам палубы.
– Сучонок!
Он попытался ударить внука, но Марк без труда перехватил его руку и намертво сжал ее:
– Слушай сюда. Я не уеду, нравится тебе это или нет. Хочешь – проваливай, хочешь – оставайся. Мне все равно. Но эта тварь внизу теперь моя!
Отпихнув деда, он пошел к машинному отделению.
Его догнал надрывный вопль:
– А-а-а-а!
Не успел Марк обернуться, как дед прыгнул ему на спину и крепкой рукой оплел его шею, зажав ее в сгибе локтя. Он закрутился, пробуя сбросить старика, но тот вцепился в него, точно спрут, не давая ни шанса. Отрезанный от воздуха, Марк засипел. Перед глазами расплывались темные круги. В ушах звенело. Тело наливалось слабостью. Он оступился, потерял равновесие и рухнул на спину. Дед крякнул – руки расцепились.
Резкий вдох обжег легкие Марка. Пошатываясь, он быстро поднялся и приготовился бить.
Дед распростерся на груде металла, срезанного в машинном отделении. Он тихо простонал:
– Она моя! – И попытался встать, опираясь на руки. Из его спины вылез окровавленный штырь. Не удержавшись, старик завалился на бок и замер.
Марк смотрел на растекшееся красное пятно на кофте деда, на рубиновые капли, что срывались с намокшей ткани, и, держась рукой за саднящее горло, выдавил:
– Сволочь.
* * *
Графитовые линии плавно ложились на бумагу, складываясь в мальчика с вьющимися волосами. Он сидел на краю раковины гигантского моллюска, и женщина-устрица гладила его по голове. Вокруг поднимались округлые своды пещеры, а их отражения рябили в тонком зеркале воды.
Хлопнула дверь, зачастили шаги. Глеб оторвал карандаш от бумаги и посмотрел на лестницу. Марк спустился на нижнюю палубу с полными ведрами угля. Он поставил их у печи, открыл топочную дверцу и закинул в пылающее жерло пару лопат антрацитовых камней. После снял тулуп и зашел на камбуз.
– Чай будешь? – предложил Марк из-за стены.
– Давай, – ответил Глеб. – Как там наверху?
– Штормит.
– Черт! – раздосадованно буркнул старик.
Марк сел за стол рядом с Глебом, поставил перед ним горячую кружку чая и спросил:
– Что рисуешь? Опять то же самое.
– Чаще других дней вспоминаю и проклинаю тот, роковой, когда ты вошел в эту чертову пещеру. Сам бы я в жизни туда не сунулся из-за…
– …из-за боязни подземелий, – повторил Марк в один голос с Глебом. – Помню.
– Прости, каждый раз пересказываю тебе одно и то же, будто в силах что-то изменить.
– Если тебе так проще, валяй. Меня не напрягает.
– Не проще. Просто бичую себя за то, что не уследил за тобой и ты нашел Синеглазку. Будь я тогда рядом, ты бы в жизни там не оказался. Увел бы тебя, и дело с концом. Ты ж ведь ее зов расслышал из самых подземелий, а мне с такого расстояния их песни что мертвому припарки – малость тугоух. – Глеб немного помолчал, потом тяжело выдохнул и спросил: – Она меня простила?
– Что?
– Аня… За то, что бросил их с матерью…
– Мама простила. А вот бабушка…
– Ну, та бы никогда не простила. Гордая.
– Даже в то лето, когда меня домой привезли чужие люди, а ты перестал выходить на связь, – с обидой сказал Марк, – мама тоже тебя простила. Я говорил ей, что ты спутался с жемчустрицей. А она решила, что у тебя тут женщина поселилась, и не хотела вам мешать.
– Бедная моя девочка. – На глазах Глеба навернулись слезы. – Уезжай. Иначе всю жизнь будешь прозябать здесь один. Как я.
– Я же сказал: это больше не обсуждается! – В глазах Марка вспыхнул гнев, на скулах заходили желваки.
– Извини. – Глеб отступил и чуть погодя сказал: – Поздно
