Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
– Так ведь мало того, он, этот кто-то, их стер. Но зачем? Мог ведь просто снять копию.
– Да, и это самое загадочное во всей истории.
– Ничего тут загадочного нет, – буркнул Вася. – На носителях были души, и у вас внутри они имеются. А душа дожна быть в единственном экземпляре.
– Вы, юноша, широко мыслите! – Сомов сощурился. – Я тоже рассматривал эту гипотезу. Но для следственных органов она интереса не представляет, поскольку не конструктивна. Почему, собственно, в единственном? И что плохого, если они удвоятся? Об этом я тоже размышлял. Попытаюсь вам бросить кость, а уж вы из нее выбивайте мозг. Кость такая: при когерентном сложении личностей возникает сумасшедший либо маньяк. То есть, если в один мозг засадить одну и ту же личность дважды, возникает интерференция личности. Результат – паранойя!
Я вспомнил, что фразу о кости и мозге уже однажды воспроизводил Петр Янович. И понял, что делаю ошибку. Я пытаюсь выдавить из Сомова какие-то новые факты, но все факты, которыми он владел, из него уже давно выдавили. Наша же задача состоит в том, чтобы наладить контакт и выудить мысли. Иначе говоря, выяснить, что думает Сомов по тому или иному поводу, и поделиться своими соображениями. Тогда, видимо, по плану Гири, могут родиться какие-то гипотезы, которые он скормит Сюняеву, а уж тот их переработает в адреналин – будьте благонадежны!
Судя по тому, что Куропаткин приостановил жевательные движения, им владели похожие мысли. Но, когда он открыл рот, я понял, что его мыслями овладело когерентное сложение личностей.
– Нельзя ли как-то более подробно, – сказал Вася. – Нам бы хотелось кое-что уяснить.
– Можно. – Сомов опять улыбнулся. – Сегодня все можно. Такой день…
– А какой сегодня день?
– Вторник. По вторникам можно гораздо больше. Практически все. Впереди почти вся неделя. Вот по пятницам – нет.., – Сомов сделался серьезным. – Я понимаю. Вас интересую я. То есть, моя личность. Так?
– Да, – нахально сказал Куропаткин.
– Тогда задавайте вопросы. Но только чтобы это были вопросы, а не всякие там… Давай, Василий, задавай.
– Вообще-то я только недавно.., – Куропаткин смутился, – То есть, буквально, на прошлой неделе смотрел отчет по "Вавилову". И когда я cопоставил факты с заявлением Глеба о том, что гипотеза пересадки личностей рассматривалась как серьезная, я несколько обалдел. И вот теперь – вы… Что, ваша теперешняя личность действительно сформирована из двух?
– Это хороший вопрос, – Сомов сделал головой движение, как будто у него судорогой прихватило шейные мышцы, и провел ладонью по щеке. – Я и сам его себе задавал. И вынужден ответить: да.
– А вы не могли бы как-то описать генезис вашей теперешней личности из тех двух.
– Ну.., – Сомов испытующе на нас посмотрел. – Если так неймется… Я ведь его описывал уже многим, и Петру Яновичу в том числе. И все они не то, чтобы не верили. Они как бы отводили это в сторону и выносили за скобки. Просто, обычному человеку это трудно понять в силу отсутствия адекватных понятий, оперируя которыми можно уложить мои излияния в прокрустово ложе понимания. Я понятно изъясняюсь?
– Вполне, и даже более того, – машинально пробормотал я.
– И все-таки, – не сдавался Куропаткин, – давайте попробуем. Вот в начале – две личности?
– Настырный парень.., – буркнул Сомов. – Такой не отвяжется… Да. Две.
– И как одна воспринимает другую?
– Никак. Она о ней понятия не имеет.
– А потом?
– А потом начинает иметь.
– И в чем это выражается?
– Это невыразимо. Но я попытаюсь. Чуть позже возникает примерно такая ситуация. Личности существуют в режиме разделения времени. Одна воспринимает реальность, а другая в это время как бы спит и видит сон. И в этом сне воспринимает вторую личность как некое постороннее лицо. Но она знает, что это лицо – она и есть. То есть, она как бы смотрит на себя со стороны но не понимает мотивации поступков. Реальность при этом искажена, поскольку воспринимается, преломляясь через чужое сознание… Вы сны видите?
– Ну, в общем, да.., – подтвердил Вася.
– Что-то стало понятней?
– Пожалуй.
– Это радует. Было так: просыпаюсь – что за черт! вся обстановка переменилась, но помню, я во сне что-то делал, куда-то ходил, с кем-то общался… А тот, второй, во мне в это время как бы засыпал. И это продолжалось довольно долго – примерно год. Потом сны начали становиться все более реальными, пока совсем не слились с реальностью.
– А личности? У них ведь разные предыстории.
– Понятно. Воспоминания. Сейчас я их воспринимаю как разные отрезки реальности, в которых я имел место быть.
– Но сейчас вы – один?
– Один.
Куропаткин помотал головой.
– Но как же так?..
– Да вот так… И как? Стало намного понятней?
– Нет, – признался Вася. – Но зато стало понятней, почему все это так воспринимают.
– И это уже что-то, – Сомов покивал сам себе. – Я пытаюсь перевести свои ощущения на язык ощущений обычного человека, но обычный человек понимает ощущения другого, только если сам их когда-то переживал. Для сравнения: попробуйте слепому от рождения объяснить, что такое багровый закат!
– Понятно, – вмешался я. – Давайте оставим эту тему.
– Ну, почему же. Если имеется желание, можно и продолжить…
– Желание имеется, – заявил Куропаткин.
– Нет, – жестко сказал я. – Василию надо все это обдумать, переварить, и потом, может быть, мы вернемся к этой теме. Но, в другой раз. Я правильно сформулировал?
– Вполне, – Куропаткин блеснул взором. – И даже несколько более того. Давишь прерогативами?
– Давлю, – сказал я с вызовом. – У меня свой план допроса.
– В принципе, правильно, – поддержал Сомов. – Но если потом возникнет желание – встретимся, поговорим. Мне ведь и самому интересно в себе разобраться. И здесь нужен хороший партнер… Единственное, что хочу отметить. В живых нас осталось трое: я, Свеаборг и Калуца. И все мы – комплексные личности. Но у каждого процессы смешивания протекали по разному. Свеаборг, как вы знаете, погиб, и о его ощущениях я могу судить только по записям в блокноте. А вот Калуца… Мы с ним часто касались этой темы, и он… В общем, это отдельный разговор… Вернемся к повестке дня?
– Да, – я погрозил Васе пальцем. – У нас тут в повестке еще братья по разуму и личное бессмертие, так что сиди и не рыпайся!
– Прекрасные вопросы, просто великолепные, – Сомов расслабился и откинулся на стуле. – Может быть, имеется желание горло сполоснуть?.. Мариша!
– Что, папа? – откликнулась Марина Евгеньевна из смежной комнаты.
– У нас какие-нибудь промывочные средства есть в запасе?
– В смысле коньяка?
– А может быть не стоит? – сказал я. – Мы вчера промывались…
– Вот как? Ну, смотрите…
– Так нести? – поинтересовалась Марина Евгеньевна, проходя на кухню.
– Да, пожалуй, нет. Мы решили воздержаться. А Володя куда подевался?
– Сидит в кабинете, с кем-то болтает по видеофону. Решил вас оставить наедине. Он вам нужен?
– Он нам просто необходим, – сказал я веско. – Как эксперт.
– Направь его стези сюда, – приказал Сомов.
– Может быть, чай или кофе? – Марина Евгеньевна из дверей кухни улыбнулась поникшему Куропаткину. – Или мороженое?
– Давай, тащи что-нибудь. Надо же как-то заполнять паузы, – Сомов посмотрел на Василия. – Давай мороженое! Надо охладить страсти.
Мороженое оказалось кисло-сладким, что вполне соответствовало физиономии Куропаткина. Владимир Петрович присоединился к нам и состряпал изумленную физиономию.
– А что мы тут делаем? – поинтересовался он.
– Прохлаждаемся, – пояснил Сомов. – Тебя ждем. Без тебя никаких серьезных вопросов не поднимали.
– Так кто же так прохлаждается?!
– А как надо?
– Надо с шоколадным ликером. А это что? С клюквой?
– С ней.
– С развесистой?
– Нет. Впрочем, не знаю. Я ее не развешивал.
– Не пойдет. Я сейчас принесу, чтобы можно было с ликером, – Владимир Петрович возвысил голос. – Мариша, я хочу с ликером!
– Иди и возьми. Я не знаю, где у нас ликер.
– Она не знает, где у нас ликер.., – забормотал Гиря-младший. – И это называется забота о человеке, то бишь, обо мне… А я знаю, где у нас ликер! Все на мне, все…
Он удалился на кухню и через какое-то время припер целую миску чего-то шоколадного, каковым и облил мороженое. Сомов и Куропаткин немедленно покусились на это мороженое и сгребли себе весь ликерный шоколад. Гиря-младший выразил протест, опять ушел на кухню и притащил целую бадью шоколада, да еще бутылку коньяка и лафитнички в придачу. Я махнул на все рукой, ожидая, пока закончится балаган с дележкой. Владимир Петрович принялся пространно объяснять, что собственно ликер закончился, но если в шоколад добавить коньяку, то будет даже лучше. Хотя, конечно, на любителя. В это время из кабинета послышалась мелодия, означающая вызов по видеофону. Сомов удалился и, вернувшись через минуту, объявил, что вызывал Петр Янович, интересуясь, занимаемся ли мы тут делом, или все опять как вчера?
