Андрей Рубанов - Боги богов

Женщина любит семьдесят часов, а корабль — всегда.

Капсула сильно высохла и заметно уменьшилась в размерах. Шкура омертвела, внутренние перегородки утратили эластичность и дурно пахли. Экраны сгнили. В сером веществе началось известкование. Когда Марат входил внутрь, электронное животное мгновенно улавливало сочувствие пилота и пыталось ответить слабым импульсом, который можно было перевести в человеческую систему сигналов как жалобный стон.

Все системы были давно отключены либо издохли. Функционировала только медицинская аппаратура, но ее как раз нельзя было ни отключить, ни перенастроить, забота о спасении экипажа закладывалась изготовителем как безусловный рефлекс: биом умирал, но жертвовал последние жизненные соки в пользу недвижно лежащего в утробе пассажира.

Лицо старика было безмятежно, правый угол рта чуть шевелился, подтягиваясь вверх; это улыбка, подумал Марат, он улыбается, ему хорошо.

А мне? А я?

Прошел в грузовой отсек, сунул руку в дальнюю пазуху, достал таблетку мультитоника. Хотел тут же проглотить — передумал, зажал в липкой от масла ладони, снова пошарил, вытащил всё, что осталось.

Четыре штуки.

Одну положил в рот, остальные спрятал.

Проверил пистолет: в наличии — три процента боезапаса. Шепотом выругался, сунул за поясной ремень.

Всё израсходовано до донышка. И патроны, и стимуляторы, и энергия батарей. И силы, и терпение, и вера в то, что когда-нибудь робинзонада закончится.

Однажды биом испустит дух. Однажды при нажатии на курок пистолет промолчит. Однажды настанет момент, когда всё, что связывает бывшего угонщика с родиной, будет сломано, обесточено и мертво.

Никто не прилетит, не вытащит. Не спустятся с неба агенты КЭР, не спросят: «Зачем убивал, если мог не убивать?»

Жилец прав — они здесь надолго. Навсегда.

Вышел в свою спальню, тщательно завернулся в едко пахнущий бурнус, выпил родниковой воды, настоянной на горной траве хцт. Перебрался через парапет и прыгнул на камни верхнего яруса Пирамиды.

Он строил ее четыре года. Восемь тысяч свободных граждан и пять тысяч рабов доставляли из предгорий куски гранита и песчаника. Одних носорогов было задействовано больше пятидесяти, выжили только несколько самых крепких самок. С мертвых гигантов снимали шкуры, делали ремни, запрягали живых.

Запрягли всех, кого нашли: рыболовов, тюленебоев, собирателей икры, охотников за угрями, медузами и кальмарами. То было великое, грандиозное дело — начиная его, Марат не верил в успех.

Зато Жилец верил. Он скандалил, бушевал, бился в истериках.

— Не давай им спать, — хрипел он, — не давай им жрать, никому не позволяй оставаться в стороне, пусть работают все: дети, женщины и старики, собиратели ракушек и пожиратели крабов — все; пусть бубны стучат день и ночь, пусть везде полыхают факелы и костры, не жалей никого и себя тоже не жалей; пусть стройка будет смыслом их жизни, пусть не думают ни о чем, кроме стройки, пусть надрываются и мечтают о том дне, когда Пирамида будет закончена.

— Они возненавидят меня, — возражал Марат.

— Дурак, — отвечал старый вор. — Они полюбят тебя самой дикой и сильной любовью, какая только бывает.

Вот, сбылось. Парализованный уголовник в сотый раз оказался прав. Четырнадцать тысяч подданных. Из них две трети — свободные граждане, остальные — рабы. Женщины управляют семействами, старики мирно доживают, невольники ежеутренне выходят на отмели для сбора питательной черепашьей икры. Владыка всесилен и мудр, он подарил своему народу парус и письменность. И медь. Медные иглы легко протыкают тюленьи шкуры. Медные браслеты украшают запястья невест. Медные мечи разят наповал всех, кто не защищен медным щитом и медным нагрудником. В медных котлах варятся похлебки. Не так важно было подарить им меч, как подарить котел, теперь они варят все, что привыкли жарить на открытом огне: рыб, моллюсков, каракатиц, змей и еще сто видов тварей, плавающих в воде и ползающих по дну. Жареная пища давно не в моде, она удел бедняков; теперь, в изобильные и благословенные времена владычества Отца и Сына, ни одно празднество, будь то День окончания Большого шторма, или годовщина Великой стройки, или свадьба, не обходится без деликатесного супа из черепашьих животов.

Владыка подарил бы им бронзу, но не нашел в горах олова. А вот самородной меди было много; лет через двести аборигены освоили бы холодную ковку и без участия пришельцев.

А еще через три-четыре столетия они создали бы и письменность, ибо знали уже, что такое орнамент; последним покоренным племенем был живший далеко на юге малочисленный и очень мирный род цжура, где каждый взрослый мужчина в совершенстве владел искусством резьбы по кости. Выходец из этого племени, хромой Загиж, вот-вот должен был закончить статую Владыки — изваянный из цельного куска мрамора монумент высотой в десять метров — и приступить к изготовлению статуи Великого Отца. Согласно проекту, разработанному лично Великим Отцом при участии Митрополита, монументы должны были установить в главном зале храма, бок о бок; перед ними зажгут неугасимый светильник, один для обоих богов, что должно символизировать двуединство верховной сущности; паства, входя в зал, падает ниц и подползает, не поднимая лбов от каменных плит, к Священной Ступени, где младшие жрецы занимаются сбором даров, выслушиванием исповедей и просьб. В обязанность старшим жрецам вменяется поддержание неугасимого пламени, инвентаризация подношений и выдача благословлений на брак. Трое верховных жрецов и глава церкви — Митрополит — не участвуют в ежедневных службах, а занимаются делами школы, подготавливающей миссионеров и проповедников, дабы они несли свет истинной веры во все углы мира, а также руководят храмовой стражей, каковая должна конкурировать с дворцовой в деле раскрытия заговоров и других злоумышлений против новой веры и порядка.

Две тайные полиции, говорил Жилец. И чтоб грызлись меж собой. Только так. Иначе однажды тебя задушат, уяснил? Любимая жена перережет глотку. Кто у тебя лучший друг? Муугу? Он первый затянет на твоей шее петлю. Кто твой самый доверенный папуас? Митрополит? Ха, его особенно бойся, он умен и осторожен, он сунет нож в спину, как только настанет удобный момент…

Марат бесшумно миновал посты и долго плутал в лабиринте кривых улочек, пока не нашел дом Сцая, торговца тюленьими кожами. Самого торговца он не помнил и дом его опознал только по запретному знаку, начертанному углем на стене. Три перекрещенные линии внутри круга. Митрополит был серьезный парень и приказ Владыки — пометить нужный дом — выполнил в точности.

Подходить не стал: рабы могли почуять запах. С тридцати шагов выстрелил специальным патроном: радиомикрофон бесшумно вонзился в оконный ставень, изготовленный из дерева зух.

Вставляя наушник и увеличивая громкость, Марат с неожиданной злобой подумал, что благосостояние народа выросло весьма резко и быстро. На вытесывание одной доски из цельного ствола дерева зух нужна неделя работы, топор надо заново точить после каждых тридцати ударов; еще год назад даже самый богатый горожанин не мог себе позволить ставни из драгоценного дерева.

А он, Владыка Города-на-Берегу, скоро не сможет себе позволить даже простейшего радиомикрофона. Финита, энергия кончилась. Нечем подзаряжать хитроумную технику.

Однако на эту летнюю ночь мощности хватит. Этой ночью у Марата есть и микрофон, и пистолет с разрывными зарядами, и мультитоник, добавляющий сил. Этой ночью весь Город принадлежит своему создателю, Владыке, Хозяину Огня — и если Владыка захочет, он всё сожжет и взорвет, сам, без какой-либо помощи генералов и воинов. И лично обезглавит каждого неблагодарного дурака, решившего усомниться в его могуществе.

Заговорщики говорили негромко, что-то ели, слышно было чавканье, стук посуды и частые шлепки жирных ладоней по грудным мышцам и животам. Чтобы избавиться от привычки вытирать руки о собственные тела, этим существам требовалось еще лет пятьсот.

— …Большой Бродяга пришел из-за гор, — низким голосом сказала женщина. — Он рожден на равнине. Он питается силами Огня и силами Земли. А мы, люди берега, питаемся силами Воды и силами Ветра. Нельзя приносить силу Земли и силу Огня туда, где живут силы Воды и силы Ветра…

Мать рода, подумал Марат. Судя по акценту — какое-то из крупных южных племен. Красивый тембр, тысячу лет назад на старой Земле она бы пела блюз… Увы, матриархат непобедим, история пятилетней давности повторяется: местные королевы снова ополчились против меня. А ведь я думал, что учел прежние ошибки. Все одиннадцать старух были окружены почетом, и одиннадцать новых чувствилищ строились одновременно с Пирамидой.

— Неважно, откуда его сила, — раздраженно перебил мужчина и высморкался. — Важно, что его сила велика. Я помню войну, я видел, как он повелевает огнем. Я упал, и огонь пронесся над моей головой, и пятеро воинов моего рода обратились в пепел, и двойные шкуры тюленя, вымоченные в соленой воде, не защитили их.