Витус Вагнер - Дети пространства
— Это же малышка Мара! Как ты выросла! — и встал из-за столика навстречу ей. Мара подбежала к нему, обняла, а потом взяла да и подкинула в воздух.
— Что ты творишь! Надорвёшься, я же тяжелый! — завопил он, когда Мара поставила его на пол.
— Это же Марс, — ухмыльнулась Мара. — Тут всё в два с половиной раза легче.
— И давление кислорода тоже в два раза меньше. Задохнёшься.
— Ничего, я тренированная.
— Ну, рассказывай, — потребовал Захариос, немного придя в себя. — Как там Тадеуш, как Тордис, как твои родители, как Келли и Ким? Судя по тому, из какой двери ты вылезла, вы с Кимом уже можете говорить «Мы не ребята, мы капитаны», как балаклавские рыбаки царю.
— Мне бы мичмана получить, — с грустью сказала Мара. — Четыре экзамена ещё не сданы, а я тут мотаюсь по всей Солнечной системе. Капитан, как же. Сам свой лоцман, сам свой боцман. Одна за весь экипаж, с одним пассажиром.
— С пассажиром-то хоть познакомишь?
— Да, конечно. Анджей, знакомься, это капитан Захариос Ставраки, транспортник «Ариадна», из-под Арктура. А это Анджей Краковски, журналист с Земли.
Тут же Анджей был пересажен за столик, где сидели офицеры «Ариадны». Мара устроилась там же.
— Анджей — тот самый человек, который может показать землянам, что Вселенная не ограничивается их маленьким шариком, — похвасталась она. — В сентябре я показала ему, как обслуживают спутники СНМ, так он такой репортаж сделал в National Geographic о нашем «Терранете»! А теперь Клавиус. Но это всё-таки немного не то. Клавиус — вообще какая-то техноархеология, город, заброшенный сто лет назад. А теперь вот притащила Анджея на Марс. Жаль, нет времени как следует тут погулять и посмотреть — надо срочно возвращаться, потому что мы прилетели за ценным специалистом для Клавиуса, а расположение планет ухудшается с каждым часом.
— А у тебя самого есть время? — поинтересовался капитан Ставраки у Анджея.
— Да я вообще-то фрилансер. Ради хорошего репортажа можно потратить и месяц, и два.
— Так послушай, парень, зачем тебе с ней возвращаться? Давай лучше с нами под Арктур. У нас стартовое окно только через семь дней, ещё успеешь тут нагуляться. И пойдет у тебя по нарастающей: Луна, теперь Марс, а потом уже и под другой звездой побываешь. Человека, о котором так отзывается Мара, свезу бесплатно.
Мара ткнула Анджея локтем в бок: мол, соглашайся, пока предлагают.
— Э, и как же мои марсианские впечатления доберутся до читателей? — растерялся Анджей.
— Мы же будем идти к точке скачка целых две мегасекунды, — пояснил капитан Ставраки. — Успеешь сделать из своих впечатлений статьи, видеосюжеты, или что у вас там полагается, и отправить по е-мейлу на Землю, пока мы будем в этой системе. А там разберешься. Последнее время корабли что-то зачастили в Солнечную систему, так что больших задержек в доставке писем из-под Арктура не будет.
— А ты? — спросил Анджей у Мары.
— Что ж, если ты примешь предложение дяди Захариоса, попробую вызвонить мастера Брукмана прямо сейчас и попросить его приехать ближайшим рейлером. Чтобы улететь в течение двух часов, пока ещё возможен гравитационный манёвр около Венеры.
С этими словами Мара извлекла из кармана кителя обыкновенное зеркальце и начала говорить, держа его перед лицом.
— Зачем тебе зеркало? — удивленно спросил Анджей, когда разговор был закончен.
— Неужели за время нашего знакомства я при тебе ни разу не общалась по видеофону? Это же очень просто — у меня камеры в очках, смотрят вперед. А люди привыкли видеть лицо собеседника, поэтому во время разговора приходится держать перед собой зеркало.
По громкой связи раздалось:
— Прибывает местный рейс 144, Ноктис-третий — Офир. Высадка пассажиров будет производиться через второй шлюз первого этажа.
Анджей повернулся в сторону летного поля и увидел, как два маленьких робота-буксировщика волокут к самому космовокзалу тяжелый флиттер размером с автобус. Потом там что-то опустилось, зашипел выпускаемый воздух, и двери открылись. Из флиттера в зал повалила толпа радостно галдящих, преимущественно молодых людей в одинаковых ярких куртках и дружно направилась к стойке.
— Шеф! По рюмке можжевеловки каждому! — закричал на весь зал идущий впереди. — Мы сделали это!
— Что сделали?
— Первая очередь Ноктис-Лабиринта встала под закачку воздухом. Компрессоры уже третий час как пыхтят.
Новоприбывшие столпились у стойки, и Анджей разглядел на их куртках надпись готическим шрифтом «LebensRaum».
— Местные терраформисты, — каким-то бесцветным голосом пояснила Мара. — Что-то там доделали и радуются.
— И что, на Марсе все так бурно выражают эмоции? Больший процент кислорода в атмосфере, что ли, влияет?
— Почему все? Вот мы с тобой… Только что решили, что через два часа расстаёмся. Не знаю, на сколько. Может, навсегда…
— Ну хочешь, полечу с тобой обратно? — Анджей отрожно опустил руку ей на плечо.
— Не хочу, — отрезала Мара. — Не хочу, чтобы из-за меня ты изменял себе. Я же видела, как вспыхнули у тебя глаза, когда дядя Захариос предложил тебе пассажирское место. Мы с тобой уже говорили об этом. Помнишь — тогда, когда провожали «Марианну»?
Анджей прекрасно помнил тот разговор. Для него это было абстрактное сожаление о несбывшемся, загадывание желания на звёздочку, карабкающуюся вверх по небосводу. А теперь — вот, стоит за стеклянной стеной тысячетонная туша «Ариадны». А для Мары, значит, тот разговор был столь же конкретен, как и этот…
— Помнишь песню, которая тогда звучала в кафе? Где механик смеётся, а пламя в топке бьётся?
— Ты лучше вспомни третий куплет, — ответила она. —
И кто-то вновь вернётся,Полсвета исходив,Волна на берег рвётся,Припасть к его груди.На берег, на берег,В который свято верят,Который, как надежда,Синеет впереди.
Последующие два часа запомнились Анджею как-то сумбурно. Вот так внезапно и случается, что у вас остаётся ровно два часа до разлуки, и даже эти два часа вам не принадлежат. Зарезервировать слот в стартовой очереди, проследить за заправкой пинассы, рассчитать траекторию и убедиться, что манёвр у Венеры получится… да мало ли дел у межпланетного пилота-одиночки за два часа до вылета! Человеку, который не может помочь, лучше отойти и не мешать.
Анджей вспомнил старинное стихотворение:
…Я помню, как мы друзей провожалиКуда-нибудь в летние отпуска;Как были щедры мы, как долго держалиИх руки в своих до второго звонка.Но как прощаться, когда по тревогеМашина уходит в небо винтом?И, руки раскинув, расставив ноги,В степи остаешься стоять крестом.[19]
И тут механик, подумал он. Там — смеётся, тут — молча ложится лицом в траву.
Но вот эти мучительные два часа прошли. Они стоят на перроне в подвале космовокзала, а из туннеля медленно и бесшумно втягивается на станцию рейлер.
Двери поезда открылись, и из них вышел один-единственный человек — невысокий, сухонький, абсолютно седой старик с небольшим чемоданчиком в руке.
— Мастер Брукман, я ваш пилот, — обратилась к нему Мара. — Подождите минутку, я только попрощаюсь.
Весёлая толпа терраформистов уже начала втягиваться в вагон. Мара положила руки на плечи Анджею:
— Спасибо за всё, что между нами было. Ты открыл мне Землю.
— Спасибо и тебе. Ты открыла мне Галактику.
Они поцеловались. Однако поцелуй продолжался не так уж долго. Губы Мары оторвались от губ Анджея, и она прошептала:
— Давай. А то, как в балладе — планета с траектории уходит.
Анджей зашел в вагон и оттуда бросил взгляд на перрон. Мара не глядела ему вслед — она уже поднималась по лестнице рядом с мастером Брукманом. Там, где рейлер должен был исчезнуть из поля её зрения, загороженный потолком станции, она обернулась и помахала рукой. Рейлер беззвучно тронулся и погрузился в тоннель.
Анджей вытащил из кармана наладонник и попытался найти, какую именно балладу имела в виду Мара. Как ни странно, терранетовский модуль связи, встроенный в наладонник, запросто включился в марсианскую сеть, и вместо привычной поисковой странички Watson Alpha на экран вылезла какая-то Pavonis inform.
Впрочем, поисковые системы на всех планетах работают одинаково, и на запрос «Баллада. Планета с траектории уходит» нашёлся такой текст:
Где-то в мире голубая есть планета,Не могу никак забыть о ней.Хоть её на звездных картах нету,Там живет полтысячи людей.А над площадкой там то ливни, то метели.Да, погодка, что ни говори.Если там без приключений сели,То, пилот, судьбу благодари.
Баллада, описывающая любовь пилота и случайно встреченной в молодой колонии девушки, была длинная, как межпланетный рейс. И где-то ближе к концу были строки:
