Благодать - Пол Линч
Она роет, ища силу, и находит ее в потайном месте. Говорит себе, по-настоящему, все хорошо. Ты просто устала, ух как устала. Не так-то все с тобой скверно, как с остальными. Дневной свет слепит глаза и весь мир до слякоти. Ум затихает, следуя тропе ее шагов. Она решает, что хочет присесть на самую чуточку, садится, и мимо проходит день, и она осознаёт шум лошади, затем тень, и мужской голос говорит, ты чего лежишь посреди дороги?
Затем голос говорит, ты ж не в горячке, верно?
Она качает головой.
Тогда сядь.
Она повертывается и видит голову без тела, та слезает с телеги. Руки у нее под коленями, поднимают ее. Безголовый голос говорит, да ты что клятый мешок. Затем говорит, вот это тебе подсобит? Теперь она понимает, что держит кусок еды. Руки старика наполняют ей суму кусками горбыля и малостью торфа. Это старик Чарли, думает она, приплыл в такую даль на своей лодке по снегу через поля Ирландии, и она хочет сказать ему, что самое время забрать ее лодкой в Блэкмаунтин, что слово свое надо держать.
Старик говорит, пока только этим могу с тобой поделиться. Оставлю кое-что другим. Толку-то от всего торфа на свете, когда он в еду не годится, хотя, говорят, кто-то его ест. Я держусь, держусь, да и ты тоже держись, потому что эта непогода того и гляди кончится, то-то мы все посмеемся. Придется съесть беднягу осла, но пять пенсов я выручу у торговца шкурами и буду ар вынь на мыке[57]. Если знаешь, кому еще нужна растопка, скажи, чтоб поискали меня на дороге. Держи сердце крепким, бо смерть теперь многим рот закрывает. Вот тебе спичек.
Она понемножку вгрызается в мягкое, это яблоко, ну и вкус, преодолевает тошнотворное ощущение. Погодя видит, как раскачивается по дороге женщина. Спрячь от нее яблоко, спрячь яблоко и от вон того мужика в канаве, потому что, если увидят, отнимут. Надо съесть все это яблоко прежде, чем Барт унюхает его вид.
Нескончаемая болтовня Колли делается все громче. Интересно, где он берет на нее силы. Слушай сюда, мук, самое время мне побыть главным.
Она вынимает горбыль и торф из сумки, показывает все это Барту. Смотри, что я нашла, говорит она. Ответа нет. Искрой возрождает она огонь к жизни и смотрит, как он пожирает горбыль и пожирает торф, и лишь когда огонь достигает полной своей яркости, она замечает, что там, где Барт лежал, его нет. Что Барт заставил себя подняться. Она прикидывает, как человеку настолько больному, как Барт, удалось встать на ноги. И тут она понимает. Он унюхал яблоко. Он поднялся его поискать. Вдруг переполох от мысли, что Барт найдет ее последний кусок еды, пока не вспоминает она, что яблоко уже съела. Зовет Барта по имени, но тот не отвечает. Она встает, осматривает все стены, словно сами они способны на эдакий фокус, никак не сообразит, бо много дней он хворает так, что не шевельнуться, а теперь вдруг ему лучше, может, он все это время прятал еду, сил ему хватает, чтобы вставать и ходить. Она идет к двери и выкликает его, но голоса своего не слышит. Тянется к крику погромче, но голос призрачен и ответ самому себе. Продирается сквозь головокружение и только тут обнаруживает два следа в слякоти, два странных следа, словно ковыляло ожившее пугало, следы эти наверняка его, и она идет по ним, а потом останавливается, бо нет у ней сил за ними идти, и как те оттиски ног исчезают, словно собачьи следы на дороге.
VI. Ворона
Хе! Проснись! Проснись! Проснись, мелкая ты недотыка, глянь!
Всю ночь напролет только треп и болтовня Колли, словил он беспамятство, думает она. Отвертывается от его суматохи к стене, веки смыкаются в сон-пересон, и ей слышно, как она харк-кашляет, харк-кашляет, а затем вновь опускается во тьму. В этом глаза-теперь-закрыты чернота – утеха, всякая мысль оставлена вне, мама – тень, ждущая во сне.
Проснись! Проснись, я сказал!
Докука ей теперь от Колли, Колли нескончаемый гомон, всю ночь пел песни о петушке, что идет в Рим, о кочете, что идет в Рим, а теперь еще какое-то новое дело, она б хотела проснуться, чтобы просто устроить ему взбучку, волосьев ему повыдергивать. Подлая мысль о том, что, может, лучше всего было б, если б он… нет, нельзя такое думать, да и вообще это дальняя мысль, вроде как кричать кому-то от подножья холма, а вот уж и нет никого, и мысль вновь ускользает во тьму.
Проснись же, тупая ты сучка, – дерево принесло ужин.
Она закрывает глаза и представляет Колли с полным ртом коры.
Это Колли придется встать. Это Колли пусть идет к окну поглядеть. Это Колли, вот кто бормочет, так жить нельзя.
Это Колли, вот кто принимается хохотать, словно сам выдает соль чужой шутки. Мелкий ты муденыш, говорит он. Ей кажется, она слышит, как Колли что-то пинает. Где моя кепка? кричит он. Когда я последний раз видал кепку свою? Пойду поймаю этого гада. И похер холодина.
Он показывает в окно на вяз без коры, а на нем очерк вороны. Даже через заляпанное стекло ему видно, что с
