Джулия Кросс - Буря
— Ты постоянно что-то от меня скрываешь. Носитесь где-то с Адамом, как мальчишки.
— Ты ревнуешь? Я помню, что он прежде всего твой друг, так что, может быть, составим график общения с ним? — Плохо, просто ужасно. Этого не нужно было говорить. Я весь сжался, ожидая, что она закричит или снова запустит в меня обувью.
Но Холли отвернулась и, подойдя к столу, принялась рыться в стопке бумаг:
— Отлично, ты прав. Это не такое уж большое дело.
Вложить в эту фразу еще больше сарказма было невозможно. От ее слов на меня повеяло ледяным холодом. Я пригладил волосы и постарался придумать подходящий ответ. Или пора уже прикидывать, как сбежать отсюда? И все же я попробовал сменить тему.
— Ты… что-то потеряла? И искала это в шкафу?
— Да, одну из карт памяти. — Так и не повернувшись ко мне, она с грохотом опустила книгу на стол. — Мне действительно нужно заниматься, понимаешь?
Я поднял с пола туфли и запихал в шкаф.
— Ну… может быть, я помогу тебе…
— Нет, — быстро ответила Холли и включила монитор. Потом она вздохнула и расслабила плечи: — Джексон, я не шучу. Иди и займись чем-нибудь, пожалуйста.
В ее голосе уже не было сарказма, он звучал обессиленно и немного раздраженно. Она предлагала мне легкий способ выйти из конфликта. Но любопытство взяло верх, и я снова открыл рот:
— Хол, почему ты так сердишься?
Она слегка покачала головой:
— Я не… сержусь на тебя.
Я разочарованно вздохнул:
— А чего же тогда…
Чего ты от меня хочешь? Вот что я собирался спросить у нее, потому что сам не знал ответа. Но слова застряли у меня в горле, когда я увидел, как слеза упала на лист бумаги, лежащий перед Холли. Я сделал пару шагов к ней, она обернулась, и я на секунду увидел, что ее глаза блестят от слез. А потом Холли спрятала лицо у меня на груди.
— Ты все время что-то от меня скрываешь. Как будто у тебя есть еще одна отдельная жизнь… и я не могу быть ее частью.
Ее голос дрожал от слез, и это тронуло меня гораздо больше, чем я мог предполагать. Мне следовало уйти, пока была такая возможность. Я обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.
— Я вовсе не собирался отталкивать тебя. Мне… очень жаль.
Освободившись от моих объятий, Холли упала на кровать, и ее светлые локоны рассыпались по подушке.
— Я не могу долго сердиться на тебя и ненавижу себя за это, — громко простонала она.
Я втянул в себя воздух — оказывается, я все это время задерживал дыхание — и лег на кровать рядом с Холли, зарывшись лицом в ее волосы.
— Ты вроде бы сказала, что не сердишься.
Она крепко прижала ладони к глазам.
— Я сердилась. Это прошедшее время.
— Это означает, что окончательное примирение наступит после проведенной вместе ночи?
Холли криво улыбнулась, но потом ее губы снова сжались в тонкую линию.
— Только если ты пообещаешь: больше никаких секретов… никогда.
Это невозможно. Совершенно исключено.
Холли села, и я принялся водить пальцами по ее спине.
— Ты все равно уступишь.
Она повернулась ко мне и, выгнув бровь, произнесла:
— Давай попробуем.
— Хорошо, обещаю.
— Лжец! — Холли рассмеялась и, сняв с меня рубашку, набросила ее на лампу. — Лидия завтра будет вне себя от злости.
Я повалил ее на кровать и ослабил узел на поясе халата.
— Она разбогатела как минимум на двести долларов, так что у нее нет повода для злости. И вообще, у нее бывает когда-нибудь хорошее настроение?
— Нет, но все равно спасибо за то, что я хотя бы одну ночь проведу без феминистских нравоучений.
Я наклонился к ней и прошептал:
— Считай это подарком в честь нашего примирения.
Холли сбросила халат.
— Я получу еще что-нибудь?
— Хочешь новую машину? — поинтересовался я.
— Нет.
— Полкило того дорогущего горького шоколада?
Она покрыла поцелуями мою шею.
— Ты знаешь, чего я хочу.
Я громко застонал:
— Ни за что.
— Пожалуйста.
— Ты делаешь из меня полного идиота. Даже хуже — превращаешь меня в девчонку. — Я повернулся к ней, и в этом была моя ошибка. Один взгляд на все еще мокрые от слез щеки Холли — и я сдался. — Если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя отшлепаю. Поняла?
Холли жестом показала, что будет молчать, как рыба, и уютно устроилась рядом со мной.
— Может быть, на этот раз попробуешь британский акцент?
Я рассмеялся и поцеловал ее в лоб.
— Постараюсь.
Адам и мои медицинские записи могут подождать.
— Что ж, поехали…
Я закатил глаза и набрал полную грудь воздуха:
«Это было лучшее изо всех времен, это было худшее изо всех времен; это был век мудрости, это был век глупости…».[2]
Когда я учился в девятом классе, учитель английского часто заставлял нас читать наизусть Диккенса, стоя у доски перед всем классом. И я это терпеть не мог. Но ради Холли я готов переступить через себя, правда, никогда не признаюсь ей в этом.
— Как ты считаешь, он правильно поступил? — поинтересовалась она, прослушав несколько первых страниц.
— Ты имеешь в виду Сиднея? Когда он взошел на плаху ради того, чтобы его любимая женщина могла остаться с другим мужчиной?
Холли рассмеялась, и я почувствовал движение ее губ у моей груди.
— Да, я об этом.
— Нет, я считаю, что он полный идиот. — Я поцеловал ее в уголок рта, и она улыбнулась.
— Ты лжешь.
Я притянул ее поближе к себе и снова поцеловал, пытаясь положить конец этому обсуждению. Иначе мне пришлось бы в итоге раскрыть некоторые секреты, которые я хотел оставить при себе.
— Ты ведь ни в кого не целилась, когда бросала туфли? — поинтересовался я между поцелуями.
Холли склонилась надо мной, и ее волосы окутали нас золотым занавесом.
— Я даже не заметила, что ты вошел.
— Это хорошо, потому что у красной туфельки очень острый каблук. Им и глаз можно выбить.
Холли искренне расхохоталась и после поцелуя прошептала мне на ухо:
— Я сохраню его для всех остальных бойфрендов.
Рано утром я проснулся от звука будильника — он громко жужжал мне прямо в ухо. Светлые волосы Холли щекотали мой нос, во рту был неприятный привкус. Холли кулаком выключила будильник и пробормотала:
— Я специально поставила его, чтобы ты не проспал лабораторное занятие в восемь.
— Я мог бы пропустить его сегодня. — Смахнув волосы Холли с лица, я поцеловал ее в шею. — Ложись спать.
Она взяла мою руку и крепко прижала ее к себе, а потом что-то неразборчиво пробормотала. Но мне послышалось: расскажи мне секрет.
Это была любимая игра Холли. Обычно я, не задумываясь, говорил какую-нибудь глупость, например: «Когда-то я был без ума от Хиллари Дафф». Но сегодня я чувствовал, что после нашей ссоры должен ей нечто большее.
Прикоснувшись губами к уху Холли, я прошептал:
— Я без ума от тебя.
Кажется, прежде чем снова провалиться в сон, я почувствовал, как ее губы растянулись в улыбке.
Я открыл глаза через два часа. На этот раз меня разбудил стук в дверь. Я взял джинсы и натянул футболку, а потом потряс за плечо Холли.
— По-моему, Лидия вернулась.
Холли со стоном подняла с пола халат и открыла дверь. Двое мужчин, оттеснив ее, ворвались в комнату.
— В чем?.. — возмутилась Холли, крепко стягивая полы халата и завязывая пояс.
Один из вошедших — невысокий, с рыжими волосами — захлопнул дверь.
— Это он, — обратился он к напарнику.
— Что происходит? — спросил я.
Коротышка посмотрел на меня:
— Ты сын Кевина Майера?
У меня чуть не остановилось сердце. Что-то произошло… Когда я видел отца в последний раз? Вспомнил: два дня назад перед тем, как он уехал за границу.
— С ним все… в порядке?
Холли сделала глубокий вдох и, приблизившись, крепко сжала мою руку. Могу только представить, о чем она сейчас подумала: самолет компании врезался в гору, и единственный ребенок генерального директора остался круглым сиротой. Я почувствовал, что на шее у меня выступили капельки пота.
Второй из ворвавшихся к нам мужчин был высокого роста. Он вынул из кармана пиджака какой-то жетон, но показал его так быстро, что я не успел прочитать надпись.
— Ты должен пойти с нами.
Полиция? Или, может быть, ФБР? Или следственные репортеры? А что, если фармацевтическую компанию отца обвиняют в отмывании денег или какой-нибудь другой скандальной деятельности?
Отец и его многочисленные советники по бизнесу неоднократно внушали мне: репортеры ни перед чем не остановятся, чтобы получить информацию для статьи. И вот эта спешка с жетоном, они специально не дали мне возможности разглядеть его…
Я покачал головой:
— Я никуда не пойду.
— Джексон, может быть, тебе стоит…