Ольга Голосова - Преобразователь
Мы сидели, синее небо куполом мечети, опрокинутое над нами, было недвижно, воздух не шевелился, и даже пыль на дворе застыла барханчиками. Громко скрипнула дверь, и во двор вышел Аслан, неся в руке предмет, завернутый в полиэтиленовый пакет.
Я впился в него взгядом, и в ту же секунду неподвижный воздух лопнул, взорвался и рассыпался автоматной очередью. Захлебываясь кровью, брызнувшею из груди, Аслан упал, протягивая мне сверток. Пули с визгом и треском рассыпались веером, я прыгнул и, вырвав пакет из рук уже мертвого Аслана, упал на землю и пополз к дереву. Тут бы мне и остаться, но кто-то из хозяев бросился на меня сверху, закрывая собой, и я почувствовал, как пули входят в его плоть, спасая мою. В ноздри ударил запах свежего плова, потянуло теплой кровью, завоняло пороховой гарью. Из дома, на ходу вскидывая оружие, уже выбегали другие мужчины, но вдруг чьи-то сильные руки схватили меня и вытащили из-под человеческих тел. Я вскрикнул от боли, ощутив, как в спину мне воткнули иглу, увидел, как люди в камуфляже, отстреливаясь, бегут к калитке и потерял сознание. Опять двадцать пять!
Глава 15
Побег
Очнулся я…
М-да. Кажется, так я уже начинал. Короче, лежал я на кафельном полу, прикованный за руку к металлической трубе, похожей на водопроводную, и перед моими глазами высилась оштукатуренная стена с небольшим, забранным решеткой оконцем. Конура была размеров от силы шесть квадратов, с низким, крашенным масляной краской потолком. Почему именно масляной?! Вот они, стереотипы мышления… Вдруг, ощутив позывы внизу живота, я разволновался. Как можно справлять нужду в таком, не побоюсь этого слова, статичном положении? Нет, справлять, конечно, можно и в таком, только кто потом убирать будет? Или меня так и оставят лежать в собственном дерьме? Может, это пытка такая? Прочли господа экстремисты книгу писателя Сорокина 59 и решили пытать по-новому, творчески, литературно, можно даже сказать, культурно так пытать? Я громко вздохнул и натужно застонал (рот мне добрые люди не заклеили).
Через минуту дверь, к коей я лежал ногами, лязгнула, из чего я сделал вывод, что она стальная. С утробным скрежетом она отворилась, и на пороге возник мужик в камуфляже. Стесняться, по-видимому, было уже некого, и посему маску он снял. Милее он от этого не сделался, ибо его несколько квадратная бритая голова ничуть не украшала столь же квадратное (не знаю, бритое ли) туловище. Он ухмыльнулся, и я сразу догадался, что смеется он надо мной. Не знаю, какие выводы относительно меня он сделал, но я предположил, что передо мной представитель неких спецслужб, причем отнюдь не происламски настроенных. Ибо такие розовые щеки, белесая щетинка на макушечке и выцветшие голубые глазки бывают только у наших… Может быть, эти черты противны мусульманам бессознательно, но даже нанимать они предпочитают не хохлов, а кого‑нибудь… не так похожего на поросенков, что ли… Впрочем, это мое частное мнение, не претендующие на экспертную оценку и не являющееся официальной точкой зрения моей корпорации.
Итак, сей добрый человек подошел ко мне поближе и от души пнул меня тупым армейским (не вру – настоящим!) ботинком под ребро. Я взвизгнул (как и положено) от боли и громко застонал. Искренне, между прочим, потому что от боли у меня даже в носу засвербело. Я мысленно прикинул размер гематомы и невольно застонал еще раз.
– Ну что, придурок, говорить будешь сам или помочь? – мужик наклонил голову и с интересом посмотрел мне в глаза.
– Скажи, о чем говорить, – там увидим, – просипел я, несколько сомневаясь в собственном мужестве. Под ребрами подвывало.
– Шутишь? – мужик медленно отвел ногу и с удовольствием ударил меня по селезенке. Во рту пересохло, из глаз брызнули (суки!) слезы. – Ну, шути, шути. Смотри не переборщи, а то тряпками отсюда тебя смывать будем. Дошло? Ладно, вижу, кажись, дошло. Сейчас сюда человек придет, вопросы задаст. Правильно ответишь – может, живым останешься. Мужик снова посмотрел мне в лицо и легонько пнул в то же самое место. Я взвыл и согласно закивал.
Выть мне было не жалко. Если людям нравиться, когда воют, – могу и повыть. Тем более выплеснутые эмоции – профилактика инфаркта.
Тяжело ступая, мужик удалился, лязгнув дверью. Я оценил первый сет и подумал, что, если игра будет продолжаться в таком же духе, долго я не выдержу. Не то что бы все расскажу, а просто подохну или стану калекой. Ибо такие ребята не любят останавливаться на полдороге, а мне совершенно нечего предложить им взамен. Если я правильно понимаю, завещание и так у них, а мне известно намного меньше, чем им. Значит – кирдык. Я вздохнул и подтянул туловище повыше, пытаясь хоть немного оживить кровообращение в затекших конечностях.
Жаль, что я ни в кого не верю, ибо, задницей чую, сейчас было бы самое время помолиться. Только вот кому в случае чрезвычайных ситуаций молятся грызуны?
Я вздохнул. Кажется, моя песенка спета. Мне даже умирать достойно не хотелось, а хотелось недостойно долго жить. Позор и ужас. Вот если бы они сняли наручники, тогда… Ха, так-таки они и сняли! Дураки, что ли? Я б на их месте и не подумал… Хотя…
В этот момент дверь с лязгом растворилась, и на пороге возник тот же охранник с новым мужиком в джинсах и льняном пиджачке. Стильно и со вкусом. Мужику было лет под пятьдесят. Он быстро окинул меня пронзительными зелеными глазами и провел рукой по абсолютно седым, классно подстриженным волосам. Так в ФСБ не стригут, скорее, Интерпол или внешняя разведка… Черт их разберет, но не солдафон, точно. Какой-нибудь эксперт долбаный на мою голову. Они будут спрашивать, а мне нечего отвечать… Я глубоко и скорбно вздохнул, проверяя ребра и селезенку. Они отозвались, но пока были целы.
– Здравствуйте, Сергей Георгиевич… Чернов, я не ошибся?
– К сожалению, нет.
– Вот и славно. Можете звать меня Владимиром Николаевичем. Дело в том, – мужчина оглянулся в поисках стула, но, не найдя его, недовольно передернул плечами и подошел ко мне ближе еще на один шаг, впрочем, не так близко, чтобы я мог дотянуться до него, – дело в том, что мы очень давно пытаемся разобраться с некоторыми проблемами, возникшими у нас не по вашей вине, но при вашем опосредованном участии. Я понятно излагаю?
Я кивнул.
– Так вот, сегодня, в некотором роде благодаря вам, нам наконец-то удалось получить в свое распоряжение некоторые бумаги, которые, как нам кажется, должны пролить свет на некоторые, м-м-м… вопросы. Но чтобы внести в дело окончательную ясность, нам необходима ваша помощь.
Собака какая, от его витийства у меня мозги набекрень съехали.
– Вы понимаете, о чем я?
– Если честно, не совсем. Я приехал к старым друзьям моего отца, о существовании которого услышал совсем недавно, и хотел от них разузнать о нем побольше. А тут этот гоп-стоп…
Владимир Николаевич хмыкнул.
– Позвольте вам не поверить…
– А, сколько угодно… – я вдруг отчетливо представил себе, что сейчас меня будут бить, и мне расхотелось поддерживать эту комедию.
– Так вот. Сейчас я покажу вам некую бумагу, а вы скажете мне, что она значит. В противном случае мне придется прибегнуть к крайним мерам. Надеюсь на ваше благоразумие…
С легкостью двадцатилетнего юноши мужчина опустился передо мной на корточки и на вытянутой руке поднес к моим глазам бумагу, на которой было отпечатано:
Роспатент, № 2339АОД4589. Без анализа крови не действительно. Спросить на вахте.
Бедняга Владимир Николаевич не знал, что у меня фотографическая память. При всем при этом на моем лице, по-видимому, отразилось удивление, поэтому Владимир Николаевич с той же легкостью поднялся на ноги и быстро спрятал бумагу в карман.
– Итак, Сергей Георгиевич, чтобы это могло значить?
– Ума не приложу, – со всей возможной искренностью ответствовал я. – Скорее всего, это код или шифр.
– Это номер патента, под которым ваш батюшка зарегистрировал свое изобретение. Но нам не нужен патент. Нам нужна формула. И мы хотим знать, как нам ее от вас получить?
– Без понятия, – ответил я и по лицу визави догадался, что ответ неверный.
– Ну что ж. Сейчас сюда придут…
– И эта акула узнала,
что значит румяные парни
из третьей ремонтной бригады 60… —
продекламировал я и подумал, что это конец. «Таких не берут в космонавты».
– Продолжим минут через пятнадцать, – ответил Владимир Николаевич после секундной паузы и вышел.
Пять секунд – это много или мало? Как медленно они тянулись, пока мысли мои в смертной тоске метались в поисках спасения, как быстро они истаяли, прежде чем удар подкованного ботинка в грудь опрокинул меня на стену. Хрустнули, но выдержали ребра, во рту стало солоно и горячо. Следующий удар пришелся в почки, потом в живот, потом снова в ребра… Били с удовольствием, а я нелепо прикрывал лицо свободной рукой, хотя в лицо-то и не били. Возможно, я еще что-то орал, или выл, или плакал, кажется, я обмочился и обгадился, но отключился в тот момент, когда, захлебываясь собственной рвотой, не смог увернуться от удара ногой в ухо…
