Серый Дол - Николай Покуш
"Нет! Не стану! Нет!"
Он до боли в дёснах стиснул зубы, плотно сжал губы, уперся обеими руками в пол и попытался подняться, но тварь была гораздо сильнее. Она продолжала вдавливать лицо Ханриса в сочащуюся кровью, живую плоть, ожидая, когда тот сломается.
"Я не один из них!"
- Ты должен жить, Ханрис!
"Не должен, если не хочу!"
Тварь будто знала его мысли, видела его внутреннюю борьбу.
- Ты хочешь жить, Ханрис! Ты должен жить, Ханрис! Ты отец, Ханрис!
Отец. Это слово пронзило его разум иглой. Он отец. Перед глазами возник образ дочери, затем сына и Весны. Он отец. Он муж. Он кормилец и защитник. Как они будут жить без него?
- Ты должен жить, Ханрис! Ты должен есть, Ханрис! Пища и жизнь - едины, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис!
"Нет" - продолжал сопротивляться он. - "Жизнь, это не бездумное поглощение пищи. Жизнь это..."
Что? Что такое жизнь? Сходя с ума от голода и от чарующего аромата крови и плоти, которую он желал вкусить, Ханрис не смог найти ответа на этот вопрос: что же такое жизнь? И слабый голос в темноте бессилен был ему помочь.
- Ты отец, Ханрис! Ты должен жить, Ханрис!
"Но ведь я и так уже почти мёртв. Умираю. Какая разница, сгину сейчас, или спустя ещё одну зиму?"
Тварь опять прочла его мысли.
- Пища и жизнь - едины, Ханрис! Будешь есть - будешь жить, Ханрис!
"Буду есть - буду жить!" - повторил он мысленно. Значило ли это, что его недуг отступит? Разве такое возможно?
- Этот голод не утолить! - кричала женщина. - Не убивай! Лучше погибни сам!
- Будешь есть - будешь жить, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис! Грызи и пей, Ханрис! Живи долго, Ханрис! Живи вечно, Ханрис!
Можно ли было верить твари, что вещала из тьмы, суля спасение? Или стоило внимать тому голосу, что предостерегал от этого шага, тем самым предлагая смириться с неминуемой и скорой гибелью? Жизнь по чужим правилам или смерть по своим? Вот только смерть окончательна, а жизнь даёт шансы что-то изменить, бороться и побеждать обстоятельства.
"Если я выживу, значит смогу вернуться домой" - решил охотник. - "Увижу Весну. Увижу Никама и Лилейн. Что может быть важнее этого?"
Ничто на свете для Ханриса не могло быть важнее этого. Тварь права: он должен жить. Любой ценой. Не ради себя - ради них. Ради тех кого любит.
- Пути назад не будет! - голос во тьме казалось стал ещё дальше, звучал уже на грани слышимости. - Не убивай! Лучше погибни!
А вот рык твари оставался рядом:
- Грызи и пей, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис! Ты будешь жить, Ханрис! Мертвец Ханрис!
"Я не мертвец!" - буквально закричал он не издав ни звука. - "Я не мертвец. Я живой. И я буду жить!"
Губы разомкнулись, раскрылась челюсть. В рот тут же хлынул поток кровь. Зубы вонзились в плоть, и этот слабый огонёк, пылающий во мраке, вдруг угас. Ханрис больше не слышал ничьего зова или предостережения, лишь голод и желание выжить любой ценой, захватили его разум. Всё заполонил вопль заживо пожираемого существа, чью жизнь Ханрис забирал себе с неистовством и жадность.
- Ты один из нас, Ханрис! - шептала тварь, пока он сгрызал сырое мясо с костей и пил кровь.
***
Поселение Брук нельзя было назвать деревней, и всё же здесь не имелось ни бургомистра, ни шерифа, для того, чтобы правомерно именовать его городом. Местные старосты формально подчинялись управе из города находящегося в десяти лигах южнее, а фактически жили точно так, как и до того, как эти земли перешли под управление короля Марека: охотники выслеживали дичь в подгорных лесах, рыбаки ловили рыбу в бурных водах Бледной, землепашцы, составлявшие большую часть населения Брука, с утра до заката пропадали в полях, а в бревенчатых срубах, стоящих вдоль двух, пересекающих друг-друга крестом улиц хлопотали женщины и резвились дети. Своего шерифа эти люди видели всего раз в год, когда тот приезжал по осени, чтобы напомнить о призыве на военную службу в гвардию Марека, и об изменении размера годовой подати, всегда только в большую сторону. Местные роптали, бурчали, что не подряжались кормить всё королевское войско, и всё же собирали гружёные телеги и отправляли на юг, вместе с парой мальчишек, что решали попытать удачи на воинской службе, а сами довольствовались тем, что оставалось от урожая и планировали, сколько нужно будет сеять в следующем году с учётом новых сборов. Так и жили.
И всё же кое-что в Бруке поменялось с тех пор, как Марек Готхол объявил эти земли частью своего растущего королевства. И это новшество выделялось, бросалось в глаза любому проезжающему через поселению купцу что с севера, что с юга. На окраине города красовалось совсем новое и отличное от всех прочих строение, с маленькой башенкой, вонзающейся в небеса своей острой крышей, на самой вершине которой виднелась кованая спираль, в солнечные дни отражающая лучи светила, и от того будто излучающая собственный свет. То был символ веры во Властителя Циклов изображающий цикличность всего сущего.
