Салман Рушди - Гримус
— Все готово? — спросил он Взлетающего Орла. — Начинаем Танец?
Взлетающий Орел сидел в кресле-качалке Гримуса и слушал. Ничего другого ему не оставалось; где Каменная Роза, он до сих пор не узнал. Кроме того, ему было интересно, чем закончится начатое представление. Посох ю-ю лежал у него на коленях, а роскошный плюмаж из перьев гордо вздымался над спинкой кресла, в котором он тихо покачивался. Гримус ходил вокруг его кресла, в странной манере, наклонив торс вперед и при каждом шаге выдвигая вперед шею, подняв на высоту плеч и разведя руки и непрерывно шевеля пальцами. Во всех его движениях был какой-то усыпляющий, гипнотический ритм.
— Это танец Мудрости и Смерти, — объяснил он Взлетающему Орлу. — Смерть сидит неподвижно и тихо, наблюдает и прислушивается, выжидает удобный момент, и это хорошо. Мудрость ходит кругами, машет крылами, не желая скрываться от своей Судьбы. И это хорошо. Так я решил, и так и будет; каждый волен выбирать, каким будет его уход. Я выбрал для себя славную Смерть, похожую на меня самого.
Голос Гримуса, сначала пронзительный и высокий, притих и сделался вполне обычным.
— Обычному человеку, — продолжил он, — под которым я подразумеваю человека смертного, уходящие годы и смерть не позволяют завершить его развитие. С годами человек накапливает мудрость, но, теряя силы, уже не может этой мудростью воспользоваться, та пропадает даром, и, когда к нему приходит Смерть, ему обычно нечего ей сказать. Я выбрал другой путь. Вкусив эликсир бессмертия, я получил возможность копить мудрость, оставаясь при этом способным на действия, в результате чего ум мой стал удивительно дееспособным. Мудрость, способная к действию, это вершина развития человеческой личности. Однако то, что достигло в своем развитии предела, обычно умирает. Вот почему я хочу умереть. Но Смерть моя должна быть не презренным вялым угасанием смертного, а горделивым, заранее подробно спланированным, красивым финалом. Итогом жизненного пути настоящего эстета.
На горе Каф Эликсир Смерти, голубое снадобье, не имеет силы. Моя концепция острова была такова, чтобы любой выстраивающий здесь свою жизнь мог выбрать смерть осознанно. Можно ли садиться писать повесть, не зная заранее развязки? В любом начале всегда содержится конец. Втайне от Виргилия Джонса и Николаса Деггла я замышлял развитие событий на острове Каф как часть ритуала своей собственной смерти. Вашей смерти, мой друг. Уход при помощи Эликсира Смерти был бы чересчур легким, незавершенным. Поведать свои тайны жидкости, какой бы волшебной силы она ни была, невозможно. Кроме того, существует такое понятие, как момент импульса Феникса, но об этом позже.
Гора Каф, короче говоря, это место, где не может быть легкой или естественной смерти. Здесь смерть нужно выбрать заранее, особо спланировать, она должна явиться актом насилия над телом. Чем, по сути дела, всегда и была в нормальном мире.
Однако Гора представляет собой нечто гораздо большее, чем я только что сказал. Гора — это Великий Эксперимент. Эксперимент совсем не в том смысле, как его понимает Виргилий; у меня не было оснований раскрывать перед ним свои истинные планы. Но вам я расскажу обо всем, на то у меня есть веская причина. Вы — это Смерть Феникса. Такова суть острова Каф: попытка понять человеческую природу, избавив ее от основного движущего инстинкта — стремления сохранить свой вид посредством самовоспроизводства. Эликсир Жизни — чудесное обоюдоострое оружие, способное одним ударом лишить принявшего его человека возможности производить потомство, стерилизация его, и одновременно через бессмертие свести необходимость воспроизводства к нулю. Остров, на котором поселяются бессмертные, имеет благодатный климат и плодороден. Таким образом, голод и нужда также устраняются из числа побуждающих сил. В результате человеческое поведение претерпевает существенные изменения, посредством наблюдения за которыми я хотел выявить и прояснить для себя эту природу как можно более полно. Комбинация, сами видите, поистине чудесная — бессмертие и плодородный край. Результаты обещали быть самыми удивительными.
Аналитики моей теории острова Каф называли ее моделью для изучения структуры деятельности человеческого разума. А также его способности приспосабливаться, почему Гору можно было бы назвать системой изучения интересов (и желания смерти) отдельно взятого человеческого индивида.
В плане сказанного полезно отметить, что смерть разума не является моим прямым желанием, если не сказать капризом. Цель происходящего сейчас — это передача накопленных тайн и секретов избранному мною орудию смерти. Именно в этом и заключается движущий импульс Феникса.
Когда я решил стать Гримусом, то выбрал это имя в знак уважения к философии мифа о Симурге, о Великой Птице, в которой заключены все другие птицы и частицы которой, в свою очередь, содержатся во всех птицах. Сходство с мифом о Фениксе очень велико. Через собственную смерть, самоуничтожение, Феникс передает себя своему наследнику. Роль наследника я отвожу вам, Взлетающий Орел, человеку, носящему имя царя всех земных птиц. Вы должны будете стать следующим витком великой спирали, следующим звеном цикла, следующим, кто подхватит флаг и понесет его, Геркулесом, сменившим Атласа. Таким образом, из круговерти смерти у нас явится жизнь.
— Но что, если я не соглашусь?
Слова слетели с губ Взлетающего Орла сами собой, почти против его воли. Заигрывая с мегаломанией, всегда следует ждать чего-то подобного.
— Вы следующая Жизнь Феникса, — пропустив его слова мимо ушей, повторил Гримус. — Иначе говоря, его Смерть.
— Как вы можете отказаться? — спросил Гримус после некоторого молчания. — Оглянитесь и вспомните свой путь: вы убедитесь в том, что вся ваша жизнь выстроена мной для осуществления единого замысла. Иначе говоря, мистер Орел, я создал вас, концептуализировал таким, какой вы теперь есть. Вы такое же мое произведение, как и этот остров и его обитатели. Я ваш творец, вы мое произведение.
— Но мы существовали и до того, как вы нашли нас, — возразил Взлетающий Орел.
— Конечно, — терпеливо отозвался Гримус. — Но, имея в виду свой великий замысел, я сформировал вас заново, словно вы были податливой глиной, не более.
— Я не верю вам, — ответил Взлетающий Орел, чем заставил Гримуса рассмеяться.
— Сомневающаяся Смерть, — со смехом проговорил он. — Неплохо, совсем неплохо.
Голос Гримуса опять сделался таким же высоким, каким был в начале ритуала; он опять вскинул руки и затрепетал пальцами.
— Не станете же вы отрицать, что, выбрав вас и вручив вам Эликсир, я с этого момента изменил вашу жизнь? Что, забрав с собой вашу сестру, я тем самым спровоцировал ваше изгнание от аксона? Что, переместив в ваш континуум Николаса Деггла, я направил вас к острову Каф? Что, позволив вам вволю, несколько веков, скитаться по свету, вместо того чтобы сразу забрать сюда, я сделал вас таким, какой вы сейчас, человеком-хамелеоном, способным приспособиться и прижиться везде и всюду, непостоянным и переменчивым? Не станете же вы отрицать, что, выбрав человека, столь похожего на себя, я добился именно такой реакции со стороны Виргилия Джонса и горожан в К., какой хотел? Я все предвидел. Я заманил вас на гору при помощи призрака Птицепес, и это тоже бесспорный факт. Поразмыслив немного, вы поймете, что не кто иной, как я, изменил соотношение бесконечного числа возможных потенциальных «сегодня» и «завтра» таким образом, чтобы сегодняшняя встреча оказалась возможной. (Гримус понизил голос и добавил в заключение:) Какое из деяний вашего Господа вы решитесь отрицать?
Взлетающий Орел был потрясен, но еще не вполне убежден. Он неверяще покачал головой.
— Покинуть остров вы все равно не сможете, потому что не знаете, как концептуализировать координаты своего Измерения, — объявил тогда Гримус. — Жить среди обитателей острова, с моим-то лицом, вам также невозможно. Покончить жизнь самоубийством — вот все, что вам остается, но после того, как я покажу вам чудесные Предметы из моей коллекции, уверен, что вы не станете думать об этом.
— Хорошо, покажите мне их, — сказал Взлетающий Орел.
Взлетающий Орел стоял посреди комнаты, в которой уже бывал ранее, посреди укрытых белыми покрывалами подиев, с тревогой размышляя о том мнении, какое у него начало постепенно складываться о Гримусе. Самым тревожным и пугающим были те детская легкость и восторг, с которыми Гримус рассуждал о своем Великом Плане, о котором иначе, как о едва оформившемся в сознании капризе, и думать было нельзя, сопровождая свой рассказ чудны?м ребяческим ритуалом и танцами, вероятно преследуя цель удивить гостя. Гримус: дитя с бомбой в руках. Или даже не с одной, а с целым арсеналом бомб. Аккуратно расставленных на пьедесталах.
