Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
– Да, – буркнул Сомов. – Ну-ка, Василий напрягись еще. Ты, я вижу, спец по части гипотез – Сюняеву нос утрешь…
– Легко. – сказал Вася. – Механизм-то один, но части разные. И вот эта тибетская часть предназначена для чего-то иного, нежели ящик с присосками. Скажем, так: ящик – устройство записи. Камешек – носитель информации. Информация считывается вовсе не в Тибете, а где-то там, не знаю где. Ее считывают, и – фью! – передали куда-то, не знаю куда, – Вася ткнул пальцем в потолок. – Но после передачи ее не стерли. А камешек кто-то, не знаю кто, тащит к ламам. И процесс перемещения камешка достаточно длительный. Скажем, тайными тропами, контрабандными путями, через пустыни и воды океанов. Допустим, год, полтора. Но вот он на месте. Ламы совершают ритуал, работает другая часть механизма, камешек лопается и помещается в горшочек. И впредь до особого распоряжения хранится в монастыре. Зачем? Понятия не имею. Скажем, души избранных разделили на половинки и оставили для грядущих поколений. Я думаю, Гиря не зря потерял интерес к Тибету. Он понимает, что сейчас всей нашей науки не хватит, чтобы прочитать эти камешки. Черт его знает, на каком уровне там записана информация! Тем более, что они развалились на половинки. На соответствующих половинках, скорее всего, есть метки, и тот, кто знает, как они нанесены, легко разобьет всю кучу на пары. А все прочие могут перебирать варианты до одури.
– Что скажешь, Глеб? Есть рациональное зерно?
– Есть, есть… Но все же Василий – отвратительный романтик. Тайные тропы, воды океанов… Мне претит его стиль мышления! Информация у него – "фью!", а камешек – год, полтора… Но как схема – приемлемо.
– Что-то всегда лучше, чем ничего, – пробормотал Сомов. – Да и романтизм нам, рационалистам, не помеха. Мы будем как скульпторы: высекаем гипотезу из-под покровов романтизма.
Вася почему-то обиделся.
– Если вам не нравится, я могу и без покровов. Вот это самое "фью!" – модулированный нейтринный поток. Его ничто не остановит!
– И как же его модулируют, если не секрет, – поинтересовался я.
– Модулируют его перемещением замедляющего стержня в реакторе на быстрых нейтронах. На очень быстрых! – Вася многозначительно поднял палец. – так что "фью" у них получается хорошо.
– Знаете, – сказал Сомов задумчиво, – я на эти камешки полгода потратил, и теперь думаю, что впустую. После второй встречи с Асеевым, когда он меня обработал, я как-то подрастерялся, потом еще с годик, по инерции, мотался туда-сюда по Приземелью. Межзвездный корабль я больше не искал, но мне хотелось обнаружить хоть какие-то следы деятельности Асеева. Ведь что-то же он имел в виду, когда сунул мне этот меморандум! А что? Хотя бы примерно?.. Откровенно говоря, я и тогда не понимал, и сейчас продолжаю не понимать, зачем он мне его сунул? Он хотел быть со мной честным? Или провоцировал? Ведь Асеев уже тогда с большим размахом занялся вопросами утилизации и вполне мог придумать что-то нейтральное, чем я вполне был бы удовлетворен.
Сейчас я вам предложу квинтэссенцию фактов, добытых мной за четыре с половиной года каторжного труда. То, что я недоедал, недопивал, испытывал лишения и стрессы, можете в расчет не брать, но имейте это в виду. Квинтэссенция первая: мудрость в космосе не имеет практического применения. Вот простой пример: "баба с возу – кобыле легче". Попробуйте эту мудрость применить.
– Ну, при желании, можно, конечно, изобрести ситуацию.., – сказал Вася раздумчиво.
– А желание есть?.. Нет. Тогда квинтэссенция вторая. Понимаете ли вы, что расходы на утилизацию отходов в космосе сравнимы или даже превышают затраты на их производство. Не самих отходов, разумеется, а того, что в них превратилось. В связи с этим, я ответственно заявляю, что утилизацией отходов ГУК практически не занимается. Более того, он не выказывает особого желания этим заниматься, поскольку его возможности в этом плане довольно скудные. Судите сами: сбрасывать отходы на планеты Приземелья а также на Юпитер и Сатурн, запрещено решением Ассамблеи ООН. Их пока – я подчеркиваю, пока! – можно сбрасывать на Солнце, но для этого необходимо утилизируемые объекты перевести на соответствующую орбиту с гарантией, что они не прилетят обратно в виде, скажем, радиоактивного облака, если это, скажем, реактор. И потом, не будете же вы возиться с каждой отдельной железякой. Хлам надо как-то концентрировать в одном месте, пакетировать и уже после, отыскав подходящий центр масс, чем-то задавать соответствующий импульс… А, Василий? Ты возьмешься найти способ отыскания центра масс у произвольной кучи мусора? А ведь если элементы кучи жестко не связаны, этот центр постоянно перемещается, и попытка придать куче нужный импульс кончится плачевно. Она, мой друг, начнет крутиться, в ней все со всем начнет сталкиваться и хрустеть. А если внутри окажется ядерный реактор, и он начнет хрустеть? Вы меня понимаете? Нет, вы не понимаете…
Я благоразумно молчал. Вася открыл было рот, но Сомов жестом остановил его.
– Не надо, Василий!.. Все, что ты сейчас скажешь, я уже слышал, и не раз. Мы регулярно проводили конференции, там такие проекты рассматривались – пальчики оближешь! Да только цена им – копейка. Ньютона на хромой кобыле не объедешь – вот единственная мудрость, которую мне удалось применить в космосе без всяких исключений.
Нужен пример? Извольте. Радиоактивные материалы категорически запрещено возвращать с орбит на поверхности планет. Автоматически под этот запрет подпадают все двигательные установки КК. Повторяю: все без исключения. Это означает, что все они, сколько их ни понаделали за всю историю освоения космоса, – все они там и болтаются в том или ином виде. Сообщите этот факт любому начальнику в ГУКе. Он сделает круглые глаза и воспроизведет примерно следующее: "Как?! Не может этого быть!". Хотя отлично понимает, что иначе и быть не может. Вообще, когда речь идет об утилизации собственных отходов, ГУК воротит морду и отплевывается какими-то бумажками, которые снабжены красивой печатью Коллегии. Там значится: "принять меры", "обеспечить", "образовать комиссию" и прочее. Реально же, максимум, на что сподобился ГУК – организовал орбитальные свалки и стоянки для списанных судов возле орбитальных баз. Часть хлама втихаря выпихивается, поелику это возможно, на сильно вытянутые эллиптические солнечные орбиты. Хлам, конечно, улетит, но когда-то он начнет возвращаться. Да тех начальников, которые это санкционировали, уже не будет. Отчасти поэтому я и ратую за продление жизни – хотя бы под старость лет этих деятелей физиономией ткнуть в их же героические свершения! А теперь жди, пока наступит страшный суд, да толку-то с него задним числом…
Сомов в сердцах стукнул ладонью по столу, потом взял трубочку и начал остервенело ею хрустеть.
– Да, – сказал Вася, – Я и не думал, что это такая сложная проблема.
– Это потому, что ты не думал, – сказал я.
– Но ведь и ты не очень-то думал.
– Правильно, – сказал Сомов. – Никто ничего не думал. А вот Асеев подумал. И публично заявил, что берется за решение проблемы. И все вздохнули с облегчением: берется – пусть думает, а мы будем посмотреть, что он придумает. А лучше и не смотреть вовсе – голова не болит. Но Асеев – не дурак. Он потребовал, чтобы ГУК оказывал ему всяческое содействие. Он потребовал себе лично и иже с ним официальный статус. Ну, нечто вроде статуса внештатного сотрудника. Он также попросил, чтобы его не терроризировали в части безопасности и не трепали нервы его коллегам. Прошу заметить, о своих собственных он даже не заикнулся, и, при этом, попросил, а не потребовал. А вы ведь знаете, что всегда очень приятно выполнять просьбы и не выполнять требования. Эта мудрость действует безотказно везде, куда ни ткнись…
Уже через полтора года после начала своей деятельности Асеев сформировал первый пакет утиля, прицепил к нему несколько списанных ЯДУ и вывел на подходящую орбиту. А когда через три месяца этот пакет бесследно растаял в пучине Солнца, все заметили, что наше светило выбросило огромный радостный протуберанец. Примерно такой же протуберанец радости вырвался из недр ГУКа. Предшественник Шатилова на посту Председателя Коллегии выразил благодарность всем причастным и мне лично, и обещал в дальнейшем полное содействие. Все вздохнули с облегчением: дело пошло, нас не касается – можно забыть. А работы еще было – непочатый край. Асееву было где развернуться!
Я, кстати, только из благодарственного письма узнал, за что именно меня благодарят. Связался с Асеевым передал ему благодарность и поблагодарил за то, что он не счел возможным поставить меня в известность о своем успехе. Он ответил в том смысле, что все это делалось в плановом порядке и отражено в отчетах. Мне стало стыдно, ибо отчеты я подписывал не читая. У нас же общественная организация – что там может быть, в этих отчетах, кроме показухи…
