Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории - Михаил Юрьевич Харитонов
Это был магазинчик чучел. На полках, как тарелки в мойке, стояли маленькие ежики, жабки, какие-то жуки и бабочки. Чучела побольше располагались на полу: розовый пони в фиолетовых яблоках с длинной гривой и печальными стеклянными глазами, маленький львенок без хвоста, енот фиолетового цвета… А прямо на прилавке лежала пума, очень похожая на Матильду, только поменьше и лап у нее было четыре, зато не было ушей.
Из подсобки, раскачиваясь, вышел продавец – большой белый попугай на ходулях. Вместо ног у него из-под перьев торчали коротенькие розовые культяпки.
– Добр-рый день, – голос у попки был фальшиво-приторный, – вер-рнее, добр-рой ночи. Желаете пр-риобррести сувенир-р?
Тёмка уставился на пуму, лежащую на прилавке. Попугай поймал его взгляд и оживился.
– Отличный экземпляр-р, пр-р-рактически нетр-р-ронутый! Сто сор-рок доллар-ров. Доставка – двадцать четыр-р-ре.
– Знаете, я лучше в другой раз… – промямлил Костыльков. – Я сейчас переезжаю, – соврал он, – пока не знаю, где остановлюсь. Я вернусь и что-нибудь выберу.
– Непр-ременно, – попугай порылся у себя в перьях и вытянул клювом голубую визитную карточку. Тёмка, не глядя, сунул ее в карман и ткнулся пальцами в телефон.
– Мне позвонить надо, – вспомнил он и набрал номер.
Соединялось долго. Наконец в трубке послышался недовольный голос Малыша.
– Ну где ты там застрял? Я ж говорил – на полчасика…
– Я в магазине, – сказал Тёмка. – Сувенирном. Я, кажется, того… набрался, – признался он.
– А, знаю это место, – ответил Малыш. – Кстати, ты тут одну дамочку не встречал? Рыжая такая, Матильдой зовут. Мне сказали, тебя с ней видели.
– Она… да, она была, – растерянно сказал Тёмка. – Кажется, ушла куда-то.
– Ясно, – сказал водитель. – Не уходи никуда, ща подъеду.
Подъехал он и впрямь быстро. За это время Тёмка успел попрощаться с попугаем, выйти на улицу и увидеть Матильду, лежащую на боку возле фонаря. Ее увлеченно обнюхивал розовый кролик в серебристых сапогах по бедро.
Тут из какого-то переулочка забибикал Малыш, и Тёмка поспешил к машине.
Водитель был хмур.
– Лучше б ты на старое место подошел, – начал он, не дожидаясь, пока Тёмка устроится и перекинет ремень. – Тут не развернешься толком, а по Тверской ездить нельзя. С Матильдой, значит, познакомился? Как она тебе?
– Матильда ничего, – осторожно сказал Тёмка. – Не бы-ло, – добавил он на всякий случай, заметив в зеркальце, как перекосилось лицо Малыша.
– Да я не про это, – Малыш криво усмехнулся. – Просто она мне… ну я не знаю. Короче, я здесь вырос.
Костыльков вспомнил рассказ о том, как маленький мальчик выпрыгнул из машины в незнакомом мире, и понял, почему его зовут Малышом.
– Что это вообще за место? – решил он выяснить все до конца. – Ну, в смысле глобус?
– Восемнадцатый глобус восьмой линии пятьсот сорок четвертого сектора. – Малыш осторожно тронулся с места. – По-местному – Город Забытых Игрушек.
– Игрушек? Они ж вроде живые? – не понял Костыльков.
– Ну да, живые. В продвинутых мирах дети живыми играются. Их в биолабораториях делают. Какие хочешь. Хочешь – зеленую лошадь, хочешь – слоника размером с тумбочку.
– Они, вообще-то, не совсем детские как бы… – осторожно начал Тёмка, но Малыш дернул плечом:
– Это на твоем глобусе мораль репрессивная. В развитых мирах считается, что детская сексуальность – это нормально. А элита во всех мирах на местную нравственность плюет с высокой колокольни. Матильду сделали для трудного ребенка из хорошей семьи. У которого проблемы с этой… – Малыш щелкнул пальцами, – само… иден… тификацией, – выговорил он трудное слово по складам. – В общем, она без любви не может. Душевная и физическая потребность, – закончил он, и Костыльков понял, что у Малыша с Матильдой отношения непростые и лучше их не обсуждать и тем более не осуждать.
– А почему у нее одна лапа? – спросил Тёмка, чтобы слезть с темы.
Водитель тихо чертыхнулся, сдавая машину назад для разворота.
– Оторвали ей лапу, – просто ответил он. – Дети – они, вообще-то, игрушки того… портят. Ломают. Лапы, крылья, хвосты отрывают. Могут и глазик вынуть, и животик разрезать. Из любопытства. Если выживет, сюда выкидывают.
– А почему не на Барахолку? – спросил Костыльков.
– Ну, некоторые продают, но вообще это не очень принято, – принялся объяснять Малыш. – Игрушка-то говорить умеет. Может про своего хозяина и лишнего сболтнуть. Поэтому обычно игрушке сохраняют связь с бывшим хозяином. Чтоб любила, тосковала и все такое. Их иногда обратно берут. Ребеночек оторвал хобот слонику, выбросил, а через полгода снова слоника захотел, и не другого, а того самого слоника. Или там, блядь, тигреночка, – с неожиданной злостью добавил он.
– И они дают себя увечить? – не поверил Костыльков. – Вот прямо так – оторвать лапу?
– А что делать-то? – грустно сказал Малыш. – Они ж игрушки. В них зашито – любить хозяев и все для них делать. Что скажут – то и делают. Матильде ее поганец мелкий велел лапу отгрызть, когда сам оторвать не смог. Она отгрызла. Плакала, а грызла. Они же живые, боль чувствуют… Теперь у нее травма. Душевная и физическая.
– У нее вроде бы лапа из груди растет, – вспомнил Тёмка. – Прямо из середины.
– Ну это уже здесь переделали, – сказал водитель. – Я ее сколько уговаривал новую пришить. Вот уговорил наконец.
Тёмка вспомнил коготь, торчащий из пластика, и понял, что именно Малыш искал на Барахолке.
– Им вообще-то неплохо тут живется, – продолжал водила. – Детишки, когда подрастают, могут помочь материально. Некоторым игрушкам даже пенсию платят. Плюс место посещаемое, туризм, бизнесы всякие. Только грустно им. Они же домашние…
Тёмка понял.
– А ты Матильде предлагал… ну, например, к тебе переехать? – осторожно спросил он.
– Сто раз. – Малыш наконец выехал на относительно чистый участок дороги и газанул так, что Тёмка чуть не прикусил язык. – Не может она уйти. У нее связь сохраняется, я
