Лорел Гамильтон - Пляска смерти

Я уставилась на него, потому что ему поверила, но кормить ardeur — это означало секс, а никогда в жизни еще мне его не хотелось меньше, чем сейчас.

Ричард сказал:

— Кормись, Анита, ты должна кормиться.

Я посмотрела на него:

— Хочешь помочь?

Он покачал головой:

— Нет, не я. У меня не настолько хорошая концентрация.

Панику перерезал голос Жан-Клода:

— Реквием, это твой час. — Он посмотрел на меня. — Если ты будешь противиться, они умрут. Убери щиты, дай его силе взять тебя. Пусть он пробудит в тебе ardeur — и питайся.

Вдруг передо мной оказалась грудь, украшенная колотыми ранами. Я смотрела в глаза Реквиема, прозрачно-синие, почти до боли яркие. Он взметнул свою силу, но я не почувствовала ничего. Он пополз по кровати — а я не заметила. Снова меня охватила паника, но уже по другой причине. Несколько минут назад я хотела остаться одна, чтобы снова была только я, но ведь я же не это имела в виду. Я взмолилась про себя, что не это имела в виду, — будто моя мысль была виновата в этом новом несчастье.

Я все еще прижималась к Ричарду, и Реквиему пришлось взять меня за руки выше локтей и вытащить из его объятий. Пальцы Ричарда скользнули по мне, и потерю его прикосновения я ощутила как удар. Как зверек, которого вырвали из гнезда и бросили в центр бури. Буря эта была из мяса и костей, и еще — глаз, пылающих, как пылал бы океан, если бы мог загореться.

Голос Жан-Клода шепнул мне:

— Отпусти, ma petite, отпусти, или все погибло.

Я отпустила. Отпустила. Отпустила — и рухнула в глубину глаз цвета морской воды, глубокой, прозрачной и холодной, где синяя тьма светится фосфоресцирующим огнем, освещая спины созданий, никогда не видевших дня.

Я плыла в холодной пустоте с тусклым светом, и голос шептал мне, и это не был голос Жан-Клода, это был Натэниел. Он не звал на помощь, он не упрекал меня, он шептал: «Люблю тебя». Эти слова эхом отдались в пустоте, и я пошла за ними, вверх, вверх сквозь холодный мрак. Холод — не то, что нам нужно, он не поддержит в нем жизнь. Нужен был жар.

Я вырвалась на поверхность из взгляда Реквиема, выпала из силы, которую позволила ему испытать. Выпала из его глаз, задыхаясь, ловя ртом воздух. Я не отпустила бы Натэниела, даже если бы ушла вместе с ним. Я потянулась к нему, ощутила, как замедляется биение его сердца. В груди саднило от необходимости вдохнуть.

Глядя в горящие глаза Реквиема, я прошептала:

— Помоги нам.

Он повернулся к Жан-Клоду:

— Я не могу ее взломать, не могу пробиться!

В прошлый раз, когда он применил ко мне свою силу, это заняло время, а времени у нас не было. Он не мог подчинить меня, но я его когда-то подчинила. Могу я вызвать его силу, включить ее? Я взмолилась, взмолилась о помощи и прошептала:

— Реквием!

Мой голос отдался в комнате, и пылающие глаза обратились ко мне.

У меня воздуху не хватало сказать вслух, чего я хочу. Я повалилась на кровать, и только его руки меня удержали. Я знала, чего я хочу, что нужно мне. Я желала этого, приказывала это и этот приказ вбила в Реквиема. Слов у меня не оставалось, и бессловесной жаждой наполнила я его. Эта жажда запылала жаром по моему телу, сбросила меня с кровати, заставила судорожно дышать. Вдруг все тело раздуло потребностью, заныло между ног. Грудь ныла — так жаждала она прикосновения, и на эту жаждущую боль откликнулся, просыпаясь, ardeur, и я обрадовалась ему, приняла его. Дверь своего самоконтроля я высадила толчком, и плевать мне было, куда она упадет.

Первыми нашел мои губы рот Жан-Клода. Я знала его вкус даже с закрытыми глазами. Он отдался на волю ardeur’а, и я питалась энергией от его поцелуя, питалась в приливе, затопившем все мое тело, в щекочущем потоке энергии. Сотни раз кормила я ardeur, но никогда еще такого не было.

Он оторвался от поцелуя, глаза заполнил полночный огонь.

— Как ты?

Я пыталась подумать, но мешал бьющийся во всем теле пульс. Я накормила ardeur, но разбухшая жажда в теле не ушла. Попыталась нащупать энергию Натэниела — он еще был здесь, еще был жив. Далекая, как сон, дрожала искра Дамиана пламенем спички на ветру.

— Еще, — шепнула я. — Еще надо.

Он кивнул.

— Я тебе дал достаточно, чтобы вернуть тебя к нам. — Он отодвинулся, я попыталась удержать его. — Non, ma petite, теперь тебе нужна пища. — Я удерживала его за шею, и он протянул руку в сторону, привлек Реквиема ближе. — Когда ты помогла ему пробудить голод в тебе, ты пробудила голод и в нем. Отвергнешь ли ты его?

Я нахмурилась, думать было трудно. И я прошептала: «Нет», — но сама не очень поняла, что это значило: нет, я его не отвергну, или какое-то другое «нет» чему-то другому?

Ладонь Реквиема погладила мою голую руку, и от одного этого прикосновения у меня запрокинулась голова, веки зажмурились, дрожа. Я знала, откуда пришел этот мой голод, чувствовала вкус его на языке, ощущала вкус его голода.

Жан-Клод отодвинулся прочь, и надо мной оказался Реквием. Такой одинокий, что сердце выворачивало. Так долго одинокий. Ardeur можно питать сексом, но дар ardeur’а больше этого. Иногда он позволяет видеть партнера насквозь, видеть его самые сильные желания, то, что ему нужнее всего, — и предложить ему это. Предложить желание его сердца и иногда даже дать именно то, что обещаешь.

На миг я так глубоко заглянула в Реквиема, что заплакала. Не своими слезами — его слезами. Он хотел снова испытать ardeur, да, но более всего нужно было ему укрытие, место, где спрятаться. Где можно было бы перестать бояться — слишком долго существовал он в страхе. В страхе, что Белль притянет его к себе и заставит страдать вечно за то, что посмел полюбить другую. Я ощутила этот страх, одиночество, потерю как удары в сердце, и в конце я сделала единственное, что могло действительно сохранить его и дать безопасность.

Я сделала его своим.

Глава тридцать вторая

Почти вся одежда слетела в вихре тел и рук, и только помню, как он вцепился руками в мой ремень и порвал его пополам, вздернув меня с кровати вверх. У меня только еще хватило присутствия разума сделать так, чтобы ремень наплечной кобуры не порвался, но сама кобура полетела на пол с обрывками джинсов и футболки. Реквием, со всей его поэзией и джентльменской сдержанностью, исчез под рухнувшим на нас ardeur’ом и силой собственной магии.

Я питалась от прикосновения его рук, ощущения прильнувших губ, осязания голой кожи, скользящей по голой коже моего тела, от тяжести его на мне. Мы с Реквиемом никогда раньше не были вместе голые, и в этот первый раз мы были с Натэниелом и Дамианом. Они знали, что я делаю, ощущали это, потому что я открыла связывающие нас метки, чтобы каждый поцелуй, каждое касание, каждое движение питали их энергией. Сердце Натэниела начало биться уверенно и сильно, но искра Дамиана все еще трепетала, колеблясь меж жизнью и смертью. Натэниел уже мог заставить свое сердце биться сам, но Дамиан — нет. Ему нужно было больше, чем эти легкие прикосновения ardeur’а. Я дошла до пункта, где могла питать ardeur малыми дозами и небольшими прикосновениями, но для полного кормления нужен был оргазм. О’кей: для полного, истинного, настоящего кормления нужны были оргазмы всех участников, но для прорыва достаточно было бы одного. И прорыв был нам нужен.