Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории - Михаил Юрьевич Харитонов
– Значит, от дяди Толи, – умозаключила Маша. – А как же тетя Валя?
– Ну и чего тетя Валя? Она старая, – решительно заявила Ксю. – Он ее не любит. А что ходит, так это потому, что я маленькая была, а теперь он ее… это… – Она махнула рукой, показывая, что сложные взрослые отношения ее не особенно интересуют.
– А ты его любишь? – заинтересовалась Маша.
– Ну-у, не знаю… Наверное, люблю, если хочу ребеночка… Зато я буду мамой! Представляешь, как интересно? Со мной все будут носиться, как с этой… этой… писькиной коркой… То есть как с писиной бомбой…
– С писаной торбой, – умная Маша кстати вспомнила мамино выражение. – А ты с дядей Толей… это самое? – Она точно не знала, что такое «это самое», но взрослые обычно так говорили, когда речь заходила про то, кто с кем спит. Зачем надо спать с кем-то, Маша не понимала: ведь гораздо лучше спать одной. Наверное, взрослые что-то такое делают во сне, или с ними что-то такое делается.
– А… это… – Ксюха явно что-то такое поняла. – Да никак особенно… Дяде Толе вроде нравится… Тебе-то чего? Ты еще маленькая и ничего не знаешь.
– Все я знаю, – на всякий случай сказала Маша. – А мама в курсе? – сообразила она перевести разговор на взрослых.
– Я ей сразу сказала. Она меня тестом проверяла. Прикладывала к руке штуку какую-то, там огонек загорается. Говорит, что да, будет, – ответила Ксюша. – Только боится она очень.
– Смотри только, дедушке пока не говори, – посоветовала Маша. – Он дядю Толю не очень любит, – вспомнила она подслушанный взрослый разговор.
– Дедушка, не дедушка, а я хочу ребеночка, – капризно сказала Ксюха. – Мне можно. У меня папа знаешь кто? Он после дедушки самый главный!
– Ну и что твой папа? – вздохнула Маша. – У меня тоже папа есть. А я себе ребенков не делаю.
– Потому что ты еще маленькая, – снисходительно повторила Ксюха. – Ты сама ребенок. Слушай, принеси мне ванильного, пожалуйста. Я как смерть голодная.
Девочка со вздохом встала. Готовить ванильное мороженое было интересно, но сейчас ее больше интересовало, как все-таки Ксюха собирается быть дальше с дядей Толей, дедушкой Борей и вообще взрослыми. Потому что серьезные вопросы всегда решают взрослые – уж это-то Маша знала точно.
* * *
– У меня неприятная новость. Наша Ксения беременна, – сообщила госпожа Нарысская, обмахиваясь театральной программкой.
Бокал в руке господина Льва Бурбайса дрогнул. Лицо – нет.
– Да уж, приятного мало, – выдержав должную паузу, согласился он, осторожно ставя вино на мраморный столик. – Мне не нравится постановка. – Лев, как светский человек перед серьезным разговором, тема которого заявлена, и первая реакция обозначена, давал себе и собеседнице время собраться с мыслями и снова подобраться к теме издалека, подготовившись и простроив позиции. – «Севильский цирюльник» простоват, как и все у Россини, поэтому тут обязательно нужно нечто en outre… А тут что? Оркестр, голоса – да, все есть. Но ничего сверх. Только точность. Слишком механично. Роветта – недурной дирижер, но в его работе нет души. Пожалуй, его не стоило приглашать.
Он обвел рассеянным взглядом лепной золоченый потолок оперного театра. Слишком помпезно, слишком вычурно – одним словом, в дедушкином вкусе. Здание построили лет пять назад, по личной просьбе самого Бориса Николаевича. Обычно здесь шли тяжеловесные немецкие оперы, как-то раз даже поставили «Кольцо нибелунга». Моду на итальянцев завели Бурбайс и Рушиев. Влиятельная госпожа Нарысская для души предпочитала спектакли Нового Таганского, но исправно ходила на все оперные премьеры – в последние годы именно это здание, беломраморное, похожее одновременно на церковь и на цуккерторт, стало средоточием светской жизни…
– Фиорелло неплох, – поддержала Валентина Артамоновна. – Приятный голос у мальчика. Молодой бас, без хрипа, не хуже, чем у того итальянца… Жалко будет отправлять его обратно.
– Если бы он не глотал слова, – свел брови Бурбайс. – Что касается басов, то Бартоло лучше. Кто это?
– Какой-то американец. Не люблю янки, – Нарысская сказала это так, как будто поверяла близкому другу интимную, немножко даже постыдную тайну. На самом деле после того, как Борис Николаевич поругался по телефону с Роном Боскиджем-старшим, американцев стало принято не любить. Но не слишком сильно, потому что дедушка и Рон рано или поздно помирятся.
– Американцам слишком много дали, – согласился Бурбайс, аккуратно выруливая поближе к основной теме, но не в самый фарватер.
– Ну, не будем об этом, – женщина шутливо шлепнула Бурбайса программкой по кисти руки. Машинально отметила, до чего идет к белоснежной рубашке гладкая овальная запонка розового золота. Бурбайс знал толк в аксессуарах.
– Н-да, и верно, не будем. Так что с нашей Ксюшей? – теперь подача была за Львом, и он ее дал, чуть подкрутив мяч. – Очень некстати: сейчас, насколько мне известно, у нас есть проблемы.
– Ну да. Они считают, что нас многовато, – зацепила за больное Валентина Артамоновна.
– Это решает дедушка, – отбил Лев. – Раньше ему удавалось как-то договориться. На определенных условиях и сейчас можно, если он предложит…
– Зачем подробности, – сморщилась, как от кислого, госпожа Нарысская. – Меня волнует Ксюшенька. Она совсем девочка. Она не прошла через… всякое. Относится к жизни несерьезно. Кстати, отец ребенка – Толя Сурчак.
Мимо катил тележку с напитками белофрачный слуга. Лев небрежно протянул руку и взял бокал с розоватым вином.
– Анжуйское, недурное, но бывает лучше, – оценил он, пригубив. – Что касается отца… Пока еще нет никакого ребенка. Так что отец он пока в проекте… А может, и в пролете, – закруглил Лев Иммануилович.
– Семейство не будет родниться с Сурчаком, – решительно заявила Нарысская. – Он когда-то подбивался к нашим, но… Слишком сомнительная личность. Хотя в постели он был неплох, – в эту фразу было вложено точно рассчитанное количество презрения: ни граммом тяжелее, ни сантиметром короче, чем нужно.
– А он больше хвалил домашнюю кухню, – как бы в рассеянности сказал Лев Иммануилович, сосредоточенно пристраивая пустой бокал на столик, рядом с предыдущим. – Особенно брусничный пирог.
– Какая-нибудь влюбленная домохозяйка сказала бы в такой ситуации, что она разогревала его в микроволновке, – усмехнулась Валентина Артамоновна. – Но что ж поделать: люблю готовить, особенно выпечку. Будем считать, что мы с Толей взяли друг у друга лучшее. Проблема в том, что выше пояса Толик совсем уж не блещет. И меня это пугает. Сейчас он может крупно подставить всех.
– Pace e gioia sia con voi… – зазвенело в зале. Нарысская вслушалась в отзвуки итальянской речи, разлетавшиеся по залу, как цветные стекла. Дуэт Альмавивы и Бартоло был безупречен, как и вся постановка, но души и в самом деле не хватало – слишком чувствовалось, что горло
