Лорел Гамильтон - Пляска смерти

Я стала качать головой — снова и снова.

— Мы не можем себе позволить, чтобы я сегодня сломалась.

Он вздохнул:

— Хотелось бы когда-нибудь, чтобы был момент, когда ты могла бы сломаться, если захочешь.

Я увидела в его глазах непролитые слезы.

— Не плачь, — попросила я.

— А почему? Кто-то из нас один должен.

Он отвернулся, и первая слеза скатилась по его щеке.

Я схватила его за руку, переползла по кровати, прижала к себе. И тут, как я и знала, я сорвалась. Я рыдала, вопила, цеплялась за него и сама себя за это ненавидела. Слабачка, чертова слабачка.

Глава тридцатая

Где-то посреди этого срыва я поняла, что меня держат еще чьи-то руки, не только Микины. Я отталкивала их, наполовину вырывалась, наполовину цеплялась сама, будто не могла решить, хочу я, чтобы меня не трогали или чтобы не отпускали. Услышала истерический голос: «Не хочу… Не могу, не могу!», поняла, что голос этот мой, но все равно не могла перестать.

— Не могу я!.. Этот ребенок, тесты, ardeur, не хочу, не хочу новых мужчин, хватит с меня, хватит!

Потом слова сменились всхлипываниями, наконец и они прекратились. В конце концов я просто затихла в их объятиях, слишком усталая, чтобы шевелиться, чтобы протестовать. Потому что где-то посреди всего этого Ричард прижал меня к себе, к своему телу, и я ничего больше не чувствовала, только как он держит меня. Ничего, ничего не чувствовала и была рада. Слишком много у меня было последнее время чувств, слишком много.

— Ее энергия ощущается по-другому, — сказал он, и голос звучал дальше, чем должен был. Он высок, но я-то лежала у него на коленях, не так далеко.

Чьи-то еще ладони ощупали мои руки, лицо, плечи. У меня закрывались глаза, открывать их не хотелось, не хотелось никого видеть. Никого из них.

— Ей холодно.

Голос Жан-Клода, рука его убралась от моей щеки.

Да, холодно, мне было очень, очень холодно. До самой сердцевины, будто никогда уже мне не согреться. Руку задел мех, и я открыла глаза, увидела склонившегося у постели Натэниела. Лицо его все еще было этой незнакомой смесью человеческого лица и леопардовой морды. Один раз, один раз было это лицо надо мной, когда мы любили друг друга. Всего один раз.

Чьи-то руки тронули мое лицо, повернули посмотреть на Ричарда и Жан-Клода. Руки, их руки, по обе стороны моего лица. Такие теплые руки. Не сразу я поняла, что обе руки теплые. Неужто Жан-Клод столько силы набрал на Огюстине, что до сих пор теплый на ощупь?

Их лица расплывались у меня в глазах, как я ни щурилась.

— Вы оба теплые, — шепнула я.

Ричард заговорил медленно, тщательно выговаривая слова, будто боялся, что я их не пойму.

— Анита, ты на ощупь холоднее Жан-Клода.

Я нахмурилась, пытаясь навести глаза на его лицо. Почти удалось, но у меня будто внимание рассеялось перед тем, как я смогла их заставить слушаться.

— Что-то не так. Не так.

По-прежнему шепот, а ведь я говорила вслух.

— Да, — сказал он, — что-то не так. — Он глянул на Жан-Клода: — Я не чувствую ее. Она у меня на руках, а я не чувствую ее энергии.

— Она отдаляется от нас, — сказал Жан-Клод.

— Отдаляется — что это значит? — спросил Ричард.

— Я думаю, ma petite пытается разорвать связи, привязывающие ее к нам.

— В смысле — разорвать триумвират?

— Oui.

— А она это может? — спросил кто-то.

— Анита сможет сделать все, что захочет, — произнес рычащий голос Натэниела.

— Не знаю, возможно ли это, но знаю, что она пытается, — сказал Жан-Клод.

— Это подорвет твою власть начисто.

Голос Ашера, хотя мои глаза не могли найти его в комнате.

— Значит, так тому и быть, — сказал Жан-Клод. Я старалась разглядеть его, увидеть, как он смотрит на Ричарда. — Ричард, зачем такая трагическая маска? Ты же освободишься от триумвирата, Ричард, освободишься от меня.

— Ты знаешь, что я этого хочу, но чего это нам будет стоить? Она так холодна на ощупь.

В поле моего зрения вплыло лицо Жан-Клода.

— Ma petite, сбрось щиты. Сбрось так, чтобы я тебя ощущал. Дай поделиться с тобой энергией. Ты в тревожном состоянии, ma petite.

Я покачала головой, и мир поплыл цветными полосами. Меня затошнило на миг, и тут я поняла, что больна. Больна сердцем, больна душой, всем на свете. Где-то глубоко внутри я старалась отменить все свои решения. Я старалась взять ходы назад в игре, которая слишком далеко зашла, чтобы переигрывать. Сознание мое понимало, что уже слишком поздно, но не оно сейчас мной командовало. А с подсознанием — как спорить? Как спорить с той частью собственного мозга, присутствие которой почти никогда не ощущаешь? А самое худшее — я не была уверена, что хочу спорить.

Послышался запах леопардового мускуса, и я знала, что это Натэниел, когда его голос прорычал:

— Дамиан!

Я открыла глаза; передо мной расплывалось черное пятно лица. Натэниел отодвинулся, чтобы я его видела. Я повторила за ним:

— Дамиан.

— Дамиан умрет, — сказал Натэниел.

Я заморгала. Что он сказал, я слышала, но не могла понять смысла. Наверное, мое недоумение отразилось на лице, потому что Жан-Клод сказал:

— Я не знаю, возможна ли твоя отчаянная попытка, но если она удастся, Дамиан умрет. Его кровь течет только твоей силой, Анита. Без нее твой слуга-вампир более не встанет из своей могилы. Он умрет и останется мертвым.

Я смотрела на него, и по-прежнему до меня доходили только слова.

Он сжал мне руку, сильнее, еще сильнее, до боли, но даже боль была далекой.

— Анита, я в этом буду не виноват. Если ты сумеешь совершить это чудо и освободиться от всех нас, ты убьешь Дамиана. И я не стану потом слушать оправдания, что ты не поняла. Я не приму на себя такую вину.

Он был зол, но и злость его не доходила до меня, и я была этому рада. Его злость перестала быть моей. Я могла отрезать его от себя, отрезать их всех.

Голос Мики с другой стороны:

— Разрушение триумвирата не отменит того факта, что ты беременна, Анита. Тебе все равно еще надо в больницу к двум часам. Это не отменяется.

Я посмотрела на него, хотя на это, кажется, бездна времени ушла.

— Зато уйдет ardeur.

— Ты в этом уверена? — тихо спросил он.

Голос Жан-Клода:

— Если честно, я не знаю, исчезнут ли дары и проклятия, полученные тобой от вампирских меток, если разрушится триумвират. Они могут уйти и оставить тебя такой, как ты была, когда мы встретились, одинокой и укрытой от опасностей в собственном теле, если это твое желание. Или какие-то способности у тебя могут остаться, но ты потеряешь помощь… — он запнулся, потом закончил: —…всех нас в своей борьбе с ardeur’ом.