Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
Плохо. Нужно остановить колонну, перегородить дорогу.
Костюченко и Андронаки перезарядили гранатомет – а в холмы уже ударили первые очереди. Советские десантники пока еще не могли понять, кто в них стреляет и откуда, поэтому те, кто сидел на броне, просто соскочили и лупили наугад по окружающим кустам и вершинам холмов.
Второе попадание из гранатомета было более удачным – БМД встала как раз поперек дороги, десантники посыпались из нее, как горох. Новак прижал к плечу приклад М-16 и открыл огонь по этим камуфляжным комбезам, ненавистным с 68 года.
На несколько секунд им пришлось залечь – их засекли, и их каменный гребень оказался под жестоким автоматным огнем. В ответ из лощины ударили «Кесари».
И в россыпи огней инфракрасных ловушек над дорогой пошли вертолеты…
Новак заменил уже второй магазин. Андронаки со снайперской винтовкой делал свою работу: офицеры, операторы ПЗРК, пулеметчики.
Вертолеты развернулись и полетели параллельно дороге, укладывая снаряд за снарядом в удивительно уязвимые БМД.
Единственное, что могли сделать покинувшие машины и уцелевшие десантники – это кинуться в отчаянную атаку на враждебные склоны холмов.
И они это сделали.
* * *Ужасно обидно умирать, когда уже видно, что ты победил.
Новак лежал, прижимая ладони к горящему животу. Бедром он чувствовал, какая мокрая под ним земля. Кровь уходит быстро. Слишком быстро. Хесс не успеет привести медика.
Ниже по склону кто-то метался в траве и стонал. Наверное, тот хитрый сукин сын, который успел-таки бросить гранату, уничтожившую половину его отделения. Хесс так и не получит с Костюченка свои деньги.
Удивительно, какие глупости лезут в голову перед смертью. Он должен бы подумать о Магде… Они расстались не в добрых чувствах, и этого уже не поправишь.
Он обещал Ивану роликовую доску… Хотел научить Стефана каратэ. Мальчишки вырастут без отца – паршиво…
Но если бы ты мог выбрать, спросил он себя, если бы можно было вернуться на сутки и выбрать – пойти ли за капитаном и сдохнуть здесь, на этом склоне, или остаться в вонючем лагере и отправиться в другой вонючий лагерь куда-нибудь в Казахстан – что бы ты выбрал?
Он не успел ответить.
* * *Я видела горящего «Бову» и фигурки, срезанные автоматными очередями, и твердила себе: «Это не он».
Очередь за очередью в грязно-зеленую колонну: с каждым выстрелом уменьшается число врагов, увеличиваются шансы ребят внизу и лично его шансы.
Мы, пилоты, – белая кость войны, мы не сидим в окопах, не мерзнем в засадах и не обливается пóтом на марше, мы делаем чистую, как многим кажется, работу. Грохот взрывов, свист пуль, кровь, крики, рвущаяся ткань жизни – все это там, внизу, и даже белый хвост «Стрелы» кажется совсем неопасным, если, конечно, она летит не в тебя, и не твоя машина, выходя из повиновения, грянется оземь… Но эта возможность – часть работы, и где-то в углу сознания – дело привычное.
Рахиль поднялась чуть повыше, осматривая поле сражения.
– Два взвода драпают! Пятая, за мной!
Я бросила «Ворона» в погоню за уходящей группой.
Один раз было по-настоящему страшно: когда выпущенная «Стрела» поймала ловушку слишком близко от вертолета. Машина чуть не завалилась набок, я еле удержала.
Колонна беглецов налетела на другую, неизвестно откуда взявшуюся крымскую часть. Всего где-то рота. Надо ребятам помочь. Свести численное превосходство советских десантников на нет. Чем их меньше – тем больше шансов у егерей. Пусть хоть у кого-то будет больше шансов. Я сделала заход вдоль колонны, следом за Рахилью. Развернулась, пошла в обратную сторону.
«Ворон, ворон, что ты делаешь?» – вспомнилось, запелось: – «Рою ямку! – На что роешь ямку?» Хорошая такая песня. Женская.
Вертолет резко ухнул вниз, нас резко тряхнуло. Томительно долгие доли секунды гравитации не было, машину начало крутить. Еле восстановив контроль над взбесившейся машиной, замедлив падение до скорости посадки, я поняла: «Стрела» – и какая удача, что не в двигатель, а в хвост! Что-то было повреждено, винты теряли обороты, машина раскачивалась из стороны в сторону… Все, полетали. Садимся. Вон на тот холмик, и дай Бог, чтобы повезло мордой к дороге – еще постреляем…
Сотрясение… Скольжение полозьев по траве… Уф-ф, остановились… Если бы не шлем, можно было бы утереть пот.
– Стреляй, Рита! Стреляй, Ритуля, милая!
Вертолет затрясло от выстрелов авиапушки. Я не сразу ухватила закрепленные под панелью «МАТ» и дополнительный магазин: руки дрожали. Бегут сюда. Ну уж нет. Второй раз ни за что вы меня не возьмете, лучше пулю в башку.
Я выпрыгнула из вертолета, перекатилась, сняла автомат с предохранителя. Не давать им поднять носа, чтобы Рита могла стрелять по колонне.
Очередь из «МАТ» опустошила магазин за секунду. Идиотка, у тебя что, патронный завод здесь? Режим «стрельба одиночными». Шлем высунулся – по шлему! А не высовывайся…
«Когда больше крыть нечем, пилот кроет “МАТом”», – шутили в войсках.
В бою что-то внезапно и сильно изменилось. Тишина… Оглохла? Меня контузило? Нет. Вертолет Рахили исправно шумел, садясь у дороги. Она с ума сошла? Или ее подбили? Почему стихла стрельба?
Я подползла к вертолету.
– Что случилось, Рита?
– Они только что сдались. Наши передали по радио прекратить огонь.
О’Нил расстегнула подбородочный ремень и сбросила шлем. Каштановая коса вырвалась на свободу. Рита встала из кресла, шагнула на землю и обняла меня, смеясь и плача.
А потом я побежала его искать.
…Кровь и копоть – вот что такое война вблизи. С высоты птичьего полета все выглядит гораздо безобиднее. А внизу – кровь и копоть.
…Я не обращала внимания на приветственные крики, вырвалась из леса цепких мужских рук – собирались качать, надо же! – пробиралась среди всей этой толпы, страдающей и ликующей, мимо медбратьев с раскладными носилками и раненых, уложенных рядком на земле, советские вместе с крымцами, мимо выстроенной в затылок колонны пленных и белобрысого унтера, переписывающего их пофамильно в блокнот, мимо горящих БМД, мимо похоронной команды, складывающей трупы в пластиковые мешки, мимо остывающих «Воевод», мимо грузовика «тойота», в который сносили трофейное оружие и боеприпасы, мимо седого полковника Кронина и троих пленных офицеров, мимо, мимо, мимо – пока меня не окликнули по имени.
Это был Шамиль, и я обрадовалась ему, как родному брату.
– Тамара Андреевна! Госпожа поручик!
– Шэм!
Он подошел ближе, и я разглядела лицо – осунувшееся, неподвижное, словно ему больно улыбаться.
Сердце ахнуло и провалилось.
– Где Артем, Шамиль? Унтер, где твой командир?
– Мэм… – он осекся, сжал губы, хрустнул пальцами…
– Отвечай, отвечай же, Шамиль!
– Мэм… Он… Он попал в плен. Ничего страшного, мэм.
– Где? Когда?
– Сегодня ночью… На Роман-Кош…
– Как… это случилось? – Ноги подкосились, я опустилась на траву. Шамиль тоже сел, секунды три молчал, одной рукой потирая то шею, то щеки, а другой рукой расстегивая пуговицы на куртке.
– Под утро… Нас был всего один взвод… Они атаковали со стороны дороги… – Он оставил пуговицы и, выдергивая травинку за травинкой, начал рвать их на две части и отбрасывать. – И что-то вроде взвода отправили… к нам в тыл. Вот так и… Дядя Том… Виноват, поручик Томилин… да вы его не знаете… Его убили, а капитана взяли…
Я все еще не понимала, в чем дело. Плен, конечно, штука малоприятная, но Шамиль говорил так, как будто Арт убит.
– Дальше…
– Дальше ничего, мэм. Я не знаю, что с ним… стало.
– Этого урода расстреляли, мэм, – впутался в разговор прапорщик из резервистов. – Эбет, его бы тоже парча-парча-кесмек, но и так энаф якши.
– Ваше благородие! – вскочил Шамиль.
У меня тяжело заныли живот и крестец. Такого раньше никогда не было… всегда на удивление легко проходили месячные.
«Тоже разрезать на куски»…
– Ваше благородие, гэт миндан, – Шамиль вежливо теснил прапорщика в сторону. – Здесь вэри тэлюкели ери. Кто тут стоит и болтает языком, у того развивается такой кариес, не приведи Аллах, что свои зубы он уносит домой в кармане, ваше благородие…
Это вранье, что когда теряешь сознание, перед глазами плавают цветные круги. Это не круги, а что-то вроде фигур в калейдоскопе, и цвета они все одинакового – красно-коричневого.
– Мэм! – подхватив меня на руки, Шамиль явно не знал, что делать. Но быстро сориентировался, вдохнул поглубже и рявкнул во всю мощь унтерских легких:
– Медик!!!
Я хотела ему сказать: не стоит беспокоить медика, просто положи меня на траву и что-нибудь под ноги. Но все звуки куда-то исчезли.
Капитан Верещагин умер и попал в ад.
Ад был шумным и железным, он тарахтел и вибрировал.
