Лорел Гамильтон - Пляска смерти
Я повернулась к нему, к его лицу, все еще расплывающемуся в глазах, будто у меня мозги еще не совсем хорошо работали.
— Ardeur уйдет, — прошептала я.
— Я просто не знаю, что случится, потому что то, что ты делаешь сейчас, вообще невозможно. Только истинная смерть должна быть способна освободить тебя от моих меток. Поскольку такой попытки никогда никто не делал, я не знаю, каким будет ее исход.
Голос его был ровен, пуст, будто говорил он о чем-то незначительном.
Я попыталась подумать над его словами, но даже мысли были вялыми. Что это со мной не так? Я в истерике, вот что не так.
И только пришла эта мысль, как я стала успокаиваться. Лучше мне не стало ни на капельку, но вернулась способность мыслить. Это уже улучшало ситуацию. Я подумала об освобождении от ardeur’а, и эта мысль мне понравилась. Я подумала насчет освобождения от меток Жан-Клода и всей этой метафизической неразберихи. Моя жизнь снова будет принадлежать мне, и это тоже звучало хорошо. Подумала, что в моем теле буду только я, как Жан-Клод сказал. Только я, одна, снова. Одна снова. У меня случился миг почти восторженной ностальгии по прежней жизни, когда я еще не набрала столько народа. Мысль о приходе в пустой дом не казалась ужасной, она казалась… отдохновенной.
Мика прикоснулся к моему лицу, повернул снова к себе. Наконец-то я его ясно видела, и кошачьи глаза стали очень, очень серьезными.
— Ничто из того, что случилось, не стоит того, чтобы за него умирать, Анита.
Я подумала, что он о Дамиане, потом сообразила, что нет. Я не только потому похолодела, что хотела разорвать триумвират. Это был единственный способ освободиться: один из нас должен умереть. Могла ли я вырваться на свободу? Может быть. Умерла бы при этой попытке? Может быть. Такая мысль должна была меня пугать, но не пугала, и вот это пугало. Звучит глупо, сама понимаю, но меня пугала не мысль, что могу умереть, а мысль о том, что эта мысль меня не пугает. Глупо, но правда.
Нет, я должна получше действовать, Иисус, Мария и Иосиф! Должна.
Ричард обнял меня крепче, все свои шесть с лишним футов тепла и мускулов обвил вокруг меня.
— Анита, пожалуйста, не надо, не делай этого!
Очень теплым было его дыхание у меня на волосах, почти горячим.
Я посмотрела на него, на его лицо в дюймах от моего. Глаза его были полностью карими, полны теплоты, заботы, эмоций.
— Ты будешь свободен.
Он покачал головой:
— Не настолько сильно я хочу свободы.
— Правда?
— Слишком высокая цена. Не покидай меня — вот так.
Он прижал меня поближе, отросшие волосы щекотали мне лицо. Я зарылась в теплый, сладкий аромат его шеи, но знала, что это ложь.
Я прижималась к нему тесно и близко, как только могла, лицом зарывалась в теплое сильное тело, и это было чудесно, это было так правильно, но я знала, что все совсем не так. Слишком мы оба упрямы, чтобы так было.
Я снова плакала и не очень понимала почему. Выплакивала свои горести в теплоту его шеи, все «могло быть», «надо было», «было бы»… Обертывалась вокруг него, рук, ног, всего, цеплялась за него, льнула и рыдала.
Чья-то рука гладила мне волосы, голос говорил:
— Ma petite, ma petite, опусти щиты, впусти нас снова.
Я повернула голову на голос, цепляясь за Ричарда. Взглянула в это лицо, в эти полночно-синие глаза. Он гладил мне щеку, и этого было мало. Что уж я там с собой ни сделала, но огородила себя плотной стеной. Поскольку я не пыталась сделать это целенаправленно, то сейчас не знала, как сделать, чтобы этого не было. Как сделать, чтобы не было произошедшей аварии?
Я попыталась объяснить это так:
— У меня голова ослепла. Я ничего не чувствую метафизического. Я не хотела вас всех отрезать.
Теперь я знала, что я переживу то, что сделала, а остальные? Я потянулась к Дамиану — даже когда он лежал в гробу мертвый, я его ощущала, могла ощутить. И ничего. Страх захлестнул меня волной, и вся теплота, что я снова обретала, хлынула прочь на этой волне страха.
Я схватилась за полу Жан-Клода:
— Не чувствую Дамиана! Совсем, совсем не чувствую!
— Надо взломать твои щиты, ma petite. Надо вновь пробудить твои силы.
— Да, — кивнула я.
— Я твой мастер, Анита, и мои метки держат меня за твоими щитами. У нас мало времени, чтобы помочь Дамиану. Я бы попросил тебя позволить Ашеру и Реквиему помочь тебе сломать щиты.
— Не понимаю.
— У меня нет времени объяснять, но это не важно на самом деле, кто из нас разобьет эти новые и более мощные стены, важно лишь разбить их. Тогда твоя сила выйдет на свободу и найдет Дамиана.
Я хотела спорить, но пустота на том месте, где был Дамиан, напугала меня. Я кивнула:
— Делай.
— Сперва ты должна снять крест.
Я не стала спрашивать, откуда он знает, что на мне крест. Реквием опустил меня немного, чтобы я смогла руками расстегнуть цепочку. Жан-Клод отступил, недалеко, но достаточно, чтобы не дотронуться до него нечаянно. Я опустила крест с цепочкой в подставленную ладонь Ричарда.
Когда его рука сомкнулась на кресте, я встретилась с ним взглядом.
— Положи его в ящик столика, — сказала я.
Он кивнул:
— Чтобы не светился.
И я кивнула. В этот момент я созналась себе, почему давно уже не ношу креста. Нет, у меня лежит крест в наборе охоты на вампиров, но ношу я его редко. В постель, но… а, черт. Я все ждала, что крест начнет светиться, когда я что-нибудь делаю. Все ждала, что засветится от каких-нибудь вампирских способностей, унаследованных мною от Жан-Клода. И то, что осталось от моих нервов, не могло это выдержать.
Ричард потянулся через кровать, выдвинул ящик, аккуратно положил в него крест и задвинул обратно. Вернулся и снова оказался на коленях передо мной.
— Я столько времени и сил потратил, чтобы не пускать тебя в свои мысли, в сердце, и теперь будто пустота у меня внутри. Я старался изо всех сил с тобой порвать — дурак я, дурак! Это как пытаться порвать с собственной рукой. Жить без нее можно, но калекой.
— Ты чувствуешь Дамиана? — спросил Жан-Клод.
— Жан-Клод, я могу чувствовать вампира и с крестом на шее, для моей некромантии это безразлично.
— Сделай мне одолжение, — сказал он.
Я сделала ему одолжение — и покачала головой.
— Пусто, будто его и нет. — Страх я сумела загнать внутрь, но он трепетал у меня в животе, покалывал кончики пальцев. — Уже поздно? Боже мой, только бы не было поздно!
А про себя я добавила: «Не делай так, что я его убила».
Глаза Жан-Клода стали источать голубизну, пока наконец зрачки и белки не потерялись в сверкающей, глубокой синеве его силы. Я сидела на кровати, в нескольких ярдах от него, сила его росла, заполняя глаза огнем, а я ничего не чувствовала. Уж хотя бы моя некромантия должна была его ощутить, если не вампирские метки. Случалось мне ослепнуть парапсихически, ослепнуть головой от потрясения или болезни, но никогда в такой степени. Может быть, я потому не могла ощутить Дамиана, что никого вообще ощутить не могла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});