Благодать - Пол Линч
Может, сейчас и весна, однако тут, спору нет, прозиманье, думает она. Кругом люди подпирают себе подбородки коленями на порогах домов и попрошайничают на каждом углу. Два костлявых мальчишки-попрошайки вроде идут за ней, она оборачивается, осклабившись, и помахивает ножом. Преследует ее в итоге неотступный хлебный запах. Запах этот имеет силу призрака, думает она. Эк пронизывает он воздух и идет за тобой, и даже суматоха проезжающего экипажа не возмущает его. Она видит собственный призрак в витрине хлебной лавки, глазеет на стопки буханок, на булки, выставленные словно дерзкие кулаки. Смотрит, как девочка-служанка выходит из лавки, фестон волос ниже плеч, дух буханки, скрытой под клетчатой тряпицей у ней в корзине, девочка идет мимо, не бросив и взгляда. Колли выхрюкивает что-то свинячье, и девочка ускоряет шаг. Каково оно будет, ограбить ее, думает она, пройти за ней до какого-нибудь проулка и стукнуть по голове.
Колли говорит, удивительно, что в лавку до сих пор не вломились, – в смысле, я тут едва ли минуту пробыл, а уже подумать про то успел три раза, – запах хлеба нам зло, этот вот печеный, хрустящий, масляно-лизучий запах имеет над нами власть, разве ж нет, – оно преступно, применять такое к обычному люду.
Скрытая дорога сперва являет себя перестуком. Она слышит, как рассыпается он в небесах, глухо-пронзительный звук, что взлетает и становится хрупким. Звучит как далекий выстрел или словно кто-то крушит камни. Слышишь, говорит Колли, похоже на труд великана – хе! – помнишь, который убил бычка кулаком по башке, как там его звали…[41]
Она вострит ухо и всматривается в хвойную рощицу по левую руку. Откуда доносится стук, не разобрать наверняка. Не оставляет росчерка жизни в небе никакой печной дым. Эта одинокая дорога подымается к болотным просторам и некой печали, если смотреть в дорожную даль. Эк примечает она к югу от города все ту же углубляющуюся тишину.
Смотрит теперь в небо, словно стук молота долетает оттуда. Колли говорит, ну точно великан работает, сидит там где-то за деревьями, черепушки раскалывает, а может, это гиппогриф ужинает, полуконь-полугрифон, только вот та половина, которая грифон, выдуманная, бо на самом деле это полуорел-полулев, так учитель говорил, а значит, это в то же время на четверть лев, на четверть орел, наполовину грифон, наполовину конь, а значит, это наполовину…
Она стукает себя костяшками по голове и морщится. Говорит, этот грохот-перестук из-за деревьев. Не успевает показать откуда, как на лесной тропе появляются двое мужчин, фыркают трубочным дымом.
Ты глянь, говорит Колли, парочка гиппогрифов, как я говорил.
Она проходит под деревьями, и открывается ей вид мужиков, врезающих некую дорогу в полуболото. Проходит мимо тех, кто колет камни кувалдами, и натыкается на длинную вереницу окапывающих дорогу. Тут, похоже, человек сто, думает она. Большинство в лохмотьях, кое-кто словно перекрученный болотный хворост, что собирает сырость и грязь в пустоты свои. Она всматривается, есть ли тут женщины, видит одну, та налегает на тачку, в кульке за спиною младенец.
Кое-кто одет рыхло во фланель или мешковину. В вытянутых лицах этих она видит морды ослиные, лошадиные, собачьи, человечьих совсем немного, у большинства на лицах самозабвенье, смех их, печаль, тревога или гнев – все утрачено, и не найти их, если копать здесь. Она чувствует, как плотен воздух от пристальности, но, когда взглядывает, никто на нее не смотрит. Она идет, пригнув голову, к деревянной лачуге, опознает двоих начальников по тяжелой чистой шерсти и крою их жилетов, рядом гончая, проветривает язык. К которому из них обратиться, она не уверена. Один воздевает стакан воды к небу.
…это бурая вода, ей-ей, и на вкус бурая.
Человек осекается, повертывается глянуть на нее. Говорит, какого цвета, на твой глаз?
Она говорит, бурого оттенка, хозяин.
Второй говорит, это игра света.
Первый говорит, попробуйте, раз так. На вкус она… на вкус она бурость.
Как у бурости может быть вкус?
Да вот так. Ну же, попробуйте.
Не собираюсь я мочу эту вашу пробовать.
Второй неспешно повертывает сытую седую голову к ней, подвешивает на жилет оба больших пальца. Первый ставит стакан на ломберный столик. Она видит, как из канавы выбирается женщина с кайлом на плече, волосы плещущий занавес.
Говорит, мне велели прийти сюда на работу.
Первый человек говорит, это не ко мне, я тут казначей. Тебе надо с десятником толковать.
Где мне найти десятника?
Заговаривает второй. Я десятник. А ты кто?
Тим Койл, хозяин.
Со вздохом вытаскивает он из пиджачного кармана список, развертывает его.
Тебя нет в списке, говорит он.
В списке как есть. Мне велели прийти.
Кто велел?
Человек из комиссии.
Какой человек из комиссии?
Мистер Уоллес.
Ты крепко опоздал, чтоб приниматься.
Я вышел затемно. Не знал, сколько досюда миль.
На этом участке начинают работать в восемь и ни минутой позже, и всяк, кого нет на перекличке, волен идти домой.
Десятник повертывается к ней спиной, а она собирает ярость, слышит, как десятник бормочет что-то там про шваль, а казначей смеется, и рука ее приходит в движение еще до того, как она волею своей успевает ее остановить, и берет она стакан канавной воды и выпивает ее, одним глазом следя за начальниками. Утирает рот и говорит, вы надо мной смеялись, сэр?
Эти двое вперяются в нее без всякого выражения.
Она уходит с участка, кляня себя.
Колли говорит, блядская эта вода на вкус была бурая.
До чего долог путь обратно к лачуге. В голове у нее всю ночь звенит тот их смех, но на рассвете она возвращается. Бригадир приставляет ее к тачке. Горбиться под весом камней. Пальцы у нее в лоскутья, плечи вопящие птицы. Тощелицый камнелом говорит, видать, они теперь всех подряд к работе допускают. Другой камнелом говорит, сперва женщин, теперь детей.
Она подбирает с земли свежую курительную трубку и быстро ее прикарманивает. Какой-то старый дядька отводит ее за руку и говорит, полегче, малец. Просто считай часы и насчет работы не хлопочи. Тот вон человек караулит десятника. Крикнет, как увидит его.
Дядька говорит, а она смотрит на других за работой, видит, что лопаты у них полны наполовину, плечи качаются ленивыми ходиками. Немало и тех, кто просто стоит себе.
Старый дядька тот прав, думает она. Каждый второй тут, если присмотреться хорошенько, слишком слаб для работы. Один вот по тому, как
