Сефира и другие предательства - Джон Лэнган

«русскую рулетку» достаточно часто, и вот пришло время нашей удаче оставить нас. Не могу сказать, что так уж желал стать отцом, но и не отвергал этой идеи. Наши дискуссии о том, как в таком разе нам жить дальше, не продвинулись дальше «будем надеяться, что этого не произойдет». Мы оба были сторонниками «за выбор» [73], но я рассматривал это как вариант, но не как неизбежность, и меня поразила стремительность, с которой Соня приняла решение. У нас произошла… не то чтобы ссора, но довольно жаркая дискуссия, которая свелась к тому, что она заявила, что не готова и что это, в конце концов, ее тело. Меня удивило, насколько сам был недоволен ее решением, но я не видел, что еще мог сделать, кроме как подчиниться ему и предложить Соне посильную поддержку. Я давно признавал и утверждал, что «антиблаго» абортов необходимо для предотвращения еще большего зла, связанного с нежелательными детьми. Однако необходимость претворять в жизнь собственные слова оказалась испытанием, которого я не ожидал. За две недели до возвращения Сони в Центр планирования семьи я то и дело спрашивал ее, нет ли для нас иного выхода. Нет, отвечала она, и абсолютная уверенность в ее ответе лишь побуждала меня спрашивать снова и снова. К моменту операции она решила, что не хочет, чтобы я ее сопровождал, но попросила Сару, свою подругу, провести ее мимо группы протестующих. Позже она провела остаток того дня и весь следующий в постели – спала или лежала молча. Я приносил ей стаканы с водой, спрашивал, не хочет ли она есть, не могу ли что-нибудь предложить, но ей хотелось лишь одного – отдохнуть.

– Вот почему мне пришлось пройти через это, – подытожила она, когда официант поставил перед ней чашку кофе.

Соня и в лучших обстоятельствах не чувствовала себя готовой к рождению ребенка, а уж в сложившихся – какой еще у нее был выход? Она ведь уже употребляла, когда забеременела. Если это еще не нанесло вред плоду, это было лишь делом времени, поскольку она не могла не продолжать колоться до конца беременности. И в такой ситуации она не желала участвовать, решив, что лучше покончить с этим как можно скорее, чем ввязываться в длительный, затяжной процесс, равносильный пытке. Хотя все это дело прошлое, я едва не взялся спорить, едва не спросил: «А как насчет попыток остановиться, завязать? А как насчет попыток очиститься? А как насчет того чтобы рассказать мне правду и мы бы подумали, что сможем сделать вместе – как пара?», но я сдержался. Мне казалось, что знаю, какой услышу ответ: «А что если я не была уверена, что смогу перестать колоться? Что если я не была уверена, что хочу этого?», да и вообще – что сделано, то сделано. «Оставь», – сказал я себе.

Когда с обедом было покончено и счет оплачен, мы отправились пешком в квартиру. Соня взяла меня за руку:

– Что будет дальше? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она. – Честно скажу: мне уже хочется завязать с этим.

– Правда?

– Правда. Кайф восхитителен, не пойми меня неправильно, он все еще прекрасен, но вот все остальное – то, что он сделал со мной, что он сделал с нами… вынести это очень трудно. Скажу банальность, но я нахожусь на той стадии, когда мне надоело чувствовать себя больной и уставшей, понимаешь? Вижу некоторых людей, которые занимаются этим дольше меня, эти мужчины и женщины, они же как призраки – я их так называю, героиновые призраки, – и я знаю, что скоро стану одной из них. Хотя… может, уже и стала. Это… Знаешь, мне страшно. Мне страшно до ужаса, когда подумаю, какой она для меня будет – попытка бросить. И я могу представить, каково оно – быть чистым, потому что я была такой раньше, и не так уж давно, я просто не могу представить, как этого достичь…

– Есть люди, с которыми ты могла бы поговорить – люди, которые этим зарабатывают на жизнь, профессионалы.

– Ну да, есть. Я просто не знаю, как это сделать.

– Я могу помочь тебе.

Она остановилась:

– Ты серьезно?

– Конечно. Как же я могу не помочь?

– Я подумала… после всего, что рассказала тебе… я вроде как решила, что на этом у нас с тобой все.

– Не стоит думать за других, – сказал я. – Если ты вправду хочешь завязать, я хочу тебе помочь.

– Даже не верится, – в ее глазах заблестели слезы. – Я не верю тебе…

– А ты поверь, – сказал я. В тот момент я и сам верил в это.

IV

Через два дня я уехал.

Утром, сообщив на работу, что болен, я занялся масштабной уборкой квартиры, очистил холодильник от банок с заплесневелыми остатками, вынес пакеты с мусором на помойку, с помощью губки и обжигающе горячей воды расправился с горой грязной посуды в раковине, «Лизолом» и «Кометом» выдраил ванну, подмел пол и вообще навел порядок. Пока я оттирал руки, саднившие оттого, что не стал натягивать лежавшие под раковиной резиновые перчатки, я почувствовал, что колеблюсь, оказавшись между двумя противоположными и непримиримыми вариантами действий. Согласно одному из них, я продолжал жить, как и прежде, оставаясь с Соней – в то время как она будет пытаться справиться со своей зависимостью, – работая над тем, чтобы распутать клубок, в который превратились наши жизни, и придать им ту форму, в которой мы могли бы жить дальше. Во втором же варианте я сбежал, бросил свою девушку и нашу совместную жизнь ради… Ради чего? Не знаю, просто чтобы сбежать. Первая перспектива казалась мне тяжкой невыносимо, вторая – душераздирающей. Я включил радио, настроенное на KUSC [74], в поисках музыкального сопровождения к моей уборке – какой-нибудь симфонии европейского композитора девятнадцатого века, плавные обволакивающие «приливы» и «отливы» мелодий которой отвлекут меня от маячившего передо мной выбора. Ведущий объявил особое «угощение» своих слушателей – «анти-анти-оперу» венгерского композитора Дьёрдя Лигети «Великий Мертвиарх» [75], которую он предоставит нашему вниманию в течение последующих двух часов в полном объеме, без перерывов. За исключением фрагмента, использованного Кубриком в 2001, с музыкой Лигети я не был знаком, но послушать было бы любопытно. Начавшись с аранжировки духовых, призванной имитировать автомобильные гудки, пьеса перешла к голосам с минимальной инструментальной поддержкой, дуэт сопрано сменился соло тенора, чье пение вдруг застряло в повторяющемся смехе. К первому тенору присоединился второй. Я не смог разобрать, на каком языке