Марианна Алфёрова - Лига мартинариев
— Если он вообще что-нибудь ЗНАЕТ сейчас, — уточнила она.
— Не волнуйся, он будет абсолютно здоров. Со временем.
Орас смотрел на нее снисходительно и брезгливо, он был уверен, что победил в самой трудной схватке в своей жизни.
— Теперь послушай, что я тебе скажу, — она не изменила ни голоса, ни позы. — Неужели ты думаешь, что всё это, — она взмахнула рукой, обводя засилье крикливой мебели в гостиной, — нажито за счет твоих жалких попыток воровать энергопатию у Старика и его ордината? Ошибаешься! Ты бы не стал первым человеком в городе без моей помощи!
— Твоей помощи? — насмешливо переспросил Орас. — Неужели ты мартинарий? Вот бы никогда не подумал!
— Перестань дурачиться — ты выглядишь идиотом! Разве я похожа на ничтожных?! Я — князь Лиги!
— Князь Лиги? — обалдело переспросил Орас.
— И этот тайный лагерь, который ты уничтожил, работал на тебя и твой успех.
— Я никого не убивал!
— Помог уничтожить. Это одно и то же. Неразличимая грань, которую люди душевно сломленные любят обсасывать, как соломинку от коктейля. А ты, я вижу, вообразил, что достаточно вытащить с того света своего звереныша, и успех вернется к тебе. Дурак! Ты сам вырыл себе яму. Ты прав: мне в этом доме делать нечего. Через несколько месяцев ты станешь заурядным мартинарием с женой-шлюхой и дебилом-сыном.
— Но ребенок-то при чем!
В голове его всё мешалось: мысль, что он был вампиром-людоедом, а теперь из-за него погибли десятки людей, его поразила…
— Мне надоела твоя примитивность, — голос Катерины постепенно набирал силу, а лицо оживилось, красные пятна выступили на щеках. — Мне давно хотелось взять всё в свои руки. Что так и будет — я знала с самого начала. Нас больше ничто не связывает…
— И поэтому ты отказалась… — прервал ее Орас, но не договорил, махнул рукою, потому что и так уже догадался.
— Разумеется, — Катерина снисходительно улыбнулась. — Неужели ты наконец понял? Я не хотела связывать себе руки, дорогой. Мне ни к чему уязвимость. Человек, решивший завести ребенка, всегда должен помнить, что его можно в любой момент ткнуть мордой в грязь. В твоей броне счастья это оказалось самым слабым местом. Еще чуть-чуть, и я бы устранила тебя окончательно. Но ты оказался на удивление живучим. Твоя плебейская натура одержала верх.
— Выходит, эти пожертвования на сирот и инвалидов… — пробормотал Орас, и опять замолчал, сам же отыскав ответ. — Нет, ты лжешь! — закричал он в ярости. — Какой ты князь! Я бы почувствовал поток энергопатии, плывущий в твою пасть. Два князя рядом — это невозможно!
Катерина расхохоталась.
— О, я была осторожной, я лишь подбирала крошки с твоего стола, и мне лично этого хватало. В экстренных случаях к моим услугам был инвалидный приют и пара-тройка дойных коровок — я предпочитала поглощать энергопатию на месте, чтобы ни одной драгоценной капли не пролилось. В остальном я работала на Лигу и ждала своего часа. Мне велели увеличить поток энергопатии — я его увеличила. Если бы не этот идиот Нартов, который уничтожил весь лагерь… — Катерина не договорила и поднялась.
— Ага, ты мечтала занять место Старика и возглавить ординат!
— Сегодня ты необыкновенно догадлив, хотя обычно не видишь дальше своего поварского колпака, — она шагнула к двери. — Где же твои менты? Почему не бегут за мной? Почему не вяжут?
Орас рассмеялся:
— А ты-то теперь кто? Твой тайный лагерь уничтожен. Ты — пустышка, оболочка, шкурка ящерицы, пустая личинка… — Он выкрикивал сравнения, и краска медленно отливала от лица Катерины, нервная дрожь вновь охватила ее тело. — Я всегда чувствую, чью энергопатию поглощаю. Так вот: из этого лагеря ты хлебала сама со своей кодлой — иначе бы я давно расшифровал твою контору. Каждый из нас жрал свое согласно вкусам. И не воображай, что твоя примитивная ложь может меня обмануть. Теперь иди, и не забудь помыть за собой грязную посуду. А я посмотрю, что ты сможешь сделать, не имея ни палачей, ни жертв, ни моих денег, плюясь во всех ядовитой злобой. Да ты просто сдохнешь под забором!
Катерина бросила на него яростный взгляд и выскочила из гостиной, хлопнув дверью. Орас медленно опустился в кресло. Он устал, будто только что провел тяжелый и изнурительный бой, но не был уверен, что одержал победу. Прежде он жил легко и напористо. Он мог позволить себе ошибки и некоторую жестокость, которую пытался компенсировать иронией и подачками нищим. Слова Катерины задели его за живое. Можно вложить чужую боль в картины и музыку — и это покажется возвышенным и достойным подражания. Но запекать страдания в булочки — это выглядело слишком унизительно. Его дело, единственная подлинная любовь его жизни, вдруг показалось ему отвратительным.
Он почувствовал, что вновь проигрывает. Да, он вернул себе сына, но тот, возможно, на всю жизнь останется калекой. Он взглянул на свое сердце и не нашел в нем прежней силы — оно зияло огромной дырой, пересохшей озерной котловиной. И он не знал, чем наполнить его и утолить боль. Ева? Ее имя мелькнуло и растаяло. Вряд ли его чувство к ней можно назвать любовью, хотя в эту ночь он рисковал жизнью ради нее. Но и ради абсолютно чужих людей он тоже готов был рискнуть. Тут можно было выжать лишь несколько капель, а требовалась целая река, чтобы затопить душу.
Он тряхнул головой и до боли сжал кулаки. Нет, его так не сломать… Неужели кто-то воображает, что может победить его, лишь потому, что на минуту боль переполнила его сердце?!
— Что, совсем тошно? — услышал он насмешливый голос Кентиса.
Тот без стука ввалился в гостиную и уселся в кресло напротив Ораса.
— Не надо сдаваться, князь. Как там… «И только воля говорит: — „Иди!“» прежде это было моим любимым стихотворением. Я шептал его на ночь как молитву, и это помогало. «Умей поставить в радостной надежде на карту всё, что накопил с трудом…[5]» Как верно сказано, а? Правда, мы копили не трудом, хотя и с упорством, страдания наших мартинариев. И всё утратили! Теперь даже не ясно, кто возглавит ординат, если таковой вообще сохранится.
— Возглавит ординат? — переспросил Орас. — Но Старик…
— Старик разбит параличом и сейчас пребывает в больнице в тяжелейшем состоянии. Скажу, прижимая палец к губам — пусть он умрет. Потому что встать у него нет шанса. Ты, верно, думаешь, что я спятил, коли говорю такое? Нет, просто изображаю, что мне очень больно. А все знают, что я плохой актер — ты уж извини… Временно кто-то из нас двоих должен стать князем Лиги, если мы не хотим, чтобы наш ординат ликвидировали и оставшихся мартинариев передали иным в подчинение. И надо решить, кто: я или ты.
— Какой же из тебя князь! — усмехнулся Орас.
Внезапно он почувствовал прилив силы, но волна эта шла не изнутри, а извне, и он понял, что алчная его душа инстинктивно всосала радостно-горькие капли энергопатии.
— Увы, ты как всегда прав, — вздохнул Кентис и, подавшись вперед, проговорил скороговоркою. — А я так торопился, бежал, ни с кем не разговаривал и старался никого не коснуться душой, чтобы донести тебе свою боль. Ты выпил ее уже, да? Да?! — Он рассмеялся, и смех его, усиливаясь, перешел в звериный бесслезный вой.
Кентис схватил Андрея за руки и изо всей силы стиснул запястья, будто боялся, что хоть одна принесенная капля прольется мимо Орасовой души.
15
Ванна в доме Ораса напоминала бассейн. Я наполнила ее до самого бортика и погрузилась в воду. Ожоги тут же занялись болью с новой силой. Но, глядя на черный кафель с золотым обводом, можно вытерпеть всё что угодно. Черт возьми, почему у мартинариев никогда не бывает таких ванн?
С сожалением я покинула чернокафельное чудо и перешла в комнату, просторную и почти пустую. Тисненые обои на стенах напоминали старинный расписной шелк. Трюмо, с высоченным, до потолка, зеркалом помещалось в углу, и оттуда, из сверкающей золотом глубины, на меня скалилась красная, будто ошпаренная физиономия с расцарапанным носом и узлом мокрых волос на макушке. Я накинула край махровой простыни на голову и прикрыла лицо на восточный манер, оставив узкую щелку для глаз. Так, пожалуй, я выгляжу лучше. Маскировка была произведена вовремя: дверь распахнулась, и толстая тетка, видимо, прислуга, армейским шагом вторглась в комнату и швырнула на кровать ворох каких-то тряпок, скорее всего, белье и одежду.
— А Олежка-то наш жив! — воскликнула она, всплеснув руками. — Кто бы мог подумать!
— Но он и был…
— Что был-то! Куском мяса был. А теперь, говорят, очнулся. Господин Орас в больницу только что звонил, так ему прямо и сказали: в себя пришел. Ясно? — Она погрозила неизвестно кому пальцем и промаршировала к двери.
Я упала на кровать, пораженная обвалом событий. Зачем я теперь нужна Орасу? Он вернул всё, что хотел. У него жена, сын, его дело. Ему больше не грозит опасность стать мартинарием. А мне остается только страдать — и чем больше, тем лучше. Мысль об этом вызывала странное чувство, похожее на радость. Есть наслаждение в том, чтобы пересилить себя, скрутить душу в бараний рог и оторвать от самого милого…
