Ольга Белоусова - Перекресток волков
— Кажется, да. А почему разные запахи?
— Дидлайн… она почти живая… Она чувствует твои мысли, эмоции и отражает их, как в зеркале, отражает так, как умеет.
— М-м… — Бэмби почесал переносицу. — По-моему, «dead line» переводится как «мертвая линия», «последняя черта». В лагерях для военнопленных была такая черта на земле, которую пленники не могли переступить под страхом смерти… А если «deadline», то это переводится как «последний срок»…
Я подумал, что это как раз в духе отца — дать такое странное имя охранной сигнализации.
— Твой отец был необычным человеком, — заметил Бэмби и тут же поправился: — Ну, то есть не человеком, конечно…
— Порой я думаю, что это не так уж и важно — человеком он был или волком. Он был и он умер — разве не это самое главное? Эд, мой брат, винит меня в его смерти. Разве он ненавидел бы меня меньше, если бы Том Вулф был просто человеком? — я сорвал с куста калины несколько ягодок, сунул их в рот, чувствуя, как отрезвляет сознание горькая мякоть.
— Иногда ты удивляешь меня…
— Иногда я сам себя удивляю.
Бэмби старательно принюхался и сделал шаг вперед. Я положил руку ему на плечо.
— Будет больно.
— Больно?
— Ты не бойся, просто иди, не останавливаясь. Боль — это как расплата за пропуск.
Бэмби, кивнув, двинулся по тропе. Я почувствовал, как задрожала, дернулась, изменилась Дидлайн… Бэмби тихонько ойкнул, но не остановился. Сильный человек.
Тропа уводила его в лес, петляя, прятала среди деревьев. Я еще немного постоял, почему-то думая о брате, а потом отправился следом за Бэмби.
Лето было в самом разгаре. Мир сиял всеми мыслимыми и немыслимыми красками.
— Скажи, Ной, как все началось?
Мы уселись на поваленный ствол осины. Рядом в траве весело журчал родничок.
— Солнце светит, Бэмби, — заметил я. — Тебе обязательно говорить об этом именно сейчас?
Он достал из кармана два пряника, один протянул мне:
— Лиза угостила…
— Смотри, Бэмби, — рассмеялся я, откусывая кусок. — У нас с этим быстро.
— С чем?
— Не прикидывайся дурачком. Со свадьбой.
— Ты с ума сошел?
— Тебе сколько лет?
— Восемнадцать.
— А ей скоро будет шестнадцать. Как только Лизу примут в племя, она вполне может самостоятельно определять свою судьбу.
Он недоверчиво посмотрел на меня, неуверенно улыбнулся.
— Шутишь?
— Нет, конечно.
— Но… она же… как ты… Ты говорил, что волки ненавидят людей.
— Ну, во-первых, мою мать в племени уважают, а она — человек. Правда, не скрою, это уважение пришло не сразу. А во-вторых, Лиза — тоже человек. Самый обыкновенный. Может, сильнее, чем другие, и рефлексы лучше развиты, но это все же человеческие рефлексы. Лиза выросла в поселке, где людей можно пересчитать по пальцам одной руки. Общение с тобой — экзотика, а она очень впечатлительна. Так что смотри… Любить тебя от этого больше не станут, но вот уж жениться заставят точно…
Кстати, а чем не мысль? Если Бэмби и Лиза… Племя вынуждено будет признать его. Вряд ли волки рискнут выказать недовольство детьми Эдварда. В конце концов он у нас герой.
Хотя мой отец тоже был героем, а недовольство мною было высказано по полной программе.
Впрочем, Бэмби, похоже, интересовало совсем другое.
— А как они, в смысле, люди — ее родители, оказались в вашем поселке?
Я дожевал пряник, спрыгнул на землю и осторожно раздвинул траву, обнажая родник.
— Это долгая история, Бэмби.
— По-моему, мы никуда не спешим.
Склонившись над водой, я сделал несколько жадных глотков. Горло обдало холодом.
— Дядя Эдвард — волк, отказавшийся от своей Силы ради племени. Он спас талисман и стал героем. Ему тогда было только четырнадцать. А тетя Лина — человек от рождения. Получилась обыкновенная человеческая семья. У Лизы не было ни единого шанса стать волком. Это — вкратце.
— И что, Лиза никогда не станет такой… как ты?
— Никогда, — я на мгновение задумался, а потом добавил: — Не исключено, что Сила вернется в ее детях. Иногда такое случается, через поколение или два, при определенных условиях. Правда, очень редко… Говорят, для чуда волку нужно вишневое небо…
— А оборотни?
— Что — оборотни?
— Оборотни бывают? Или это и правда всего лишь фантастика?
Я вздохнул, вспомнив девочку, пытавшуюся меня убить.
— Бывают… Сам видел. Откуда берутся, только не знаю.
— Какие они?
— Ну-у… Люди, которые умеют превращаться, реагируют на луну, боятся серебра, огня и прочей дребедени. Или думают, что перевоплощаются, реагируют и боятся… Чудовища или сумасшедшие… Причем и те, и другие одинаково ненавидят людей.
— И… много их? — чуть поколебавшись, спросил Бэмби. — Интерес чисто спортивный… может, пора готовиться к мировой войне с оборотнями?
— Не пора, — заверил я. — Во-первых, их мало. Во-вторых, война и так уже идет…
— В каком смысле?
— В прямом, — я закусил губу, пытаясь заглушить воспоминания об отце. Он вышел на тропу войны, нарушил запрет бога и повел за собой волков. — Вы, люди, убивали оборотней и волков тысячи лет. Мы, волки и оборотни, защищались и убивали людей. Мы никогда не общались между собой. Мы презираем оборотней — генетическую ошибку природы. Но вот враг у нас почему-то оказался общий. Охота на ведьм… Непонятно только, кто был охотником, а кто — добычей.
Я потянул носом воздух. Кострами, конечно, не пахло, но мы, волки, слишком часто чувствовали огонь на своей коже, чтобы забыть пережитую, пусть и не нами, боль.
— Так что, поверь мне, Бэмби, война идет давно.
Воспоминания об отце почти угасли. Почти.
Я вздохнул.
— Ты чего? — не понял Бэмби.
— Да так… жалко мне их…
— Кого?
— Оборотней.
— Почему?
— Потому что ваш бог от них отвернулся.
— Я не верю в бога, — напомнил Бэмби. — Так что можешь мне претензий не предъявлять.
— Может, он потому такой равнодушный, что вы в него не верите?
Бэмби потер шрам и сказал совершенно другое:
— Знаешь, Лиза — первая девушка, которая, видя мое лицо, не морщится брезгливо.
Я понимал его. Понимал, но неизвестно, к добру было все это или к худу.
— Я предупредил тебя, Бэмби.
Он согласно кивнул, опустился рядом, зачерпнул в ладонь воды.
— Ледяная… Ты не ответил на мой вопрос.
Я мысленно прокрутил наш разговор обратно.
— На который? Ты постоянно что-то спрашиваешь…
— Как… с чего все началось? Когда волки и люди возненавидели друг друга?
Я хмыкнул.
— Кто теперь знает?
— Ты!
— О, нет! Лично я знаю только то, что рассказывал мне отец.
— Расскажи, — повторил он.
— Вряд ли эта история тебе понравится…
— Расскажи.
Я снова уселся на осину, так, чтобы солнце не било прямо в глаза. Бэмби пристроился рядом. У него на лице было написано любопытство и ожидание. Я помрачнел. Жизнь Томаша Вулфа не располагала к веселью.
— Ладно, слушай… Волчонок становится волком в шестнадцать лет, то есть по вашим, человеческим законам становится совершеннолетним. Для нас это — семейный праздник, как Рождество или Новый год. Куча подарков, именинный пирог, друзья, лопающиеся от зависти или, наоборот, покровительственно похлопывающие тебя по плечу: мол, добро пожаловать в наш круг взрослых… Приходит Сила. Сила, которая меняет всю твою сущность. Ты готовишься к этому, готовишься все шестнадцать лет своей жизни, и все равно оказываешься не готов. И ты радуешься, потому что нет ничего лучше… Мой отец в подарок надень рождения вместо пирога получил много ненависти и человечьей крови. Он говорил, что тот день был проклят небом. Знаешь, я как-то не сразу понял, что это значит…
Я коснулся рукой Клыка. Дневной свет потух, превращая окружающий нас мир в ирреальность… Мы оказались в темноте и пустоте. Бэмби судорожно глотал ртом воздух, то ли сдерживая крик, то ли пытаясь закричать. Потом свет вытеснил тьму, и мы увидели…
…Развалины сгоревшего дома. Дым и пепел. Выжженная земля. Обгоревшие трупы. Паренек, высокий, худощавый, темноволосый. Растерянный, еще не понимающий, что случилось страшное… Первая звезда в чуть потемневшем небе. Парень тянется к ней, тянется изо всех сил, чтобы получить то, что принадлежит ему по праву волка. Закрывает глаза, пытаясь осознать новые ощущения…
Люди за оградой дома. Шесть мужчин, вооруженных кольями и ружьями. Они смотрят на парня, а я кожей ощущаю исходящие от них волны ненависти и страха. И парень тоже это чувствует. Он оборачивается и делает несколько шагов… Наверное, надеется узнать, что случилось с его семьей. Ружья угрожающе поднимаются в его сторону.
— Оборотень! — слышим мы. — Стреляйте!
Щелкают затворы. Еще не понимая, что происходит, парень разворачивается и бежит к кромке леса. Бежит не оглядываясь. Сухие хлопки выстрелов в спину. Лес. Дом. Выстрелы становятся реже, потом прекращаются совсем. Парень падает на землю, вжимается в нее, выжидая. Темнота и тишина… Чей-то неуверенный голос:
