Сергей Снегов - В мире фантастики и приключений. Выпуск 8. Кольцо обратного времени. 1977 г.
— Не знаю…
Анна вспомнила тягучий разговор с Алексеем Александровичем тогда, в спальне, после первого свидания с Вронским, и тут же оборвала себя: "Ведь этого же не было! Это Толстой!"
Она уже другими глазами посмотрела на Глухова: усталое лицо, печальные скучные глаза — светло-карие, тонкий нос, переходящий в широкую переносицу, волосы по нынешней моде спадают до бровей, только он, вероятно, никогда не причесывается. И костюм на нем висит неуклюже, а рубашка вовсе не глажена. "Кто им гладит белье? — подумала Анна. — Ведь они говорят, что у них теперь нет прислуги. Неужели ученые сами себе гладят белье? Или им техника гладит?"
— Вы любили Анну Купцову?
— Да.
— Жаль. Я ведь вас не знаю.
— Может быть, так и лучше.
— Если вам нетрудно, покажите мне еще какое-нибудь кино, — сказала она, поднимаясь с кресла.
Две недели, пока шло следствие, доступ к информационным установкам был закрыт. Анна изъявила желание изучать нейрофизику и электронику. С ней стали заниматься Глухов и Вера. Математика ей не давалась, и ей объясняли только сущность математических и физических законов. Ей втолковали принципы ньютоновских теорий, а затем и эйнштейновской концепции. Однако на квантовой механике дело застопорилось. Анна никак не могла понять, как это электроны мгновенно скачут с орбиты на орбиту. И хотя она шутливо оправдывалась тем, что Эйнштейну это тоже не совсем было ясно, все же перед ней встала задача — серьезно заняться физикой и математикой.
Анна жаждала знаний. Она хотела войти в этот мир полноправным гражданином. У нее был диплом об окончании электротехнического института, диплом с отличием на имя Анны Купцовой, и она поставила себе целью оправдать этот диплом. Для этого нужны были годы, но это не смущало ее.
— Почему умер Федор Киян? — спросила она как-то Веру.
— Нервный шок.
— А почему у меня не было такого шока?
— Вы целый месяц были без сознания.
Анна уже знала, что она долгое время находилась в полусознательном состоянии, двигалась как во сне, пугалась всего, что напоминало ей о двадцатом веке. Ей специально сшили платья времен Анны Карениной и время от времени давали наркоз. И только когда ее нейрограмма пришла в норму, ей дали допингирующее средство, чтобы она окончательно пришла в себя.
— Почему же он умер от шока, а я — нет?
— Перегрузка наложения. А у вас старые связи были сняты биомагнитами.
Анна уже знала всех сотрудников информационного отделения, однако не могла ни с кем подружиться, — всюду eй чудилась затаенная враждебность, хотя разговаривали с ней любезно и даже заботливо.
Спустя две недели следствие было закрыто. Ввиду необычности проступка Купцовой, который в некоторых фразах заключения именовался "несчастным случаем", следственная комиссия, куда входили также представители Академии наук, постановила дело прекратить "за непредусмотрением законом категории преступления". А Глухову дали год условно с возможностью продолжать работу в институте.
Глухов пришел к Анне:
— Ваш карантин кончился. Теперь вы можете жить у себя дома.
— В одной квартире с вами?
— Если хотите.
— Что ж, поедем. Вы меня довезете?
После работы Глухов зашел за Анной, и они отправились домой. В вестибюле они задержались у застекленной комнаты вахтера, где Глухов сдал ключ от своего кабинета. Вахтером была пожилая женщина в черной официальной форме. Простое лицо вахтерши выражало открытую неприязнь.
"Я ни в чем не виновата, — думала Анна, сидя в машине и глядя на бегущую навстречу улицу. — Я ничего не помню, не знаю — значит, я не причастна к совершенному Купцовой проступку. Я — Анна Каренина!"
Они поднялись в лифте на пятый этаж, вошли в переднюю, захлопнулась входная дверь, и Анна осталась наедине с этим чужим человеком, который, как ни странно, был ее мужем. Глухов провел ее по комнатам. Современная мебель ничего не говорила о вкусах хозяев, — все было гладко, чисто и безлико: в кухне все белое, в комнатах темная полированная мебель.
— В других квартирах такая же мебель? — спросила Анна, чтобы что-то спросить.
— Такая же. Это стандарт. — Голос его звучал сухо и ровно. Он прошел на крохотную кухню.
— Можно сделать яичницу и чай. Хотите вина?
— Вы… сами готовите?
— Приходится.
Она стояла и смотрела, как он зажег газовую плиту, поставил сковородку, разбил над ней яйца, достал из холодильника высокую бутылку вина. Ужинали молча.
Из комнаты доносилась музыка, это работал приемник. Вино было легкое, но с непривычки у Анны закружилась голова.
— Будете смотреть телевизор? — спросил он.
— Скажите, когда я была здесь в последний раз?
— В тот вечер. Я был дома, а вы там, в институте. Когда вы увидели, что Киян поражен шоком, вы позвали на помощь. Врачи поначалу не разобрались что к чему. Вы приехали сюда. У нас еще не было телефона, телефон поставили две недели назад. Вы приехали за мной, и мы оба отправились в институт. Киян уже умер. Его не смогли вывести из шока, а вы были в очень плохом состоянии. Я отвел вас в камеру. Из персонала почти никого не было, и я сам включил установку. Образ Анны был рассчитан на ассоциативное усвоение, а я включил информатор на полную мотцность.
— Зачем?
— Вам было плохо. Может быть, вы были готовы к самоубийству. Я усадил вас в кресло экранирующей камеры и включил на полную мощность биомагниты, снимающие информацию. Вы сразу ожили, даже стали улыбаться. Если бы я оставил вас такой, у вас оказалось бы сознание ребенка. И я поставил в генератор кассеты с вашими записями. Я тоже действовал с отчаяния…
— Она, Анна Купцова, она любила вас?
— Иначе бы она не вышла за меня.
Ответ показался Анне уклончивым. Она сослалась на усталость и заперлась в своей комнате. Давил низкий потолок, еще больше давили вещи незнакомой женщины, которая была тоже Анной. Она стала изучать эти вещи. Может быть, это все, что осталось ей от мира. Ведь люди — люди, которые знали ее раньше, — они не приняли ее. Что ж, ведь и там, в своем мире она тоже была отчуждена. Даже княгиня Бетси отказалась ее принимать, ссылаясь… Но тут Анна опять вспомнила, что не было никакой Бетси. Все из романа. Была Купцова. Отвратительная фамилия. Почему она не взяла фамилию мужа? Да, теперь это немодно. Анна почувствовала себя в чем-то обойденной, в ней поднимался неосознанный протест. Узнать ее, эту Купцову, заглянуть во все закоулки ее души и уже тогда утвердить себя. Себя, женщину, испытавшую сильные чувства, пережившую жестокую драму любви, драму отчуждения, драму потери сына.
Она принялась методично изучать вещи, находящиеся в комнате. Она открывала ящики миниатюрного секретера, перебирала книги, рукописи. Ни одного письма! Даже записки. Ничего, что бы могло рассказать об этой женщине, когда-то владевшей ее телом, лицом, голосом, походкой. Одни рабочие записи, математические выкладки. В ящичке секретера она нашла драгоценности — какая-то мелочь: кольца и кулоны низкопробного золота с малюсенькими дешевыми брильянтами и рубинами, дешевый янтарный браслет. Неужели эта женщина, получившая ученую степень, могла надеть этот плохо отполированный янтарь? Такие браслеты могла носить только горничная. Анна перебрала платяной шкаф. Элегантные современные костюмы были сшиты из чистошерстяной материи, какую носила в ее время только прислуга. Зато такое красивое белье с топкими кружевами могла позволить себе только дама из высшего света. Очевидно, теперь все так одеваются.
И ни намека на индивидуальность!
На ковровой тахте лежал брошенный плащ. Анна подняла его. Правый карман оттягивал какой-то тяжелый предмет. Видимо, Купцова положила этот предмет в карман плаща вот этой самой рукой с удлиненными розовыми ногтями. Анна вытащила тяжелый плоский параллелепипед, сделанный из какого-то светлого металла, повертела его в руках и сунула обратно. Потом села на тахту и задумалась. А не берет ли она на себя непосильную задачу? Сможет ли она утвердить свое "я" в этом чужом мире, где за сто лет все так переменилось? Не останется ли она здесь навсегда чужой и непонятной?
Она уже знала, что та старая женщина, которая задержала ее у входа в "Юбилейный", была тещей Федора Кияна. Знала, что осталась еще вдова Кияна с пятилетней дочерью. И она, Анна, виновата в том, что девочка осиротела. Как же с этим быть?
На другой день Анна объявила Глухову, что хочет навестить семью Кияна.
— Не надо, — быстро сказал он, и его глаза блеснули.
— Я должна.
— Вы никому ничего не должны. Вы начинаете жизнь сначала.
— Нет. Я не желаю отказываться от своего прошлого, я обязана ответить за него.
— Чье прошлое вы имеете в виду?
— То, что было на самом деле.
— А если Анна Купцова хуже того, что вы о ней знаете?
— Так расскажите мне о ней!
