Догоняй! - Анатолий Уманский
– Тогда вспомни человека, который причинил боль твоей семье, – молвил Тэцуо. – Я могу тебе описать его, если ты забыл. У него светлые волосы и глаза как льдинки. Ростом под метр девяносто, широкие плечи, загорелый. Его зовут Дэн Дункан, лейтенант Дэн Дункан.
Джун сел, отбросив одеяло:
– Откуда ты…
Ясима снисходительно улыбнулся:
– Я же Атомный Демон, помнишь? Ладно… Я поболтал с госпожой Мацумото, которая видела его с твоей мамой. У таких сплетниц глазищи совиные и память не хуже. Я навел справки, нашел парня, который работает у янки истопником, тоже очень сметливый, постоянно подслушивает, о чем они треплются. Говорит, больше всего на свете Дункан любит кино, виски и женщин. Японцев не считает за людей, но в совершенстве владеет японским. По вероисповеданию католик. Командование от него не в восторге. Неплохо для начала?
Джун молчал, переваривая услышанное.
– И ты… правда сможешь его убить? – произнес он наконец.
Улыбка Тэцуо стала шире:
– А ты, Серизава? Мы с Кентой и Горо добудем его для тебя, и ты вот этим мечом снесешь его белобрысую голову с плеч, хочешь?
Джун больше не думал о Рин и других жертвах Тэцуо. Сейчас он мог думать только о лейтенанте Дункане.
Мы хотим, чтобы ты нам спела.
Бледная задница, ходящая ходуном.
Пей, бэби-сан, пей!
Луч фонаря, направленный маме в лицо.
Становись на четвереньки.
Смятая банкнота на полу.
Он заскрипел зубами, запрокинул голову, загоняя обратно рвущийся из груди вопль. Выдохнул:
– Когда?..
Тэцуо снова пожал плечами:
– День, неделя, месяц, год… Рано или поздно он окажется здесь.
– А если не получится?
– Тогда я подстерегу его где-нибудь на улице и воткну нож в печень. Раз плюнуть.
– Лучше я, – тихо сказал Джун. – Научишь меня обращаться с ножом?
Тэцуо радостно засмеялся.
Они расстались на берегу реки, у черного сожженного дерева, того самого, под которым в муках умерла Рин. Сумерки дышали прошедшим дождем, лучи закатного солнца косыми стрелами рассекали обрывки туч, и напоенная влагой земля чавкала под ногами.
Вручив Джуну бутылку молока (гораздо большую, чем та, что он украл и потом раскокал), Тэцуо проговорил:
– Послушай, Серизава…
– Что?
– Ты бы не мог в другой раз, ну, нарисовать меня? С мечом в руке. Чтобы, если я умру… если проиграю войну… от меня на земле хоть что-то осталось.
Опустив голову, Джун пробормотал:
– Я не могу, Тэцуо.
Ясима нахмурился:
– Ты здорово нарисовал Сатоми и Фудзивару.
– А больше не рисую.
– Но почему?
– Не лежит душа.
Тэцуо пристально посмотрел на него, потом просветлел лицом:
– Ты прав, Джун! Сейчас время других картин и других историй. Тех, что пишутся кровью.
Оставшись один, Джун стянул майку через голову, бросил ее на землю и стал яростно разматывать бинты. Единственное, что он готов был принять из рук Атомного Демона, – это голову с соломенными волосами. И еще молоко для сестренки.
Он спешил домой, на ходу сдирая повязки. Бинты в пятнах крови летели в реку, извивались в воде белыми змеями. Пусть раны снова кровоточат! Он бы сорвал с себя и шорты, да не бежать же домой голым…
Уже совсем стемнело, когда он распахнул дверь лачуги.
– Мамочка! Юми! Я дома!
Юми выкатилась навстречу, обхватила его за ногу, прильнула дрожащим телом.
– Братик! Бра-атик! Где же ты пропадал!
Мама сидела у очага спиной к нему, прижимая к груди Акико. Она как будто вовсе не удивилась, увидев его полуголым, с грудью в порезах. Лишь промолвила равнодушно:
– А, вернулся наконец…
– Мамочка, пожалуйста, прости меня! – Джун протянул ей бутылку. – Я правда не хотел… Смотри, я принес молоко для Акико!
– Не нужно ей больше твоего молока.
Бутылка в руке налилась тяжестью. Он вдруг понял, что Акико до сих пор не издала ни звука, хотя должна бы криком кричать от голода.
Он заглянул через мамино плечо. Увидел бледное личико, усеянное лиловыми пятнами, приоткрытый ротик и синюшный язычок между беззубых десен. Глаза Акико были закрыты, словно она спала, но, коснувшись ее щеки, Джун ощутил липкий противный холод, будто до куска мяса дотронулся.
Бутылка выскользнула из пальцев и разлетелась вдребезги. Ненужное молоко разлилось по полу, поползло в щели. Встреча с Тэцуо, его пламенные речи, обещание мести – все стало пустым, неважным теперь, когда аист с черепашкой отпрянули от Акико. Он закричал, завыл в голос, ударяя себя кулаками по голове, и Юми вторила ему, причитая сквозь слезы:
– Бедная Акико! Бедная, бедная наша сестренка!
9. Разрушители миров
Той ночью дождь зарядил с новой силой.
Гром гудел без умолку, будто черти-громовики по случаю кончины Акико упились на небесах саке и в хмельном угаре лупили в свои барабаны. Ветер остервенело тряс хлипкие стены лачуги. Река шипела под тугими хлесткими струями. Вспышки молний выхватывали из мрака оливково-черные волны, катящиеся внахлест в клочьях белой пены.
Джун стоял в дверях, глядя на реку и жмурясь, когда ветер швырял ледяные брызги ему в лицо. Если Ота снова выйдет из берегов, как тогда, в сентябре, им не поздоровится. Конечно, он унесет Юми на плечах (при условии, что не навалится один из проклятых приступов), но вдруг мама не захочет спасаться? Обеих ему не вытащить…
Он закрыл дверь и устало опустился на тюфяк рядом с дрожащей Юми.
– Бра-атик, мне страшно, страшно! – тянула сестренка; ее глаза блестели в свете одинокой свечи.
Мама замерла на коленях, положив руку на край люльки и глядя на Акико, словно взглядом хотела ее оживить. Для нее сейчас не было ни разгула стихии, ни Джуна, ни Юми.
– Все будет хорошо, Юми-тян, – сказал Джун, обнимая сестренку. – Вот увидишь. Ничего больше не случи…
БАБАХ!
Конечно, это ударил гром. А вовсе не дверь распахнулась с грохотом. И не стоял перед стеною дождя лейтенант Дэн Дункан, держась за притолоку и улыбаясь, точно старый друг, по которому все успели соскучиться. Судьба не бывает так изощренно жестока.
Джун забился в угол, потянув за собой Юми. Заморгал, надеясь, что лейтенант исчезнет. Но тот по-прежнему стоял на пороге, облепленный мокрым хаки, в соломенных волосах искрились капли воды. Снова с бутылкой «Сунтори» в руке. Он зубами выдернул пробку, сплюнул через плечо и сделал большой глоток.
– Доброго вечера, бэби-сан! Приютишь, пока дождь не кончится?
Судя по его заплетающемуся языку, эта бутылка была за вечер не первой.
