Паромщик - Джастин Кронин
«ЗАБАСТОВКА», – пишет мальчишка.
Он отходит, быстро оценивает надпись, снова обмакивает кисть в краску и добавляет восклицательный знак.
«ЗАБАСТОВКА!»
– Получается, что мы кричим прямо им в морду, – говорит он Джесс.
Внезапно раздается скрип сапог: кто-то шагает по тротуару.
– Эй, вы!
Оба замирают.
– А ну, стоять!
– Бежим! – шепчет Джесс.
Бросив краску и кисть, они мчатся по улице и на первом перекрестке разбегаются в разные стороны. Джесс не чувствует страха – она действует сообразно плану, и все. Это их мир, а не охранника. Они знают этот мир вдоль и поперек; знают то, чего обалдую в форме никогда не узнать. Короткие пути. Так называемые слепые пятна, где человек просто растворяется в воздухе. Сейчас ей нужно добраться до чердачного окна. Антон верткий и юркий, как призрак, и в скорости ей с ним не тягаться. Охраннику тоже, и потому этот «блюститель порядка» погнался за ней. Джесс испытывает счастье; нет, даже ликование. «Что, решил догнать меня, паршивец?» – думает она. Ей хочется, чтобы охранник не просто вкусил горечь поражения, а изглодал поражение, как кость.
Вопреки здравому смыслу Джесс решает немного позабавиться.
Она проскакивает мимо чердачного окна, даже не взглянув на него. Как же она ненавидит этого охранника! И сколько сил дает ей ненависть, сколько темной радости! Всем в этом мире движет одна лишь ненависть, а не молитвы Паппи, умопостроения Матери и прочее. Это мир сапог, кулаков и ухмыляющихся физиономий, и, если ты действуешь правильно, если собираешь всю ненависть внутри себя и позволяешь ее черным щупальцам обвить твое сердце, ничто не сможет тебя остановить. Не успеешь и глазом моргнуть, как пол-Аннекса попрет по дамбе, зажав в зубах ножи.
Джесс сворачивает в очередной переулок. На веревках, натянутых между домами, висит давно высохшее белье. Ночь кажется пустой и бездушной. Даже звезды пропали. На пути Джесс встает высокий деревянный забор, однако она чувствует себя непобедимой и способной летать. Где-то сзади пыхтит охранник. Джесс быстро подходит к забору, приподнимается на цыпочки, хватается за верхний край, подтягивается и перемахивает на другую сторону.
Потом приземляется.
Жестко.
На что-то.
«Что-то» оказалось толстой палкой. Палка – не проблема. А вот торчащий из палки гвоздь – это настоящая проблема. Гвоздь прокалывает ей подошву сапога, затем подошву ступни и выходит с обратной стороны.
Боль настолько сильная, что Джесс не выплескивает ее наружу. Джесс кричит внутрь себя. У нее перехватывает дыхание. Черт! Черт! Черт!
А охранник приближается.
Боль спасает Джесс, дает ей волю к действию. Сидя на земле, она прижимает колено к груди, находит более удобное положение для поврежденной ноги, набирает в легкие побольше воздуха и упирается руками в палку.
Хлещет кровь, и вскоре ее нога свободна.
Времени бежать нет, да с такой ногой и не побежишь. Охранник достигает забора. Он подтягивается, заглядывает на другую сторону и видит Джесс.
Это не просто охранник. Это «прыщ». Тот самый Хэнсон.
– Ты только посмотри на себя, – говорит он.
Джесс сидит на земле, вцепившись в ногу.
– Кажется, я сломала ногу, – говорит она и смотрит на него широко распахнутыми, полными слез глазами. Беспомощная, как птица со сломанным крылом. – Пожалуйста, не бейте меня.
Хэнсон спрыгивает на землю, снимает с пояса складную дубинку и выдвигает ее на всю длину.
– Поднимайся.
Джесс прикрывает лицо:
– Я не могу… простите.
Хэнсон подходит к ней:
– Я сказал, поднимайся… сука.
Когда он замахивается дубинкой, Джесс уже готова. Она поднимает палку и тоже замахивается, вставая. Неожиданно рука Хэнсона пустеет; дубинка улетела в темноту. Он недоумевает, глядя на пустую руку:
– Что за…
На этом его речь обрывается по очень простой причине: гвоздь ударяет ему в висок и дюйма на три уходит в недра мозга. Хэнсон стоит с выпученными глазами. На лице – ничего, кроме неподдельного изумления. Кажется, еще немного – и откроется величайшая в мире тайна. У него подгибаются колени. Он бы сполз на землю, но, поскольку гвоздь остается в его мозгу, а Джесс обеими руками держит палку, тело «прыща» сохраняет вертикальное положение. Он напоминает смиренного верующего во время молитвы.
Глаза Хэнсона закрываются. Он мертв.
Джесс вытаскивает гвоздь из его головы, и Хэнсон ничком падает на тротуар. Джесс взвинчена. Ее трясет. В сапоге хлюпает кровь. Однако ночь для нее еще не закончилась. Нет. Тело «прыща» – только часть замысла. Нужно оставить такое послание, которое будет сильнее всех слов на стенах, и она сейчас сделает это.
Она поднимает палку над головой, прицеливается и ударяет по черепу Хэнсона.
Это требует времени. Палка неутомимо взлетает и опускается. Джесс крошит череп агента «три-эс» до тех пор, пока от головы ничего не остается. Довольная результатом, она отшвыривает палку и ковыляет по переулку, удаляясь от места расправы. Джесс знает, что́ она сделала. Создала повод для войны, которым обязательно воспользуются.
11
Рассказывая о событиях последующих суток, я обойдусь без некоторых подробностей. Мои чувства, естественно, были моими; я не могу приписать их кому-нибудь другому. Я чувствовал, что попал в некую вневременную зону. Нет, я не строил ни малейших иллюзий насчет того, что можно назвать нашим с Тией «будущим». Я был женат на дочери Каллисты Лэйрд – председателя Коллегии по надзору. Какие бы трения ни возникали между Элизой и мною, я не хотел делать их предлогом для семейного скандала. А такой скандал вполне мог бы разразиться. Но когда я проснулся среди ночи, лежа рядом с Тией на диване, с которого мы почти не вставали, я понял, что к неожиданностям заканчивавшейся недели добавилась еще одна: я был счастлив.
Воскресное утро выдалось ясным и солнечным. Жара отступила. Воздух был сухим и прохладным. Безбрежная синева небес завораживала. Казалось, буря унесла все, что было нечистого в мире. Было понятно, что мы оба не хотим расставаться и разрушать это волшебство. Но потом меня начало снедать беспокойство, которое я старался не показывать. Я тревожился не столько за Элизу, сколько за себя. Как возвращаться в привычный мир после всего, что произошло в отцовском доме? Как дальше обходиться без счастья, помня его удивительный вкус?
Но наступил момент, когда оттягивать расставание стало нельзя. В город мы ехали молча. Тия оставила свою машину напротив ресторана. Я встал позади ее автомобиля и заглушил мотор.
– Мы еще
