Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
Стоп! Полковник все-таки не совсем идиот. Если бы он хотел иметь в своем распоряжении профессионала-разведчика, он бы его имел. Владимир пошарил в кармане, достал пачку сигар с мундштуками, закурил, встал у окна, прикоснувшись лбом к стеклу…
А поредело в наших рядах. Всего час назад тут был настоящий муравейник, полк готовился к выходу на мятежный Бахчисарай. Теперь замусоренная и пустая площадь Барона выглядела пугающе просторной, а фигурки спецназовцев на постах – одинокими и чужеродными.
К черту. Думаем дальше. Полковник хотел непрофессионала. Он получил непрофессионала. Непрофессионал намусорил так, что в глазах рябит.
Значит, Полковник хотел, чтобы он намусорил.
Вы болван, Штюбинг!
Все сделано так, чтобы привлечь к этой акции внимание. И человек выбран под эту функцию. Подарок для прессы, готовый национальный герой. Мертвый даже лучше, чем живой: жрать не просит.
Владимир любил моменты истины, когда разгадка белым магнием вспыхивает в мозгу. Но сейчас он был ей не рад. Такая разгадка пахла переводом в армию и ссылкой в самый дальний и зачуханный гарнизон. Такая разгадка грозила оттяпать стоящим слишком близко людям не только пальцы, но и головы. В жопу такие разгадки.
Потому что если он, Володя Резун, придет с такой разгадкой к вышестоящему начальству, он получит офигенного пенделя под зад. Начальство в эту оперетту не поверит. Последняя мысль заставила его ударить кулаком в оконный переплет: на то и был расчет Полковника! Ах, как он, наверное, хихикал в свою бороду, составляя этот план! Сколько изящества в этой нарочитой грубости, как тонко это шито белыми нитками!
Он шагнул к столу, еще раз перелистал досье, остановил взгляд на фотографии последних лет… В прямом и даже несколько глуповатом взгляде – фотографируясь на документы, все выглядят глуповато – ему почудилась насмешка.
* * *– Это мы еще посмотрим, – прорычал Князь. – Ну-ка, включи эту холеру, штабс!
– Ваше благородие, – тоном возражения произнес Хикс. – Я не знаю, как к этому отнесется полковник Кронин…
– Чихал я, сигим-са-фак, на полковника! Это не полковник выволок меня с того света на Эвересте, ясно?
Хикс ругнулся и включил советскую рацию.
– Вам за это врежут по голове. И мне тоже, – печально сказал он. – Не стоит так поступать, Георгий.
– Да? – Берлиани сжал кулак. – Вы слышали, что сказал этот? (Небрежный кивок в сторону советского полковника.) – Пока мы будем искать Кронина, спрашивать разрешения, то да се, Артема отошлют в Москву. И все.
– Да почему обязательно в Москву? – недоумевал Хикс. – Colonel Yefremov очень хочет домой, поэтому вешает нам на уши дерьмо. Чтобы мы поскорее его обменяли. Все очень просто. Скальпель Оккама.
– Расшиватель Оккама, – буркнул полковник Ефремов.
– What do you mean? – вскинулся морпех. – Что ты хотел сказать, а?
– Ара, генацвале. Догадайся с трех раз.
– Откуда он знает фамилию? – спросил Берлиани у круга егерей. – Откуда? Откуда ты знаешь фамилию?
– От верблюда, – съязвил полковник. – Читал в приказе. Черным по белому. Передать. Капитана. А. Точка. Верещагина. В руки. Гэ. Рэ. У! – каждую фразу полковник подтверждал тычком пальца правой руки в ладонь левой. Словно расставлял точки в приказе. – Ты знаешь, что такое Гэ-Рэ-У, кацо? Или тебе рассказать?
– He’s got you, – тихо сказал Хикс. – Он понял, где на тебя можно давить.
Полковник не расслышал его слов, но общий смысл просек и решил дожать.
– Наши его не раскололи, крепкий орешек оказался. Ничего. В ГРУ и не такие пели, кацо. Тенором.
– Он может на меня давить, да? – переспросил Князь. – Может, ничего не скажешь. Может…
– Главштаб на связи, – сказал Хикс.
Князь вцепился в наушники.
– Алло? – услышал он. – Волга-один слушает. Прием.
– Капитан Берлиани, морская пехота, Остров Крым! – отрывисто сказал Князь в микрофон. Из наушника в ответ не донеслось ни звука.
– Слушай меня внимательно и передай своим командирам. Полковник Ефремов у нас в руках. Офицеры его штаба – тоже. Мы предлагаем обмен. Человека за человека. У вас наш офицер, капитан Артемий Верещагин. Верните его. Мы вернем вашего полковника. Я жду вашего ответа пять минут.
– П-подождите немножко, – потрясенный связист на том конце провода надолго умолк.
Князь снял наушник.
– Я даже боюсь представить, чем это для вас кончится, Георгий.
– Миша, – тихо сказал Берлиани. – Вот послушай, Миша, как это было. Я скис на спуске с Эвереста. Я сидел жопой в снегу и отказывался встать. Шамиль пробовал тащить меня, ругал, бил по морде – я сидел, как пень, и хотел только одного – умереть. Тогда Шэм ушел… Я бы умер быстро, мороз был, начиналась метель… Меня опять начали трясти, я решил, что вернулся Шэм… Но это был не он. Арт поднялся сюда от штурмового лагеря, и все повторилось: он тряс меня, сделал укол, просил подняться и идти… До лагеря было не так уж много, я бы дошел, если бы нашел в себе силы встать… Физических сил мне хватало, но я… я просто сдал.
– И что? – спросил штабс-капитан.
– Понимаешь, он знал, чем сможет меня поднять. Он разделся до пояса – пуховку с себя снял, анорак, термобелье, все. А на такой высоте мороз, знаешь, он… Он в самые кости въедается. И Арт сказал, что останется здесь, со мной, если я не встану сейчас же. Что если и замерзнет, то по собственной воле, а не как размазня. Я сам не знаю, как, но встал и пошел. И теперь я жив. Ты понял?
Хикс вздохнул, и тут засигналила рация.
– Я слушаю, – сказал Георгий, нацепив наушники.
– Можете подавиться Ефремовым, беляки, – услышал он чей-то незнакомый, не связиста, голос. – Не получите вы своего Верещагина. Он уже в Москве. А вам скоро пиздец придет.
– Держите его, guys! – успел крикнуть англо-крымец, когда Князь выскочил из БМД и бросился на полковника.
Предупреждение несколько запоздало: Князь успел вцепиться Ефремову в горло. Общими усилиями нарушение Женевской конвенции удалось предотвратить, хотя Ефремов потом кашлял еще около получаса.
* * *– Сегодня я слышу эту фамилию слишком часто! – разозлился Кронин. – Запомните, Берлиани: в первую очередь у вас обязательства перед армией, перед страной, перед морской пехотой, и лишь потом – перед вашим другом. Вы не имели права выходить на связь с советским командованием! Вы не имели права предлагать пленника к обмену. И вы не имеете права заявлять, что это ваш пленник. У нас тут не Грузинское царство, слава богу!
Берлиани был аж бронзовый от гнева, но помалкивал. Он понимал, что не прав, но признавать этого не желал. В конце концов, Кронин – не его командир, и если бы не лично он, Георгий Берлиани, то Кронин до сих пор прокисал бы на гауптвахте своего же полка. И гораздо больший вклад в освобождение полковника внес Арт. Так что Кронин может, как минимум, не говорить про своего офицера через губу. Георгий не спорил лишь потому что слишком устал.
Берлиани понимал жестокую логику войны. Понимал, но не мог ее принять.
– Уезжайте, капитан, – примирительно сказал Кронин. – Вы выполнили свой долг, и мы вам благодарны. Но теперь вам нечего делать здесь. Поверьте, все будет хорошо. Мы готовим штурм Симферополя, и если Верещагин жив, мы обязательно вытащим его. Разведка сообщает: в последние часы ни один самолет не стартовал из Аэро-Симфи. Его еще не отправили в Москву. Возвращайтесь в полк и займитесь своим делом. И запомните: до военного трибунала вам было – как это по-русски? – рукой поддать. Если вы вернетесь и станете выполнять свой долг, вы принесете больше пользы, в том числе – и Арту.
Когда брифинг для младших командиров закончился, в штабе остались только Кронин и Ровенский.
– Это сводит с ума, – вздохнул Старик. – Дел столько, что не знаешь, за что браться. Готовим штурм. Ведем два десятка мелких драк одновременно, стоит затихнуть в одном месте – начинается в другом. Полно раненых. Продолжают сползаться резервисты, приводят пленных. А я тут должен разбираться с этим… рыцарем в тигровой шкуре.
Ровенский не ответил. Это было явным признаком того, что он с чем-то не согласен.
– Вы с чем-то не согласны, подполковник?
– Сэр, вы имели право снять с Берлиани голову. Но не при всех. Вы, наверное, не понимаете, что означает фамилия «Верещагин» для младших командиров и рядовых.
– Для меня она означает изжогу, – скривился полковник. – Черт возьми, что происходит? Почему всех заботит судьба этого авантюриста, но никого не волнует судьба операции в целом?
– Операцию в целом мало кто видит. Солдату нужен простой и понятный символ того, за что он сражается. Причина, по которой он ненавидит врага и человек, за которого он согласен умереть. Верещагин – уже легенда.
Полковник в двух словах высказал свое мнение о легендах вообще и об этой – в частности.
