ХРОНИКА ЧУМНЫХ ЛЕТ - Норман Ричард Спинрад
Поправка узаконивала национальную политику в отношении Чумы . От каждого штата требовалось организовать на своей территории карантинную зону, соответствующую по площади и экономическому потенциалу процентной доле инфицированных от общего населения, и корректировать это соотношение раз в два года. Каждый гражданин страны за пределами карантинной зоны обязан иметь голубую карточку здоровья, статус которой подтверждается регулярными проверками. Жертвам же Чумы гарантировалось сохранение всей полноты гражданских и избирательных прав внутри карантинной зоны, а также обеспечивалась беспрепятственная торговля любыми товарами небиологического происхождения.
Разумно. Справедливо. И вдохновлено Господом. Под моим руководством поправка прошла Конгресс и в течение двух лет была ратифицирована тремя четвертями штатов — не без помощи, правда, тяжелой национальной кампании за ратификацию, которую я же и возглавил.
Вот так я стал национальным героем. Наступил год президентских выборов. Меня заверили, что выдвижение от моей партии — вопрос решенный и что победа на выборах ни у кого не вызывает сомнений.
ЛИНДА ЛЕВИН
Последняя стадия наступила у Святого Макса сразу, причем в наихудшей форме. И когда я, отслеживая, откуда пришла печальная весть, отыскала его в маленькой лачуге на скалистом берегу недалеко от Биг-Сура, он был уже при смерти — высохший, только кожа да кости, весь в саркомах и едва в сознании.
Но когда я вошла, он открыл глаза.
— Я ждал тебя, моя дорогая,— сказал Макс.— Как я мог умереть, не попрощавшись с Девой Марией?
— С Девой Марией? Но ведь это тебя так зовут.
— Звали.
— Макс...— Я не выдержала и расплакалась.— Что я могу для тебя сделать?
— Ничего, моя дорогая... Или все.— Глаза его смотрели жестко, безжалостно, и в то же время я чувствовала в его взгляде беззащитную мольбу.
— Макс...
Он кивнул.
— Ты можешь трахнуть меня на прощание вживую.— Макс улыбнулся.— Я бы, конечно, предпочел парня, но, по крайней мере, старушка-мать обрадуется, если узнает, что на смертном одре я исправился.
Я окинула взглядом его изможденное, истерзанное болезнью тело.
— Ты даже не понимаешь, о чем просишь!
— Еще как понимаю, моя дорогая. Я прошу тебя совершить самый смелый поступок в твоей жизни. Прошу тебя поверить умирающему безумцу. Хотя, с другой стороны, я не прошу тебя ни о чем особенном: ведь ты и так уже «подцепила».
Ну как я могла ему отказать? В общем-то, он был прав. Чума все равно рано или поздно меня прикончит — независимо от того, что я сделаю или не сделаю. Я даже не узнаю, насколько это доброе дело сократит мою жизнь. И сократит ли вообще. Макс ведь умирал. Он прожил отпущенный ему срок, смело глядя в лицо судьбе, и всегда служил людям — по крайней мере, так, как он это понимал. В эти минуты я любила его больше, чем кого бы то ни было в своей жизни. И потом, вдруг он прав?.. Есть ли у человечества другой выход, другая надежда? Как я могла отказать?
Не могла.
И не стала.
После, когда я лежала рядом, обняв его, он снова заговорил: — А теперь мое последнее желание.
— Разве я не исполнила его только что?
— Еще нет.
— И что же это?
— Ты сама знаешь, моя дорогая.
Да, я знала. В душе я уже согласилась на это, пустив Макса со всеми его вариантами Чумы в свое беззащитное тело. Знала. Знала даже, что давно на это согласна.
— Значит, ты примешь факел из моих рук? — спросил он, протягивая мне руку.
— Да, Макс,— пообещала я, потянувшись за воображаемым факелом.
— Тогда старый гомик может умереть спокойно,— сказал он. И умер в моих объятьях, со счастливой улыбкой на губах. Вот так я стала Девой Марией. Девой Марией Живых Мертвецов, как меня теперь называют.
ДЖОН ДЭВИД
В Сан-Диего сексполов было, как вшей на бродячей собаке, и, наверно, они направили бы за нами даже спецвойска, но побоялись огласки: что, мол, будет, если гражданское население узнает, что по старым добрым Штатам расползлись сотни озверевших вооруженных зомби?
А уж мы расползлись так расползлись, можете не сомневаться! Рано или поздно нас все равно отловили бы и прикончили, а тех, кому повезет, прикончила бы Чума — причем в моем случае больше подходило «рано»,— так что терять нам было нечего, и мы рванули кто куда, стараясь по пути взять от жизни побольше. Не знаю, как остальные, но я вообще не просыхал, кололся, ходил всю дорогу под кайфом и трахался вживую со всеми сволочными «голубыми карточками», какие подворачивались. А по ходу дела покупал все паллиативы, что только мог найти у торгашей. Я даже не знаю названий половины этой дряни, которую себе вводил, но что-то — то ли какие-то лекарства, то ли сама дикая смесь — подействовало и, похоже, притормозило Чуму. Мне не стало лучше, но состояние вроде как стабилизировалось.
Чего не скажешь о ситуации в Даго, братишки и сестренки. Я едва успевал уносить ноги, перебираясь с места на место, и в конце концов меня прихватили два кретина из секс-полиции. Но куда этим святошам до зомби с моими боевыми навыками. Они решили сверить одну из моих голубых карточек с национальным банком данных, и когда машина показала, что меня там вообще нет, я просто прикончил обоих этих сукиных детей голыми руками.
Все свои карточки я у них забрал, но теперь в национальном банке данных зафиксировано, что я беглый зомби. А когда сексполы найдут два трупа, мое фото раскидают факсом в каждый участок СП во всех пятидесяти штатах. Сексполы очень не любят, когда убивают кого-то из их людей, и теперь за мной начнется настоящая охота.
У меня оставался только один шанс, хотя тоже скользкий — спрятаться в карантинной зоне. Самая большая и, следовательно, самая безопасная была в Сан-Франциско. Кстати, говорят, еще и самая развеселая.
Короче, я угнал машину и двинул на север. О том, как пробраться внутрь, тогда даже не задумывался. Решил, что там видно будет. Если, конечно, повезет и сексполы не сцапают раньше.
УОЛТЕР БИГЕЛОУ
Для управления делами в соответствии с национальной карантинной поправкой Конгресс учредил Федеральное карантинное агентство, наделив его огромной властью и возложив на него огромную ответственность. В мудрости своей — и я это горячо одобрил — Конгресс решил, что агентство должно
