Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец
Положительная фрисса Иоланта возвышается надо всеми, как парусный корабль на морской глади. Народ вокруг по большей части дипломатический и пеший, в основном мужской, женщины добавлены с тем расчетом, чтобы кому-то скучно не было: то ли их противоположному полу, то ли мне. Одеты так ярко и так шумны, что одну невольно считаешь за двух.
На другой части поляны и вертолеты другие: не грязно-зелено-пятнистые, а всех тонов белого, светло-бежевого, темно-кремового, молочно-кофейного и сливочной помадки. Чтобы не перегревались, наверное; по слухам, в инсанских пустынях и горных поселениях солнышко вообще черт-те что творит. Публика тоже вся в светлом, легком и развевающемся, сплошные плащи, обмоты и покрывала, одного пола от другого не отличишь. И – вот дела! Эти почти все конные. Внутри их «стрекоз» свернутая пятимерность, что ли, как в квартире Воланда?
За счет то ли одежд, то ли плавной неторопливости движений племя нэсин показалось мне более архаическим по складу психики. Пыл и ярость их грозили поминутно взорваться, они привыкли их усмирять и оттого не мельтешили попусту, не тараторили, как их теперешние вассалы. Так мне думалось.
И другое я фантазировала, разглядывая их женщин, которые – теперь я стала их распознавать – были здесь, но скрывались за мужской толпой. Они сидели в седлах более прямо, их покрывала из более тяжелой материи не струились по ветру, как мужские, а стекали вдоль стана. Лица ни у тех, ни у этих не видно, одни глаза сияют для всех, тело же и его телесная душа надежно скрыты завесой. Такой же, мнилось мне, «вещью в себе» была для покойного андрского короля его старшая жена. Аналогичной защитной оболочкой моим знакомым рутенкам служит их собственное лицевое покрытие: оттого они редко краснеют и в любое время дня и ночи покрывают его толстым слоем натуралистической живописи.
Полно, неча на зеркало пенять, когда у самой личина в палец толщиной и сделана под боевую кису короля Даниэля! Молчи и смотри дальше.
Из инсанской среды выступает главное действующее лицо – Мартинов сюзерен. Владетель Эрбис. Он без фаты, в одном тюрбане и плаще поверх длинной туники. Небольшого роста сухонький старикан с кощеевой бородкой, вроде бы темноглазый (если это не самовнушение, нормальный человек из такой дали цвета глаз не должен видеть, только я с моими кхондами как раз ненормальная), загар не такой самоубийственно черный, как у андров. Словом, личность не очень выразительная, не то что его жеребец – золотисто-буланый альфарис. Вард, вспомнила я имя, которое мельком упомянул Шушанк. Сбалансирован, как хороший клинок; сухое, гибкое тело; небольшая голова с круглыми ушами и ноздрями; грудь не так глубока, как у фриссов, которые, что и говорить, самую чуточку тяжеловозы; задние ноги слегка саблисты, однако осанки это не портит. И горячие, страстные, умные глаза, которые широко расставлены, дабы вобрать в себя всю живую Вселенную.
Авторская пословица: инсан сам по себе лишь человек, альфарис сам по себе только лошадь, но вдвоем они – Властелин Эрбис в ореоле вышней славы. «Калигула, твой конь в сенате…» Далее у поэта неточность: Вард не просто «сияет в злате» – он сам золото, оттого ни ему, ни его седоку не надобны иные украшенья. Вот разве оружие – но его нет на сегодняшней встрече ни у владык, ни у меня.
Альфарис – слово, однокоренное с «фрисс», или я более не лингвист. Но к тому же с свистит, как стрела, спущенная с тетивы, ф – гневное фырканье разъяренного самца, л – легкая и горделивая поступь небольших копыт. Он не идет под Эрбисом – исполняет величавый танец; этого почти не заметно, потому что звук имени, кованый звон поступи, шелест дыхания гармонично слиты с этим плавным движением.
Зато Иоланта под тяжестью Мартина шествует неуклонно, ровно и мерно. По всему видать: шаг ее без особой нужды не перейдет ни в рысь, ни в галоп, однако своей цели таки достигнет.
Теперь оба всадника направляются прямиком к моему портшезу. При виде их соединенного великолепия и мне хочется оседлать кого-то из присутствующих. Кого только – разве что Хнорка? Боюсь, что юмор ситуации до него не дойдет. Впрочем, длится мое сугубое благоговение недолго: сделав напоказ десятка два шагов, короли сходят с седел, а их кони следуют за ними, чуть отступя и незаметно переглядываясь. Перемолвиться – ни словом, ни духом – они не смеют, но Вард сделал вид, что собирается положить голову лошадиной даме на холку, а это жест приязни, едва ли не сообщничества. Двуногие если и заметили, то не придали значения.
Они садятся не очень близко напротив каждый на свое место: Мартин – на подобие походного трона, Эрбис – на табурет мозаичной работы. Равносторонний треугольник – самая прочная геометрическая фигура.
Над обоими мирными воинствами клубятся по ветру флаги: алые с золотом андров, черные с изумрудом – инсанов. Трубят фанфары, гудят рога, завывают длинные, в два человеческих роста, трубы, раскатывают лихорадочную дробь барабаны…
И как раз теперь нам подают Серену: о золотое яблочко на расписном блюдечке! Богиня вечной весны! Цветок сливы в серебряной вазе! Лесная заря в полнеба! Если я олицетворяла собою золотую осень, или, как мы говорим в Лесу, «волчье лето», то моя дочь – самый первый день повторяющегося творения. Такая же, как у меня, разве что посветлее, войлочная накидка Триады о трех хвостах, но поверх широкой, переливчатой, нежно-яблочного цвета рубахи, расшитой цветочными гирляндами. Вот эта штуковина явно соткана с милостивого соизволения местных гусениц из тысячи коконов, обремененных дурной наследственностью, кривых и косых (у них, в отличие от элитного шелкопряда, избытков в виде неоплодотворенного потомства не бывает), отчего и муаровые разводы. Наручные браслеты из резных плашек старого, душистого сандала, инкрустированных зеленой бирюзой, сокровищем мунков-хаа: такую только они умеют добыть из своих коварных «эльфовых холмов» в сердце топи, – и такой же тонкий, слегка приспущенный пояс. Ни к чему утягивать в талии ту, что подобна юному кипарису своей осанкой! Цветочные цепи на шее и в распущенных волосах, снова сандал и рута, жасмин, орхидея и гвоздика, благовонные цветы, листы и древеса, сама изысканность и нега. Воплощение Леса и одновременно – ожившая статуя Владычицы Приливов. Ибо лицо выбелено и нарумянено в стиле китайской маски, глаза и брови слегка подведены тушью, а поверх всего наброшена почти невесомая и прозрачная вуаль из «лунной травы». Андры знают это кхондское название озерного льна, что растет исключительно посреди широкой и чистой воды на островках и отмелях. Вуаль ложится поверх чуть выгоревших волос, смягчает многоцветие украшений и обращает Серену в сладостное видение.
По выработанному заранее сценарию, дочь становится рядом со мной, положив мне на плечо руку с округлыми бледно-розовыми лепестками ногтей. Такая поза для Триады означает «защиту, что младший дарует старшему». У андров же кто сидит, тот и главней. А у нэсин младший по возрасту всегда в подчинении, как ты его ни размести, и в присутствии глав рода сидеть ему и вовсе не положено. Так что читайте символ как вам привычно, судари!
Одно, уж точно, понимают все племена Живущих: явилось главное действующее лицо, соль земли, яблоко… Париса. Главный приз на сегодняшнем состязании умов.
Все замолкают, будто в некотором замешательстве. Нам легче: женщина вперед мужчин не говорит даже у Волков – сначала выслушает, подытожит, а уж потом и вынесет продуманный вердикт, чтобы не осрамить себя пустословием.
Теперь от той и другой стороны сразу выступает один – герольд, что ли? По всем приметам андр, хотя глаза смотрят иначе, не так напористо. Правда, я не могу судить об индивидуальных этнических различиях, улавливаю нечто среднеарифметическое… Торжественно и звучно, как фанфара, он провозглашает:
– Господин мой, Мартин Флориан Первый, король андрский, свидетельствует: «Мир, который я заключил с Триадой Леса, подвергся небывалой угрозе. Я хочу от всего сердца уверить кхондов, голову Триады, что ни я, ни потомство мое больше не допустят ни беззакония, ни изменения уже заключенных соглашений в худшую сторону. Поэтому я желаю иметь гарантии того, что и новые друзья наши, и союзники друзей наших не будут – ни тайно, ни явно – выступать против меня и моей крови. И по всему по этому желаю я взять своей милой и единственной супругой Серену Кхондскую, и Мункскую, и Суккотскую (отметим оригинальное титулование!), чье кольцо постоянно держу при себе как знак обручения, и иметь от нее потомство – сына и наследника моего – на условиях, которые будут ей угодны.»
Все это мне привычно: такой наследник, по идее, должен править обоими домами и не давать ни одному из них задираться. Поскольку он будет моим внуком, уважение нашей республиканской Триады ему вроде бы тоже обеспечено. Подтекст: вечный заложник, лесное достояние в руках андров позволит им, по их разумению, диктовать условия Лесу. Иллюзия, но нам на руку. Насчет кольца – тоже. Необходимо, однако, уточнить, какие узы налагает на молодых людей обручение: как в старину у католиков или иначе. В конституции и каноническом праве мы ничего подобного не нашли.
