Ольга Голосова - Преобразователь
Замок барона-епископа построили на границе графства, над единственной дорогой, ведущей через Трир к Кельну. По заведенному порядку наемная дружина каждый день объезжала окрестные леса, собирая дань то с купцов, то с разбойников, широко толкуя право на взимание податей, дарованное барону самим бургграфом Кельнским. И ежедневно женщина поднималась на стену, чтобы посмотреть туда, где пологий скат горы тонул в лесу, стремясь лишний раз убедиться в том, что мост всегда полон стражников, расселина глубока, а замок непреступен и что на пустынной дороге нет ни единой живой души.
Женщина, или то существо, которое выдавало себя за нее, находилась в плену. Бывшему барону Хейдрику, а ныне епископу Ремигию эта добыча досталась дорогой ценой, и ныне он намеревался продать ее еще дороже.
Минувшей ночью он наконец избавился от этих дьявольских выродков, оборотней, которые едва не погубили его, пошатнув самые основы его веры – веры в Бога. Как он надеялся, как верил, что таинство крещения очистит их от грехов, изгонит из них дьявола, изменит их чудовищное естество, и они станут людьми навсегда! Но этого не произошло. То ли Спаситель приходил спасти лишь избранных овец, а этим псам не перепало даже крох, то ли с самого начала они были лишь гнусными оборотнями и адскими тварями и поэтому были от века обречены на жалкое полузвериное существование – он не смог решить для себя, как не смогла определить этого и Святая инквизиция.
Но его соблазны таились в ином. В арабских рукописях, тех что его отец привез из Крестовых походов вместе с шелковыми тюками и золотыми украшениями, он вычитал секреты арабских ученых, писавших, что твари эти зародились еще дальше, еще восточнее Аравийской пустыни и шли в халифат по Великому шелковому пути.
«Их занесли нам далекие караваны с тюками цветного шелка, но это мнение малосведущего автора этих строк. Впрочем, слыхал я, что в землях франков, как и в далеких странах, где восходит солнце, есть люди, которые проповедуют, будто души людей переходят в другие тела в зависимости от заслуг: душа доброго человека может попасть в тело султана, или полководца, или иной славной персоны, а душа дурного человека войдет в тело несчастного бедняка, в котором будет подвергаться страданиям. Но души людей – и это слыхал я от одного просветленного – могут перейти даже в тела животных и гадов. Говорят, что это племя и есть обреченные на искупление злые души, вселившиеся по воле Аллаха в мерзких тварей», – вот что писал мудрейший Аль-Фархад Наме. Ему вторил Джабир ибн Хайям Персиянин: «Слыхал я от мудрецов, бывших до меня, что народ этот носит имя “сабдаги”, что значит “владетели земли”, и породили их бессмертные мудрецы сянь, или тянь-ши, из желтой страны Чин в отместку правителям за то, что они Великому Пути и Источнику всего Сущего предпочли суету временного величия и, погрязнув в междоусобицах, отвергли недеяние 61. И прежде чем уйти на Запад, последний из бессмертных отпустил этот народ, бывший у них в услужении, на свободу, дабы наложили они свою руку на тех, кто разорил величайшие святыни и уничтожил пути в Счастливые земли. И сказывают также, что с тех пор расселились эти сабдаги по лицу земли, и нет им числа, и могут они принимать вид людей с головой крысы, или просто людей, или даже вовсе нет у них вида. И слушаются они голоса серебряной трубы, а уничтожить их может только Великое Снадобье, которое и положило им начало».
Соблазн был в том, что день за днем, ночь за ночью, перечитывая эти строки, епископ думал о том, что из этих тварей можно сделать верных слуг Божиих. Да разве не этим занимались его отец и братья, разве он сам не был подмастерьем в Гильдии Крысоловов? И только нежелание множить смерть и наивная вера в то, что этих бестий можно преобразить, очистить от животной скверны, привели его на путь монашества.
И вот он, итог этого пути.
Епископ подошел к высокому стрельчатому окну. Далеко внизу, за стенами замка, еще дымилось огромное пожарище. Черные головни и жирный пепел – видит Бог, ни одной человеческой кости не нашли слуги, когда пламя, сожравшее оборотней, стихло. У него просто не было выбора. Они разлагали монастырь изнутри, вселяли в сердца людей ужас и отвращение, вызывали недовольство даже самых преданных братьев. Они были чужие – чужие по крови, по природе. Они были нелюди. Народ пошатнулся в вере, слухи один нелепее другого поползли по деревням и городам.
Епископу действительно не везло: с промежутком в неделю в ближайшей деревне сначала родился теленок с двумя головами, восемью ногами и двумя хвостами, а потом двухголовый поросенок. Ног, правда, у него было всего четыре.
Все это явно предвещало великие потрясения. В замке удвоили караулы, на стены выставили лучников. Обошли поселение крестным ходом. Ближние деревни опустели. Население стекалось к монастырю, подальше от замка.
Добрый народ испытывал растерянность.
Одни говорили, что епископ занялся у себя в замке черной магией и превращает неугодных в крыс и собак, другие – что он из жаб, змей и мышей делает себе слуг, дабы творить черные дела. Не забыли и о пропавших младенцах, и о заломах в пшенице, и о павшей по весне от бескормицы скотине, и о трех дождливых неурожайных годах.
Верные люди доносили епископу, что недовольство народа крепнет день ото дня и что он должен удалить от себя оборотней. Епископ в ответ только плотнее сжимал губы. Но эти твари сами подтолкнули его к решению.
Когда живущие в монастыре сабдаги из числа новообращенных сказали ему, что хотят уйти обратно к своим, потому что им в тягость отвращение людей и трудно дышать воздухом, полным гнева и ненависти, он решился.
Он позвал их на прощальный пир в баронский замок. Собранные возле крепостной стены под кровлей старого амбара, после молитвы они садились за приготовленные столы, даже не догадываясь, какую шутку сыграет с ними веселый барон Хейдрик – ныне епископ Ремигий.
Пусть он не дождался легата от папы. Он сам разрубит узел, который завязал двадцать лет назад. От его наивной юношеской веры не осталось и следа. За эти годы Бог оказался гораздо дальше, чем Ремигий полагал вначале, а Его воля гораздо непостижимей, чем думалось при чтении Писания. Но епископ сам призвал этих тварей из мрака, он их обратно во мрак и отправит. И пусть это будет на его совести, зато люди, избавленные от крыс-оборотней, вздохнут свободней. Он ведь так и не стал мастером – не смог убить ни одной видящей крысы. Зато теперь… О, теперь он мог бы стать Магистром…
Улыбка скользнула по твердым бледным губам Ремигия. Его серо-зеленые глаза не мигая смотрели на пожарище. Ветер, играя, вздымал черные хлопья пепла и нес их к реке.
Вчера слуги во время пира заложили ворота амбара толстыми балками, набросали под мощные стены солому и подожгли. Пламя взвилось до самого неба, огонь гудел как ангельские трубы, созывающие грешников на Страшный суд. Снопы искр рассыпались на окрестные луга, жар обжигал, закручивая в свитки пожухлую листву. Густой черный дым закрыл звезды. Никто не кричал, не звал на помощь, не молил о спасении. Ни один сабдаг не выбрался.
Впервые за десять лет епископ Ремигий, бывший подмастерье Гильдии Крысоловов и бывший веселый барон Хейдрик, спал спокойно и не видел ни одного сна.
Епископ вздохнул и вернулся к своему креслу.
Сейчас приведут еще одну из сабдагов, ставшую яблоком раздора между его братьями. Тварь, знающую, где медальон Магистра. Младший брат попросил Ремигия присмотреть за тварью, и он присмотрит. Он хорошенько присмотрит. Только почему так ноет в груди? Может, к перемене погоды? Или он просто устал? Сегодня месса была длиннее обычного – праздновали День Всех Святых. Потом еще проповедь…
Епископ потер грудь.
Что ж. Ему придется собраться с силами и побеседовать с той, которая тоже виновата в его разочаровании. Да. Горькая мысль наконец воплотилась в слово. Разочарование. Вот что пряталось за бессонницей, за болью в груди, за невнятными исповедями.
Разочарование. Бог не захотел или не смог сделать так, чтобы его молитвы были услышаны. Что ж…
Епископ заглянул в лежащий перед ним свиток, исписанный арабской вязью. Смутной, призрачной надеждой веяло от этих строк. Он должен уведомить о своей догадке Гильдию и Орден святого Доминика. И Епископ, прежде чем допросить пленницу, велел келейнику позвать брата Ансельма, нынче исполняющего в скриптории послушание писца.
* * *Когда гонец, спрятав на дно сумки два письма, запечатанных воском и скрепленных личной печатью епископа, спешно покинул замок, Ремигий вздохнул с облегчением. До удара колокола, возвещающего полуденную трапезу, еще оставалось время. Клепсидра 62 считала вечность, и прелат, очарованный звоном падающих капель, вздрогнул, когда подмастерья в кожаных доспехах, украшенных рукой Гильдии, привели существо, по праву рождения являющееся королевой этих проклятых тварей. Она была видящей, она была старшей из царствующего дома оборотней, и она знала, где реликвия. Безумный отшельник из Черного леса, как отдал он величайшую святыню Гильдии – крысе?
