Жестянка 2 (СИ) - Денисов Вадим Владимирович
Он с неудовольствием заглянул в пустые пивные кружки и энергично покрутил рукой в воздухе, сигнализируя мальчишкам, чтобы быстро забрали и наполнили.
— Так, на чём я остановился? Да… Британцы и американцы по сути своей обыкновенные воры, мошенники и пираты, это их единственная цивилизационная цель — грабить и обманывать. А немцы не такие, как и мы. Они не воры и весьма хреновые торгаши, они изобретатели и настоящие технические прогрессоры. Германцы создали лучшее образование и науку механику в самой хитромудрой её ипостаси. С этим ты согласен?
— На всякий случай скажу «нет», — тут же ответил я. Как можно согласиться, если ещё ни черта из вываленного не успел осмыслить?
— Не говори такие слова! Сумрачный германский гений сделает не только отличное массовое оружие, но и какой-нибудь шизоидный агрегат, до которого оружейные конструкторы других стран даже под лютым кайфом не додумаются. Однако изделие это будет обладать немаловажным свойством: оно редко ломается, надёжно работает и решает возложенные на него задачи. Пусть порой дебильные... И даже если таких штукенций наклепают всего десяток на армию, они всё равно будет сделаны предельно качественно. Это позволило немцам накопить огромный запас практик и решений, которые можно реализовать позже и не раз.
— Не понял. Например?
— Возьмём перспективное оружие немецкой десантуры — автоматическую винтовку FG-42, которая должна была уметь работать и как ручной пулемёт, и как марксманская винтовка. Требование задали максимально противоречивые: стрельба одиночными с закрытого затвора и очередями с открытого, малая масса при высокой надёжности, небольшие габариты и хорошая точность. И что ты думаешь? Немецкие оружейники сумели почти всё это сваять в металле. Вундерфавля вышла адски дорогой, требовала дефицитных материалов, а склоки между Люфтваффе и Управлением по вооружениям задержали выход FG-42 в свет с сорок второго, года разработки, до сорок четвёртого, когда арийский поезд уже ушёл. Однако американскому единому пулемёту M60 стоит поблагодарить именно эту шнягу. От души.
Он схватил зубами последний кусок шашлыка и продолжил с полным ртом:
— Они «бауманцы» планеты. И роль эту очень не хотят отдавать никому со времён убийства на пароходе едва не подкупленного англичанами Рудольфа Дизеля, создания поршневых авиамоторов и первых ракет. Они хотят безраздельной власти технократов, а не спекулянтов-финансистов и ленивых южан. Другой вопрос, что финансисты не дают им это сделать... Хотят быть самыми талантливыми и работящими на континенте, и как следствие, требовать подчинения себе всех остальных бестолковых унтерменшей — вот что им нужно, вот их поляна! Но дело в том, что и мы в науку и технику могём, и тоже горазды менять мир на сто восемьдесят да учить жизни, не меньше их требуем мирового признания. На той же самой поляне, заметь! А ещё это настоящие воины, единственные в Европе. И мы воины, единственные, кто умеет их останавливать.
— Но они же к нам за ресурсами лезли… — попытался хоть в чём-то возразить я.
— Ерунда! — отрезал Мэнсон. — Если бы дело было только в ресурсах, условные «роммели» легко захватили бы всю Африку и Аравийский полуостров. Быстро и надёжно. Нет, прежде всего им нужно было устранить единственного цивилизационного конкурента — нас. А ресурсы потом. Вот и думай, Денис, сможем ли мы при таких картах и рамсах взять, да и замириться на веки вечные? Что молчишь?
— Если всё так, то вряд ли, — ошарашено молвил я. — Накопилось, люди помнят.
— Что значит если? Всё так и есть. А помнить надо, иначе сожрут.
— Кислая перспектива, Мэн.
— Ну… Не настолько уж и кислая, — чуть подобрел сосед по столику. — Мы всё-таки на новой планете колыхаемся помаленьку. Здесь ещё нет ни полян, ни восхищённых зрителей, ни папуасов. Все нынешние тёрки это инерция, эхо земной контры.
— Эх… Слушай! — вдруг осенило меня. — Нам бы дипломатов хороших хотя бы парочку, вот тогда…
— Представил? В корень смотришь, спасатель! Может, мы с тобой заявимся на эту роль, не хочешь? Не? Тогда давай наивно выпьем за будущих дипломатов из барреля. Ну и за нас, будущих победителей в очередных войнах с немцами. Это реалистичней.
Что же у него предчувствия-то такие плохие? Интуиция обострилась, или банально отыгрывает своё накопившееся раздражение? А у меня, человека с несколько большим опытом противостояний в саванне, как с натренированной опасностями интуицией?
Я вдруг почувствовал, как на беззаботный вечерний городок буквально надвигается, наползает из саванны что-то чёрное, зловещее, безжалостное. И непонятное. Тот случай из снов и фильмов ужасов, когда в тёмном туннеле, в котором ты оказался по воле сценариста, вдруг понимаешь: на тебя что-то надвигается, но не знаешь что.
Слева от нашего стола в тусклом круге света от настенного фонаря мелькнула чья-то быстрая тень. Я дёрнулся и почувствовал, как сердце резко сжалось и забилось быстрей.
— Пацанва бегает, — отмахнулся оружейник. Он помолчал, и добавил, резюмируя весьма убедительно:
— Вот такая хрень.
На этом разговор по теме закончился. Глянул на часы — уже одиннадцатый, по меркам Жестянки поздновато. С утра ждут дела, а я ещё относительно бодрый. И что делать? Плюнуть на роскошь городской расслабухи и завалиться спать? Мэнсон задумался о чём-то своём, то и дело как-то странно поглядывая на меня и постукивая пальцами по столу.
— Дай кольт посмотреть, — вдруг попросил он.
Я достал.
— Достойный ствол, жалко расставаться... Храни его как свою бессмертную душу, — толстый палец нежно погладил спусковую скобу. — Не хочешь заказать у нашего кожевника открытую формованную кобуру? Из отличной кожи, цвета «испанское седло», например.
— Да есть у нас один промысловик, который всякие штуки из кожи отшивает… — вспомнил я о Зацепине.
— Брось. Шьют многие, а формуют точно и качественно единицы.
— Принял. Будут свободные деньги, подумаю.
Несколько минут мы молча потягивали остатки пива, затем я вспомнил и спросил:
— А что ты думаешь насчёт этих таинственных пропаж молодых велосипедистов? Вроде бы уже шестеро пропали.
Пользуясь моментом, я решил позадавать вопросы, которые меня почему-то начали нехорошо тревожить. Причём здорово так тревожить, до свербения в пятках.
— Больше, семь, — уверенно сообщил оружейник. — Ты что, утреннюю газету не читал?
— Проклятье… — прошипел я с досадой. — Говорят, что пацаны эти на какие-то слухи повелись. Услышали что-то соблазнительное.
— Услышали, — с кивком согласился Мэнсон, — а может и увидели. Тут есть нюансы.
— И все они от города к Большой реке вжарили, то есть напрямки? — начал рассуждать я вслух. — На севере, положим, наша Пятисотка стоит, полигон, который всегда под наблюдением, разве что ночью… Опять же, надо форсировать Дуромой. Запросто на север не пройдёшь. Если бы они близ станции забирали чуть восточнее, то наши могли и заметить, там фермеры, спросить надо. Зачем крюка-то давать?
— Логично, но… — с каким-то скрытым намёком сказал Мэн.
— Что там может быть такое привлекательное? Ещё одна станция?
— Ничего там нет! — громогласно рявкнул кто-то рядом. — Где же ещё встретиться благородным донам, как не в пивняке у Фархада!
Теперь мы оба вздрогнули.
— Ну йоп… Дасти, ты что ли? — наконец опомнился я, вглядевшись.
И точно, над нами стоял ветеран со звучным погонялом Дасти Хилл. Сталкер со знаменитой бородой с проседью, соответствующей выбранному образу бас-гитариста американской группы ZZ Top.
— Нет, Владимир Пресняков! А я смотрю, смотрю… Ты же спиной к нам сидишь, — кивнул он в сторону недавно занятого троицей столика. — А тут темно, как в заднице. Присмотрелся, ты! Ну, а раз все знакомы, то можно и подойти... Приветствую, господин оружейник, со всем уважением.
Все поздоровались.
— Выпьешь нектару? — спросил Мэнсон, — А где Руслан?
— Спасибо, я на один скок… Руслан сидит у Волкова, дела какие-то делают. А Шкода дрыхнет без задних ног, мы тут за углом комнатку снимаем.
