Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
Капитан Верещагин умер и попал в ад.
Ад был шумным и железным, он тарахтел и вибрировал.
Ощущения как-то разбежались с реальностью, и он все не мог вспомнить, откуда он слетел, что так побился и ободрался, и если он находится в госпитальной палатке, то где, черт возьми, Шэм – надо сказать ребятам, чтобы они нашли его…
Трясло и болтало, ревело и стрекотало над головой. Он не в аду и не в палатке, а в вертолете…
Вибрация пола отзывается болью…
Blackout.
Взгляд вправо: ряд подошв, немудреный орнамент рифления… Какие-то очень неприятные воспоминания связаны с этими рифлеными подошвами.
Redout.
Вгляд влево. Заострившееся бледное лицо. Кровь на губах.
Имя. Он должен помнить имя…
Глеб.
Он вспомнил. Не только имя – все, что происходило в последние сутки и часы.
Blackout.
Длинный коридор, полный людей в форме. Его несут на руках, сцепив кисти в «замок», шесть человек… Гул многолюдья стихает, отрезанный дверью. Его тянут, переворачивают, срезают одежду. Ткань, присохшую к ране, отдирают резким движением.
Blackout.
Он пришел в себя на жестком диване, в каком-то казенном помещении: серый ковер, белые панели на стенах, дешевая конторская мебель, корешки папок, маркированные орлом, – все, что он смог разглядеть из-под ресниц, чуть приоткрыв глаза.
«Главштаб…»
Арт прислушался к своим ощущениям – и ничего хорошего не услышал. Он чувствовал на себе бинты, но не чувствовал одежды. Руки были скованы за головой и, судя по всему, наручники пропустили через подлокотник дивана. В довершение всего он был не один.
– Тофариш капитан, он уше очнулся, – прозвучало над самым ухом. Артем открыл глаза. Обладатель странного акцента выглядел так, словно его с головой макнули в пероксид и оставили так на сутки.
– Хорошо, Энью, посадите его.
Вылинявший блондин ковырнул ключиком в наручниках, освободил одно запястье Артема и тут же снова защелкнул «браслет», помогая пленнику сесть. Верещагин увидел собеседников. Первый – офицер, среднего роста, капитан. Не намного старше Верещагина или даже его ровесник, но светло-русые волосы уже успели изрядно поредеть надо лбом. Говорят, что так рано лысеют от большого ума.
Второй – офицер. Камуфляж «березка», майорская звезда, знаков рода войск нет. Сорок пять или около того.
Мельком рассмотрев их, Артем снова зажмурился – свет казался слишком ярким, зато звуки долетали как будто издалека. Всем органам чувств словно сбили настройку – наверное, какой-то мощный наркосодержащий анальгетик.
– Давай знакомиться, – сказал младший. – Капитан Резун, майор Варламов. В дальнейшем просто гражданин капитан и гражданин майор.
Верещагин посмотрел в лицо сначала одному, потом второму. Жесткие и спокойные лица. «Ты попался, – говорили эти лица, – ты принадлежишь нам каждым волоском, ты полностью в нашей воле, и ты расскажешь все, что знаешь. Мы даже не торопимся, не форсируем события – настолько мы уверены в том, что ты уже сломан». Шевельнулась полудохлая злость.
– ГРУ или КГБ? – спросил он.
– А какая тебе разница?
Он качнул головой: никакой.
– Встречный вопрос: спецвойска ОСВАГ или армейская разведка?
– Горная пехота.
– Не надо пудрить мне мозги, – гражданин капитан присел рядом, положил руку ему на плечи. Артем непроизвольно дернулся.
– Это правда, – сказал он. – Первая горно-егерская бригада. Капитан Артемий Верещагин, номер 197845/XD.
– Извини… Не хотел, – капитан убрал руку. – Твой «смертник», – он достал из кармана идентификационный браслет Верещагина, снова просмотрел гравировку на пластине. – Группа крови – А, вероисповедание – римский католик. Как тебя угораздило?
Он не сразу понял.
– Что?
– Я спрашиваю, почему ты вдруг католик? Ты же русский. Или нет?
«Кажущиеся глупыми, не относящиеся к делу или малозначащие вопросы – один из видов психологического давления, который особенно хорошо работает с неподготовленными людьми…» – Далее инструкция предписывала не отвечать даже на такие вопросы, ибо рано или поздно из тебя, сбитого с толку, автоматически выскочит ответ на важный вопрос…
Ерунда. Они все равно получат все свои ответы.
– Моя мать была католичкой.
– Ага, – сказал Резун. – Почему «была»? Она что, умерла?
– Да.
– Так ты, значит, сирота. – Капитан уселся на стол, покачивая ногой. – Ну, излагай, сиротинушка, как оно все было-то.
Давай, сказал себе Артем. Сразу все. Так будет лучше, чем цедить по слову.
– Вчера утром наша группа из десяти человек в советской форме, с документами фронтовой разведки, поднялась на армейском грузовике ГАЗ-66 на гору Роман-Кош и заняла телецентр. Дождавшись появления группы настоящего спецназа, мы уничтожили ее и свалили трупы в генераторной. Туда же положили наших, погибших в бою. Навели везде порядок. Потом появился десантный батальон под командованием майора Лебедя. Места не хватало, и две роты вернулись в Ялту. Осталась рота капитана Асмоловского. В 21–40, как было приказано, мы включили генератор помех. В час ночи или что-то около этого на гору поднялся батальон Лебедя. Их выбили из Ялты. Они начали отступать по северной трассе. Меня и моих людей оставили в арьергарде. Мы сдали ретрансляционный центр нашим войскам. Остались там для охраны. Мне придали взвод резервистов… Ближе к утру вернулся Лебедь, батальон не смог отойти по северной трассе… Они взяли гору… Уничтожили наш взвод… Все.
Верещагин закрыл глаза и опустил голову. Тошнило. Нос был забит кровавой пробкой, и, похоже, сломана пара ребер.
Резун склонился к нему.
– Нет, не все. Послушай, друг мой… Вытаскивая тебя с Роман-Кош, мы потеряли боевой вертолет. А я до сих пор не знаю, стóишь ты того или нет.
– Разве я вас просил? – Артему стало почти смешно. – Это правда. Спуститесь вниз, в первый отдел, найдите мое дело. Это все правда.
– Но ведь не вся правда, – заговорил майор. – Где ты форму взял, – он швырнул на пол, к ногам Верещагина, десантный комбез, – и документы?
– Мне… не нравилось, как… оно все идет, и тогда я пришел к… одному человеку… Ему тоже не нравилось… как оно идет. Мы поладили. Он дал мне форму… и документы, ваше оружие и ГАЗ. Не знаю, где он их достал…
– Фамилия «одного человека»? – сквозь зубы процедил Резун.
Арт назвал фамилию полковника.
– Ты врешь. Тебе назвали эту фамилию, чтобы ты перевел стрелки. Так ты и этого делать не умеешь.
– Я не вру. Я звонил ему по телефону Фредерик 478-98-22, там всегда отвечал автоответчик на имя Остерманна… Я назначал встречу.
Резун поднял трубку, набрал номер. В наушнике зачирикал женский голосок, интонации которого Артему были давно знакомы.
Резун положил трубку, закрыл ладонью глаза, потер большим и средним пальцами виски.
– Ты думаешь, я тебе поверю? – спросил он.
– Проверьте.
– Послушай… – голос Резуна упал почти до шепота. – Не наступай второй раз на те же грабли. Потому что второй раз будет больнее. И намного, намного унизительнее.
– Я буду очень громко кричать.
Советский капитан изобразил лицом участие.
– Ты что, еще ничего не понял? Ты один. Тебя все бросили. Подставили, понимаешь? Чтобы ты своей башкой отвечал за выходку какого-то генерала. Никто тебя не выручит, никому ты не нужен.
– Я знаю… Но я правду говорю. А ты не слушаешь.
– На «вы» со мной! – Капитан взял его за подбородок, вздернул голову. – На «вы» и «гражданин капитан», и больше вежливости в голосе. Понял?
– Да.
– Скажи: «Так точно, гражданин капитан».
– Так точно, гражданин капитан.
– Вот так, друг мой, – удовлетворенно протянул Резун. – Продолжаем разговор. Перечисли, пожалуйста, поименно всех членов вашей группы. Имена и звания. Чтобы доказать, что ты понял.
– Я, – сказал Артем, – Константин Томилин, поручик. Станислав Даничев. Прапорщик. Штабс-капитан Кашук…
Он запнулся.
– Мы слушаем, – сказал майор.
Чем закончилась эта ночь? Кто проигрывает?
Гия Берлиани, Хикс или Шэм в руках ГРУ. Володька с его раскуроченным бедром… Нет.
– Я помогу тебе, – сказал гражданин капитан. – Ты забыл упомянуть здоровенного грузина по имени Георгий и по кличке Князь. Маленького парня по прозвищу Хикс. Рядового-немца и рядового-татарина. И одного хохла – Сидоренко или Сидорчука. И парня, который был ранен и которого вы держали в генераторной. Понятно, друзей закладывать не хочется. Только учти – ты никого из них не спасешь, а себе сделаешь хуже. Мы ведь все равно их найдем… Так что давай. Рассказывай. Имя командира, давшего тебе задание?
– Я действовал… по собственной… инициативе…
Владимир начал злиться, но не столько на этого упрямого дурака, сколько на собственное ощущение, что он чего-то недопонимает.
