журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин
— А ну, разойдитесь, граждане...
У суда стояло немало любопытного народа, и какой-то мужчина сочувственно окликнул беглеца:
— Че, Федя, захомутали?
— Ни фига! — бодро отозвался Федя, мотая стриженной башкой (впрочем, сказал он не „ни фига", а покрепче, конечно). — Нога подвернулась, падла, а то бы ушел.
— Теперь намотают не меньше, чем „десятку". .
— Ништяк, перезимуем... — И оскалился на милиционера, который ткнул его стволом в поясницу.
Такой вот боевой был Федя.
Но дядя Митя был вовсе не таким. Мама, которая ходила на судебное заседание, рассказывала, что он заплакал, когда услышал приговор — пять лет.
— Стоит, молчит, а слезы катятся...
— Покатятся тут... — сказал Артур Сергеевич, посидевший в лагерях по „политической статье", то есть ни за что. И глянул в стенку, за которой обитала тетя Зина. — А этой стерве хоть бы хны.
Тете Зине и правда все было хоть бы хны. Худая, с бесцветным кукишем волос, горластая и злющая, она по-прежнему громко хозяйничала на кухне и торговала на базаре семечками.
Ее сестра —тетя Рая — была добрее. Полная, разговорчивая, посмеяться любила. Впрочем, это не мешало ей ругать мужа дядю Витю и поколачивать дочь Лильку за непослушание.
Лилька была моя ровесница.
А у тети Зины и дяди Мити была дочь Галка — на год старше меня.
Вот с этими-то девицами и пришлось мне теперь обитать под одной крышей. Играть с ними. Быть приятелем. А куда денешься, коли свела судьба?
Лилька оказалась неуклюжа и проста мыслями. Не стеснялась делиться жизненными планами, верхом которых было стать продавщицей в мануфактурном магазине. Она без ума была от цветных тряпок. Из пестрых лоскутков Лилька делала свертки, похожие на магазинные штуки материи, только маленькие. Раскладывала их по игрушечным картонным полкам и мечтала:
— Ух как стану продавщицей, всяких отрезов у меня будет на тыщу платьев!
Мои возражения, что ткани в магазинах принадлежат не продавщицам, а государству, до Лильки просто не доходили.
Галка была не в пример умнее двоюродной сестрицы. Хитра, кокетлива и воровата. Однажды она стырила у нас с комода десять рублей — серую бумажку с портретом ласково прищуренного Ильича и надписью „Один червонец“. По тем ценам — это билет в цирк на первый ряд или три небольших порции мороженого (да еще рубль останется).
Мама быстро хватилась пропажи. Галка была изобличена, бита своей мамашей по щекам и громко, напоказ, ею изругана. Скорее всего, за то, что не сумела отвертеться. Деньги, однако, Галка успела пустить на леденцы и расплачиваться пришлось тете Зине (что, естественно, усилило ее досаду).
Случай этот, надо сказать, больших последствий не имел, и на наши отношения с Галкой не повлиял.
- Мы втроем устраивали на дворе игры в классики и в очко (это когда мячом бьют о стенку разными приемами), строили из обломков фанеры „дачу" или, сидя на крыше, вели всякие разговоры о жизни. Среди них и такие, откуда берутся дети. Тема была актуальная, поскольку моя мама находилась в положении.
А еще затевали театр. Обязательно со спектаклем „Золушка" — любимым у Галки и Лильки. Для девчонок там главное было не актерская игра (до нее обычно и не доходило), а наряды...
Иногда мы ссорились. Тогда сестрицы вдвоем лупили меня, и я совсем не героически ревел. Потом мирились, торжественно сцепившись для этого мизинцами.
Бывало так, что мне „по горло" надоедало играть с девчонками, и я уходил в соседний двор. В нем обитала компания мальчишек. Но прижиться в той компании я не умел.
Командовал там Эдик Рюхин — личность лет десяти-одиннадцати. На первый взгляд, симпатичный парнишка. Но с ядовитыми глазами. И с таким выражением лица, словно все время ему хочется сплюнуть. Остальные пацаны были помладше, и Эдька верховодил как хотел.
Иногда Эдька относился ко мне вроде бы терпимо, но часто случалось и такое: „А ну иди отсюда, мамина детка!" — И пинок под зад. Или — репей за шиворот. Без всякой причины. А его подчиненные одобрительно хихикали.
Эдька знал один безотказный способ, как укрощать непокорных. Если кто-то с ним спорил, он хитрым, ему одному известным приемом заламывал строптивцу за спину руку. И выкручивал все сильнее, сильнее. Наконец строптивец падал на колени.
— Пусти, Рюха! Больно же!
— Вот и хорошо, что больно. Говори: „Эдик, прости, я больше не буду обзывать тебя Рюхой".
— Пусти!
— Не „пусти", а „прости". Ну! — И улыбался.
Никто не мог выдержать. И за такое умение мальчишки в том дворе Эдика уважали.
Когда на Смоленской становилось невтерпеж, я убегал к старым приятелям на улицу Герцена. Но в первое время (пока туда не вернулась из Одессы старшая сестра), мама отпускала меня неохотно. Ей казалось, что тетушки на прежнем нашем дворе начнут меня расспрашивать о нынешней жизни с отчимом и судить-рядить...
У компании Эдьки Рюхина было любимое развлечение: забраться на сарай, лечь грудью на гребень железной крышы и пускать по крутому кровельному скату свои плевки: чей плевок скорее доползет до края. Меня при виде этого скручивала тошнота.
Но среди моих сверстников на Смоленской был и хороший человек. Без всяких оговорок хороший. Володька. Однако о нем чуть позже. Это отдельная, светлая и теплая страничка моего детства.
3
И еще была радость! Большая синяя книга, неизвестно откуда взявшаяся у отчима. Марк Твен, „Избранное". „Приключения Тома Сойера", „Приключения Геккльбери Финна" и „Жизнь на Миссисипи".
Эта книга скрашивала все вечера и те дни, когда я, поссорившись с Девчонками и Эдькой, не решался выйти на улицу.
Десятый раз подряд перечитывал я, как путешествовали Гек и Джим на плоту, и как Гек и Том выручали Джима из рабства на ферме Сайласов. Читал я и лоцманские истории о приключениях на великой американской реке.
А за „Тома Сойера" не брался.
- Мама и Артур Сергеевич уверяли меня, что это очень увлекательная и забавная повесть, но я ее читать не хотел. Так тянулось больше года.
У моего упрямства была веская причина. Однажды я начал было историю о Томе и увидел среди первых фраз такую:
„— Дай-ка сюда этот прут... — Розга свистнула в воздухе. Опасность была неминуемая."
Ничего себе „забавная повесть"! Правда, на сей раз Тому удалось удрать от рассерженной тетушки. Но потом (я это узнал, осторожно заглядывая в середину „Приключений") ему не раз приходилось отведывать такого воспитания. И дома, и в школе.
Я не
