Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
Ровенский не ответил.
– Но вы-то хоть понимаете, как все это глупо?
– Понимаю, – искренне посочувствовал Ровенский. – Но и вы поймите. С легендой нельзя бороться. Но ее можно использовать.
– Делайте это сами. – Кронин отвернулся к окну. – Я не понимаю, как он вообще стал офицером. Людей с такими взглядами я бы отчислял еще на первом курсе офицерского. И пожалуйста, позвольте мне не слышать этой фамилии хотя бы до вечера.
Капитан Верещагин был очень далек от идеи насмехаться над ГРУ. Его бил озноб. Сидеть становилось больно, лежать – тоже: руку приковали довольно высоко от пола. Артем понимал, что все-таки свалится, но пока что он сидел, обхватив колени рукой и сохраняя остатки тепла между бедрами и грудью.
«Пойте, капитан. Не нужно сопротивляться. Спасайте свою жизнь».
Он знал, почему Полковник обратился к нему, к непрофессионалу. Пойте. Рассказывайте все, как на духу. Это не страшно.
Потому что вам никто не поверит.
Вернее, поверят. Но не сразу.
О господи!
Они все равно это сделают. Наркотики, боль, унижение – изо дня в день. Они это сделают просто для того, чтобы подстраховаться. Он не вымолит пощады и не купит ее.
Ну и черт с ними. Артем лег на левый бок, лицом к стене, и попробовал заснуть. Удалось, как ни странно: сутки без сна, мозг требовал свое.
Он проснулся от боли. Затекла рука, пришлось встать, но чтобы опереться спиной о стену – не могло быть и речи. Артем стоял на коленях, прислонившись к стене лбом, прижавшись грудью к холодной батарее – пока не отошла кисть. Тогда он сел и прислонился к стене боком. Дрожь переходила порой в дергание – чтобы отвлечься, он вспоминал стихи и солдатские маршировки, то молился шепотом, то матерился. Была мысль вывести сержанта из себя, чтобы тот измолотил его до потери всех чувств. Он орал на Пероксида и ругал его самыми черными ругательствами. Сержант сидел на стуле неподвижно и смотрел на Артема своими вкрутую сваренными глазами.
Любой серьезный спортсмен – эксперт по части боли. Он чувствует оттенки, как дегустатор различает сорта вина. Подвергая свое тело экстремальным нагрузкам, он должен уметь терпеть боль, когда это нужно, и вовремя останавливаться, когда боль сообщает: все, дружок, ты взял через край!
Он думал, что у него есть опыт. Ему случалось обмораживаться и разбиваться, была трещина в лодыжке и перелом предплечья, был скверный случай с взорвавшейся газовой горелкой… И всегда выход был только один: встань и иди. Как бы хреново тебе ни было – встань и иди. Боль – та цена, которой ты купишь себе жизнь.
Но весь опыт бесполезен, когда никакой ценой ты себе жизнь не купишь. Бесполезен, когда нельзя встать и некуда идти. Бесполезен, когда знаешь, что дальше будет только хуже, и речь пойдет даже не о сроке сдачи – он уже сдался, и не об условиях – условия ставят они, и не о том, что ему удастся сохранить – ему ничего не удастся сохранить…
Наконец усталость опять взяла свое: он впал в забытье и оставался там до тех пор, пока новая инъекция не вогнала его в химическое бодрствование.
Капитан из разведуправления снова желал побеседовать.
«А все-таки, сволочь, не я тебя позвал, а сам ты прискакал».
– Энью, оставь нас вдвоем.
На этот раз капитан не предложил ему перебраться в кресло. Сел туда сам, закурил. Достал из кармана еще одну сигару – дешевую «Тихуану» с мундштуком.
– Будешь?
– Нет.
– Ладно, хватит выебываться.
– Я не выебываюсь, гражданин капитан. Я просто не курю.
В лицо Верещагину полетело что-то большое, зеленое и прямоугольно-крылатое. Он успел заслониться рукой. Предмет, которым в него швырнули, оказался легким и спокойно упал к ногам, шевельнув страницами.
Папка-сшиватель. Досье под номером 197845/XD.
– Правду, конечно, говорить легко и приятно! – капитан чуть ли не наехал на него креслом. – А рукописи, конечно, не горят! Но мне очень не нравится, что ты держишь меня за полного идиота. Представь себе, я не поленился спуститься вниз и найти твое личное дело. Представь себе, я его прочитал.
Арт ждал вопроса.
– Допустим, я тебе поверил, – сказал Резун. – Допустим, ты – действительно обычный ротный из четвертого батальона горно-егерской бригады. Обычными ротными мы не занимаемся, но в порядке исключения я тебя выслушаю. Когда ты вышел на контакт с Полковником?
Артем следил за прихотливой игрой дымной пряди, рождающейся на красно-сером столбике пепла.
– Когда ты вышел на контакт с Полковником?!
Тамара в «Пьеро» была одета в красное платье и серый жакет… Где она? Что с ней?
– Ну! Почему вдруг замолчал?
– Передумал…
У советского капитана были серые глаза, а рисунок радужной оболочки напоминал изморозь на стекле.
– Не самый подходящий момент, – сказал он. – Понимаешь ли, друг мой, я как раз решил выслушать тебя внимательно, и не стоит меня разочаровывать.
– Знаю. Вы не занимаетесь простыми ротными. Если ты притащишь в Москву простого ротного, что с тобой будет?
– Ты что, меня пожалел? – Владимир засмеялся. – Ты себя пожалей!
– Оснований не вижу. Простой ротный отправится в лагерь для военнопленных.
– Вот тебе! – Резун продемонстрировал тот же жест, что и майор Лебедь. – Никакой ты не военнопленный, понял? Это – советская территория, а ты – изменник Родины, статья шестьдесят два, расстрел. Если тебя пожалеют – десять лет. А пожалеют тебя, если ты согласишься сотрудничать.
– Иди в жопу.
– Выбирай выражения. Там, куда ты попадешь, тебя могут понять очень буквально.
– Хорошо, тогда иди в пизду.
Оплеуха отбросила бы его влево, если б не наручники.
– Я пытаюсь тебе помочь, – умело дозируя злость, сказал Резун. – А ты играешь героя. Знаешь, как ломаются такие? С треском. Тебя выпотрошат, как цыпленка, есть масса способов, и перебирать их будут, пока не найдут нужный. Но к тому времени ты будешь уже никакой. Полуидиот со сгнившим от всякой химии нутром, не говоря о прочем.
– Так что ж ты вокруг меня пляшешь вместо того, чтобы применить все эти безумно эффективные методы?
– Да потому что жалко мне тебя! Жалко мне дурака, которого втянули во все это, а потом вышвырнули, как использованный гондон.
– Жалко у пчелки в попке, товарищ капитан. Речь идет о твоих драгоценных погонах. Ты крутишься тут, пытаясь понять, что я такое и сколько стоит моя шкура. Потому что обычному ротному, которого втянули, использовали и выбросили, полагалось бы уже подыхать от отчаяния и валяться у тебя в ногах. Но у людей разный запас прочности. Может, у меня он чуточку повыше? Или меня, как и тебя, научили разным таким штукам? Кто я такой – спецагент, валяющий дурака, или дурак, валяющий спецагента?
– Ты – просто дурак. Досье агентов выглядят иначе.
– Ага. Так выглядят досье простых ротных. У каждого крымского ротного на чердаке валяется краповый берет, чего уж там. Я – самый типичный капитан «форсиз», типичнее некуда.
– Час назад ты пел по-другому.
– Час назад ты мне не верил.
– Я и сейчас тебе не верю, сволочь. Тебя взяли в дело, чтобы ты засыпался, попался, запел и впутал в это КГБ. Ты – обманка, пустышка, нулевой вариант. И молчишь ты только потому, что набиваешь себе цену, разве не так?
– Браво! Значит, ты потерял вертолет ради того, чтобы захватить пустышку? Поздравляю! Да за пустышку тебе не то что майора – полковника дадут!
Резун снова ударил его по лицу. На этот раз – для симметрии? – по левой щеке, так что он долбанулся головой о батарею. Носом опять пошла кровь.
Советский капитан оттолкнулся ногой от стены, отъехал в центр комнаты, закурил и задумался.
После второй сигары капитан Владимир Резун принял решение.
Черт с ними, с майорскими погонами. В следующий раз.
В Москву пленник попасть не должен.
План действий, на удивление простой и изящный, сложился быстро. Варламова в него лучше не посвящать: еще решит рискнуть и связаться с этой фальшивкой. А если у него не выгорит, на кого он укажет как на главного виноватого? То-то.
Держать его в бессознательном состоянии. При наличии шприца из индивидуального пакета и бутылки «Смирнофф» сделать это было очень просто.
Верещагин, увидев иглу, попробовал сопротивляться. Резуну не понадобилась даже помощь сержанта Ныммисте. После инъекции он подождал минут десять и, убедившись, что «мертвi бджоли не гудуть», покинул кабинет.
Хорошая легенда для продажи была готова. Задачу облегчило то, что бóльшая ее часть была правдой. А еще задачу облегчила неожиданная выходка капитана Берлиани.
* * *– Вот такие пироги, – майор Варламов положил телефонную трубку. – Вова, а в руках-то у нас не абы какая цаца. Только что Драчеву предложили полковника Ефремова в обмен на твоего орла.
– Ефремова?
