Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
"Послушай, Артур, ведь во всем этом есть какой-то элемент абсурда. Неужели так необходим покров тайны? И неужели ты думаешь, что овладев ею, я немедленно отправлюсь в народ с целью обнародования. Ведь сейчас вся ваша деятельность представляется мне чистым и неприкрытым блефом, прикрывающим нечто иное, причем, что именно, я тоже не понимаю".
"Да, – сказал он, и почему-то вздохнул. – Именно так оно и выглядит. И мне это тоже не нравится. Но, к сожалению, другого пути я не вижу. Да его и нет. Вы знаете, чем я занимаюсь, и поверьте, я делаю именно то, о чем мы говорили когда-то. Вы хотите знать детали… Скажите, что движет вами кроме простого любопытства?"
"Ну, возможно, я смогу помочь".
"Нет, – сказал он резко. – Что бы вы ни предприняли, вы только помешаете".
"Так не бывает".
"Бывает. Если хотите, я приведу вам пример. Представьте себе, что есть некая женщина. Еще не старая, но, скажем так, не первой молодости. И так случилось, что она еще ни разу не рожала. Все было как-то недосуг: дела, заботы, развлечения, увлечения… Однажды она вдруг почувствовала недомогание, но значения этому не придала. Дальше – больше. Она решила, что больна, и пошла к врачу. Допустим, врач был неопытный, он не понял, в чем дело, и отправил ее к другому врачу – специалисту по женским болезням. И этот второй врач определил, что женщина беременна. И все бы ничего, но он установил, что срок беременности уже достаточно большой, плод вполне оформился, но, в силу некоторых анатомических особенностей, нормально эта женщина родить не сможет. В любом случае потребуется оперативное вмешательство. Можно провести операцию немедленно, тогда плод не выживет, и, скорее всего, женщина останется бесплодной. Но можно выждать положенный срок, плод созреет, и тогда… Разумеется, необходимо объяснить женщине ее положение. Но, предположим, это вздорная и капризная женщина. Скажем, истеричка, или психопатка. Она просто ничего не поймет, и ее реакция непредсказуема. А родственников у нее нет. А врач должен принять решение. И он его принимает: необходимо сделать все возможное, чтобы плод созрел. Я не спрашиваю вас, что должен делать врач, приняв такое решение. Я спрашиваю: кто и чем может помочь в этом случае? Друзья, знакомые? Они принесут цветы и наплетут с три короба. Одни скажут одно, другие – прямо противоположное. Третьи что надо немедленно что-то предпринимать, но не скажут, что именно. У каждого будет свое мнение на то, что необходимо делать, и все дадут советы. И кончится тем, что с женщиной случится припадок, либо она впадет в апатию, или, скажем, выпрыгнет в окно… Вы понимаете, что никто и ничем не может ускорить созревание плода? И сам врач не может. Он может только следить за процессом созревания, проводить общую терапию и заниматься коррекцией психического состояния пациентки. И, разумеется, делать все возможное, чтобы оградить ее от доброжелателей и сочувствующих… Так вот, я – этот самый врач. И я уже принял решение: плод должен созреть".
"Но у врача есть коллеги, возможно, ему будет полезно проконсультироваться со специалистами, как-то подстраховаться, – сказал я"
"Разумеется. – Асеев вздохнул а потом улыбнулся. – Я всего лишь привел пример, а вы пытаетесь вывести аналогию за рамки описанной ситуации… Вы, конечно, можете заявить, что пример несколько вычурный и экзотический. То есть, не жизненный. Так вот, этот пример взят из моей жизни. Причем, я был тем самым плодом. Отец, как вы знаете, почти постоянно находился в рейсах, а мать… У нее был очень непростой характер. И если бы не один толковый врач, я бы, возможно, не появился на свет. Можете представить, как я ему благодарен. А вот относительно матери у меня нет полной уверенности. Она мне как-то, будучи не в настроении, заявила, что после моего рождения все внимание отца переключилось на меня, а ей достались крохи…"
Не думаю, что он хотел меня впечатлить или удивить, но, скажу честно, удивил.
"Что касается лично вас. Единственный вариант, и притом весьма гипотетический, когда вы сможете мне помочь: вы сейчас же, вот тут, на этом месте исчезнете, и окажетесь совершенно в другом месте. И там вы мне, безусловно, поможете – я в этом ни секунды не сомневаюсь. Но при этом вам придется разорвать все свои связи со многими людьми, с вашими родственниками, близкими, и они не будут знать, где вы, что с вами, и живы ли вы вообще. Там начнется совсем другая жизнь".
"Тогда такой вопрос, – сказал я. – Считаешь ли ты, что наш разговор в этом контексте имеет смысл продолжать".
"Безусловно, – ответил он не колеблясь. – Ведь нас что-то связывает. Нечто такое, что я не могу переступить даже будучи.., – он замолчал, подбирая слово, и не нашел его. – Например, я не хочу, чтобы у вас осталась даже тень сомнения в том, что я поступаю правильно. Я должен вас как-то убедить, что это действительно так, но как это сделать – не знаю".
"Хорошо, а если я соглашусь исчезнуть здесь и теперь?"
"Хм… Вы ведь понимаете, что буквально так… Ну, допустим. Согласитесь, это крайне нежелательно с разных позиций. Вы – человек известный. Факт вашего таинственного исчезновения озадачит многих. Например, Петра Яновича Гирю. Что он предпримет в этом случае, я предугадать не могу. А за ним – целый шлейф. Валерий Алексеевич Сюняев, Зураб Шалвович… Можете себе представить, что они вот так сели кругом и рядят: Сомов исчез, ну и черт с ним. Смешно!"
Я представил – действительно смешно. Исчезни я теперь, такая волна пойдет…
"Тем не менее, ваше исчезновение, в определенном смысле, осуществимо, – Артур встал и бросил в воду камешек. – Более того, я как раз собирался найти вас. И у меня есть предложение…".
"На ловца и зверь бежит. Вот он я – предлагай".
"Чтобы избежать лишних вопросов, я скажу достаточно, но скажу только то, что считаю нужным сказать. Было бы чрезвычайно полезно, если бы вы согласились предоставить мне возможность снять с вас ментокопию. Ментокопия – это, по существу, копия вашей личности, причем, настолько подробная, что, в случае необходимости и при весьма специфических обстоятельствах, вас можно будет воспроизвести почти в том виде, в каком вы пребываете сейчас. Понимая ваш интерес, скажу, что технические средства для снятия копии у меня имеются, но умолчу о том, откуда они взялись. Добавлю только, что источник этих средств не Калуца, хотя в свое время именно он мне сообщил, что такой источник должен существовать, и даже указал, где именно, а впоследствии помог во многом разобраться. Это все".
Вася стукнукнул кулаком по столу. Он был возбужден до крайности:
– Но ведь Калуца тогда был еще жив, – зарычал он. – Что же вы сидели, надо было…
– Молодой, человек! – сказал Сомов чопорно. – Позволю себе заметить, что ваше поведение выходит за рамки приличий.
Вася поник и сел. Сомов начал выдерживать "томительную паузу", но не удержал до конца и рассмеялся:
– Василий, не мельтеши. Терпение – вот первая заповедь нелегала! Бери пример с Глеба. У него тоже крыша поехала, но он терпит.
Крыша у меня не поехала, хотя… Такого резкого поворота я не ожидал. Теперь… Что же теперь… Теперь понятно, что Гиря прав: все идет в одной связке. И понятно, почему у них начался "новый этап", когда умер Калуца. Наверняка Гиря знал о контактах Калуцы и Асеева. А не Асеев ли являлся к Шатилову? Черт!.. Я поймал себя на том, что хочется, по примеру Гири, начать загибать пальцы на руках. Но теперь их уже точно не хватит…
– С вашего позволения, я продолжу, – сказал Сомов. – Асеев спросил, согласен ли я на процедуру. Я… Не сказать, чтобы я колебался. Ведь, если вы помните, я когда-то уже участвовал в чем-то подобном. Но у меня появилось жгучее желание выудить из него что-то еще. И в то же время, я вдруг понял, что делать этого не следует. Существует некий информационный барьер, который я не должен пересечь. Или не имею права. Не знаю, как передать вам это ощущение…
Мы стояли на берегу, я смотрел на волны, Асеев – на меня. Между нами образовалась какая-то тонкая нить понимания, но… На этой нити был маленький узелок… Узелок сомнений… Да, это хорошая аналогия. И Асеев понял мое состояние.
"Я постараюсь вам помочь, – вдруг сказал он. – Вы помните, как сидели вдвоем с Калуцей там, на камбузе "Вавилова"? Помните о чем вы тогда говорили? "Никто не знает истину, а я знаю. И теперь можно хоть на костер!" – помните? Никто, кроме вас с Калуцей ничего этого знать не может. А я знаю".
"Это тебе рассказал Калуца?"
"Да. Но он мог рассказать об этом кому-то другому, а тот мне, не так ли?"
"Вряд ли. Люди не склонны распространяться о том, что они изрекали в подобных ситуациях".
"И тем не менее. Тогда другой эпизод. Вы помните, как сидели с моим отцом в гулете неподалеку от "Вавилова"? Номинально, там был все тот же Калуца, но вы-то знаете, что это был не он. Помните, о чем вы говорили, когда ждали сигнала от Свеаборга? "Личность – штука не автономная. Как только личности вступают в информационный контакт, уже невозможно понять, где кончается одна, и начинается другая. Мой юный друг, тепло души неразделимо. Как тебе сей экзерсис?.. Матерь божия, что он там копается!.. Шведы – хуже немцев в смысле педантичности…". Вот этого, согласитесь, кроме вас не может знать никто".
